Остроумие и его отношение к бессознательному
Зигмунд Фрейд
ОСТРОУМИЕ И ЕГО ОТНОШЕНИЕ К БЕССОЗНАТЕЛЬНОМУ
Аналитическая часть
Введение
Кто искал когда-либо в эстетической и психологической литературе объяснение сущности остроумия и его отношений с другими видами душевной деятельности, тот должен будет признать, что философские изыскания не коснулись остроумия в той мере, какой оно заслуживает из-за своей роли в жизни нашей души. Только немногие мыслители подробнее интересовались проблемами остроумия. Правда, среди лиц, занимавшихся исследованием остроумия, имеются блестящие имена: поэта Жана Поля (Франца Рихтера), философов Т. Фишера, К. Фишера и Т. Липпса. Но и у этих авторов тема остроумия отодвинута на задний план, а главный интерес исследования сосредоточен на более широкой и более заманчивой проблеме комического.
При изучении этой литературы складывается впечатление, будто совершенно невозможно трактовать остроумие вне его связи с комическим.
По Т. Липпсу (Komik and Humor, 1898) [1] остроумие является «чрезвычайно субъективным комизмом», то есть комизмом, «который мы сами производим, который относится к нашему поведению как таковому, и к которому мы всегда относимся как его субъект, и никогда как его объект, тем более как добровольный объект». Это положение поясняется примечанием: остроумием называется вообще «всякое сознательное и искусное создание комизма, будет ли это комизм созерцания или комизм ситуации».
К. Фишер поясняет отношение остроумия к комическому с помощью исследования карикатуры, занимающей в его изложении нечто среднее между остроумием и комизмом (Uber den Witz, 1889.). Объектом комизма является безобразное — в какой бы то ни было форме своего проявления. «Там, где оно скрыто, его следует обнаружить и показать в свете комического созерцания. Где безобразное мало или едва заметно, его необходимо осветить и так подчеркнуть, чтобы оно стало ясным и очевидным… Так возникает карикатура». «Весь наш духовный мир — интеллектуальное царство наших мыслей и представлений — не обнажается под созерцанием внешнего взгляда. Он не может быть представлен непосредственно с помощью образного и наглядного изображения. Но он сохраняет свои задержки, недостатки, уродства, массу смешного и множество комических контрастов. Чтобы подчеркнуть их и сделать доступными эстетическому созерцанию, нужна сила, которая была бы в состоянии не только изобразить объекты, но и сама могла бы рефлектировать и объяснять эти изображения, — то есть сила, проясняющая мысли. Такой силой можно считать только суждение. А суждением, производящим комический контраст, является острота. Она незримо участвовала уже в карикатуре, но в суждении приобрела свойственную ей форму и свободное поприще для своего развития».
Как видно, Липпс усматривает в деятельности, в активном поведении субъекта характерные черты, выделяющие остроумие среди других видов комического. В то же время К. Фишер характеризует остроумие отношением к своему объекту, считая, что оно должно выявлять скрытое уродство царства мыслей. Основательность этих определений не может быть проверена. Их даже едва ли можно понять, если рассматривать вне той взаимозависимости, из которой они кажутся здесь вырванными. Поэтому мы стоим перед необходимостью разбираться в изображениях комического авторами, чтобы узнать от них что-нибудь об остроумии. Между тем в других местах будет видно, что эти авторы сумели показать такие существенные и общераспространенные характерные черты остроумия, при которых это отношение к комическому не принято во внимание.
Характеристика остроумия К. Фишера, который сам, по-видимому, ею вполне удовлетворен, гласит: «Остроумие есть игривое суждение». Для пояснения этого выражения мы укажем на аналогию: «Подобно тому как эстетическая свобода заключается и в праве на игривое созерцание вещей». В другом месте эстетическое отношение к объекту характеризуется условием, что мы от этого объекта ничего не требуем, в особенности удовлетворения наших серьезных потребностей. Мы просто довольствуемся наслаждением при созерцании этого объекта. Эстетическому отношению позволено быть игривым — в противоположность работе. «Могло случиться, что из эстетической свободы возник особый вид суждения, свободный от оков и правил, который я ввиду его происхождения хочу назвать «игривым суждением». И в этом понятии сохранено первое условие, если не целиком вся формула, разрешающая нашу задачу. «Свобода дает остроумие, а остроумие дает свободу, — сказал Жан Поль. — Остроумие является всего лишь игрой идеями».
Издавна любили определять остроумие как ловкое умение находить сходство между несходными вещами; то есть находить скрытое сходство. Жан Поль сам остроумно выразил эту мысль следующим образом: «Остроумие — это переодетый священник, который венчает любую пару». Т. Фишер продолжает: «И охотнее всего он венчает ту пару, к соединению которой родственники относятся нетерпимо». Но сам же и возражает, что существуют остроты, при которых нет и речи о сравнении, а поэтому и о нахождении сходства. Он дает, таким образом, несколько отличное от Жан Поля определение остроумия как умения с поразительной быстротой связывать в одно целое несколько представлений, фактически чуждых друг другу по своему внутреннему содержанию и связи. Затем К. Фишер подчеркивает, что во множестве остроумных суждений отыскиваются не сходства, а различия, Липпс же обращает внимание на то, что эти наблюдения относятся к тем остротам, которые остроумный человек знает, а не к тем, которые он создает.
Другими точками зрения, которые в некотором смысле связаны друг с другом и которыми пользуются для определения понятия или описания остроумия, являются: «контраст представлений», «смысл в бессмыслице» и «смущение из-за непонимания и внезапное уяснение».
Но определение, например, Эмиля Крепелина переносит в центр внимания контраст представлений. Острота является «произвольным переплетением или соединением двух контрастирующих друг с другом представлений, в большинстве случаев — с помощью речевой ассоциации». Такому критику, как Липпс, нетрудно открыть полную несостоятельность этой формулы. Но и он не исключает момента контраста, а передвигает его на другое место. «Контраст продолжает существовать, но это не так или иначе понятый контраст представлений, описываемых словами, а контраст или противоречие между значимостью или незначительностью слов». Примеры поясняют, как должно понимать последнее. «Контраст возникает оттого, что… мы придаем словам некоторое значение, которое, однако, не можем затем вновь признать за ними».
В дальнейшем развитии последнего определения приобретает значение антитеза «смысл и бессмыслица». «То, что мы в один момент считаем осмысленным, оказывается для нас затем совершенно бессмысленным. В этом заключается для нас в настоящем случае комический процесс». «Остроумным кажется выражение в том случае, если мы по психологической необходимости приписываем ему определенное значение и тотчас снова отрицаем его. При этом под значением можно подразумевать разные понятия. Мы приписываем выражению смысл и знаем, что логически он ему не подходит. Мы находим в выражении истину, которую все-таки по законам познания или общего навыка нашего мышления не можем найти в нем. Мы признаем за ним логические и практические следствия, выходящие за пределы его действительного содержания, чтобы сейчас же отрицать эти следствия, как только мы примем во внимание смысл этого выражения. Во всяком случае, психологический процесс, который создает в нашей голове остроумное выражение и на котором покоится чувство комизма, заключается в непосредственном переходе от этого признания смысла, истины, его значительности к осознанию или впечатлению его относительной ничтожности».
Если это объяснение звучит убедительно, то желательно было бы все-таки поставить здесь вопрос: способствует ли эта антитеза осмысленного и бессмысленного, на которой покоится чувство комизма, определению понятия остроумия, поскольку оно отличается от комизма?