Тайна Черного дома

— Милиция! — Кулькин пер на машину сзади, как паровоз, и орал на ходу. — Всем оставаться на местах!
Мальчик готов уже был дать по газам. И только дикий страх перед Артистом не дал ему этого сделать.
— Стреляй, сука! Стреляй! — закричал он в истерике Гоге, срываясь на визг.
И Гога выстрелил. Кулькин не добежал до машины каких-нибудь пяти метров. Пуля попа ла ему прямо в орущий рот и замертво опрокинула на асфальт.
Мальчик распахнул заднюю дверцу.
— Быстрее!
Бандит впихнул не успевшего прийти в себя от боли Луку в машину, втиснулся сам, и «жигуленок» прыжком рванул с места.
Никифоров даже не стал пытаться догнать ее. Он наклонился над Кулькиным и вынул из мертвой руки напарника табельного «Макарова». «За пистолет ему теперь отчитываться не надо… — машинально подумал он и тут же судорожно спохватился: — И меня здесь быть не должно…»
Нырнув в темный лабиринт проходных дворов, Никифоров через несколько минут вышел на другую улицу, в совершенно другую жизнь.
Глава восьмая. ВКУС ПЛЕНА. ТАЛАНТ ДОКТОРА ШУЙСКОГО
— Будешь, мразь, говорить?
— Больно! — кричал Лука.
— Знаю, что больно. Где ты взял монеты, тварь?
Его даже не стали связывать. Просто бросили на стул, и карлик с обезьяньим личиком начал сжимать плоскогубцами пальцы его левой руки, пристегнутой к столу специальной лямкой. Куда же он попал? Лука не мог понять и буквально терял сознание от страха.
А сидевший на подоконнике Гога повторял с монотонностью испорченного граммофона:
— Мальчик, дай я ему врежу, как надо!
Он уже знал, что его друга Барана уложил именно Лука. Мальчик криво улыбался и покачивал головой. Ему приятно было изводить сразу двоих.
— Где взял монеты?..
— Я уже говорил тебе…
— Вам! Понял, ублюдок? Вам…«Скотина!» — Лука опустил глаза, но на пререкание не отважился.
Я уже говорил… что вытащил их из урны…
— Это не ответ. — Мальчик улыбнулся и взял плоскогубцы. — Будем говорить или будем что?
Лука не успел ответить, не успел издать даже звука, мучитель снова сдавил его пальцы. Боль отозвалась в мозгу, в сердце и даже в животе. И тут же он вспомнил!
— Я вспомнил!
— Видишь, какие хорошие результаты. Говори…
— Отпусти! Не могу… Отпустите!
— Отпустите… его звали Птица. Федя Птица! И монеты его, и пистолет его!..
Лука выкрикивал слова торопливо, теряя всякое достоинство, потому что этот маленький эсэсовец продолжал сжимать плоскогубцами его мизинец.
— Ты знаешь, кто такой Птица?!
— Да не знаю я, отпусти. Какой-то вор…
Лука ничего не мог сделать со своим мучителем, разве что плюнуть ему в лицо. Но тогда он точно остался бы без пальца. А мысли о собственной чести, о достоинстве в этот момент в голову ему как-то не приходили. Единственный доступный способ, который мог избавить его от боли, был обморок. И Лука потерял сознание. Может быть, не столько от боли, сколько от беспомощности и от страха, что боль эта будет бесконечна.
Когда он очнулся, Мальчик сидел по-прежнему напротив и держал плоскогубцы наготове.
— Хочешь еще? Откуда узнал про Птицу?
— Два милиционера… говорили. Они после меня подошли к урне…
— Ты что-то знаешь про Птицу и скрываешь?..
— Не-ет! Я ничего больше не знаю!
— Трус ты и дерьмо… — Мальчик вложил в привязанную руку Луки плоскогубцы. — Поиграйся пока… — И вышел.
Лука остался наедине с громилой. И тот сейчас же встал, широко шагая, направился к Луке. Лука перехватил свободной рукой плоскогубцы и приподнялся над столом.
— Лучше не подходи…
— Ну конечно! — Гога взял его за горло и начал медленно сжимать пальцы. Лука, ничего не соображая от ужаса, опустил руку с плоскогубцами на голову своего врага. Но Гога, недаром он был кандидатом в мастера по боксу, легко уклонился. Плоскогубцы лишь мазнули по его щеке, оставив большую царапину.
Гога отступил на полшага и улыбнулся:
— Молодец. Этого мне было и надо…
Он ударил Луку огромным своим кулаком в живот, прямо под дых.
Движение воздуха в легких Луки тут же прекратилось. Боль смещалась с чем-то ослепительно желтым, засиявшим в глазах и ударившим и ноздри. И больше Лука ничего не чувствовал.
Он не знал, сколько пробыл в нокауте. Но когда очнулся, его тут же вырвало — прямо на яркий синтетический ковер. Поднял голову и увидел сидящего напротив себя человека, одетого в бордовые бархатные штаны и тончайшего полотна цветную сорочку. На пальце сидящего был тяжелый золотой перстень, увенчанный невероятных размеров рубином.
Голова Луки стала проясняться, и он исподволь почувствовал присутствие где-то неподалеку Большого Золота. Нет, флюиды исходили не от безвкусного перстня с рубином. Рядом было что то посерьезнее…
Человек, сидящий напротив, перевел взгляд с Луки на Гогу и приказал ему негромко, но твердо:
— На колени!
— Я-то при чем? — побагровев, отозвался Гога. — Гляди, как он мне по роже звезданул! Зачем ему только Мальчик, сучонок, плоскогубцы оставил…
Лука, не до конца еще пришедший в себя, молча созерцал эту невероятную сцену.
— На колени, я сказал! И ползи сюда…
В это трудно было поверить, но верзила Гога опустился на четвереньки и пополз к странному повелителю.
И повелитель, как бы стряхивая с ноги своей дерьмо, двинул темно-коричневой замшевой туфлей прямо Гоге в челюсть. Громила тяжело валился на бок.
— Не притворяйся, — пристыдил его ударивший. — Чтобы тебя отключить, это надо тетю лошадь сюда позвать и ее левую заднюю ногу.
Лука почувствовал себя заметно лучше.
— Он Барана кончил… — проговорил, поднимаясь, Гога.
— Потому что тот был баран! — ответил человек с перстнем презрительно. — Это каким же надо быть идиотом, чтобы тебя замочил вот такой вот… чмырь! Твоего Барана просто жизнь отбраковала, понял?
Гога молчал, разглядывая свои грязные кулаки.
— Ладно. Побазарили — хватит. За товарища заступился — похвально. Но больше бить не смей, это тебе не Мальчик говорит, а я. А насчет напарника не расстраивайся — подберу.
Гога тяжело вздохнул, но промолчал.
— А сейчас поедешь на Новый Арбат, в «Метлу». Покажешь пушку. — Человек с перстнем вынул пистолет, отобранный у Луки. — Оттуда сразу позвонишь мне. Доложишь, чего они тебе там скажут: Птицына эта вещь или нет…
— Заделают меня там… — покачал головой Гога. — Толик, будь человеком, пусть Мальчик сгоняет…
— А не надо было пулять в кого попало, не глядя.
— Разборка есть разборка. Барана тогда тоже задели, ты же знаешь…
— А теперь скажешь им, что Барану — конец. И кончим на этом. Не за то я тебе плачу два куска зелеными, чтоб спорил!
И Гога понуро поплелся к двери. Мальчик, стоявший в стороне, бросил ему связку автомобильных ключей, Гога машинально поймал их огромной своей пятерней.
— А что с этим делать? — спросил Мальчик у того, кто, по всей вероятности, был здесь главным и кого Гога называл Толиком.
— Не до него мне сейчас. Запри пока.
* * *
Мальчик привел его в тесную продолговатую комнату с небольшим окном на торцевой стене. Под окном стоял письменный стол, что казалось странным, если принять эту комнату за камеру. Рядом диван — небольшой, похожий на домашний.
Лука по-прежнему чувствовал золото, он гляделся вокруг, прежде чем сделать шаг к дивану.
— Слушай сюда, мразь, — начал Мальчик с привычной для него любезностью, — будешь тут сидеть, пока не позовут.
Лука стоял, опустив голову, чтобы не выдать своей ненависти к этому человеко-примату. И еще он был поглощен ощущением близкого золота.
— Ты понял, что говорю? Врубился?
— Н-да…
— В помещении все на электричестве. Смотри, дотронешься до занавески… — Мальчик прикоснулся к плотной шторе — раздался противный прерывистый писк, как у современных электронных будильников. — Понял, сука?
Лука кивнул.
— Подходишь к окну или двери — сразу сигнал. И тогда жди меня с плоскогубцами…