Будуар Анжелики

Но красавица маркиза обладала еще целым рядом качеств, совершенно неизвестных ее благоверному и накрепко привязавших к ней неуемного короля. Кроме имитации бешеной, испепеляющей страсти, она умела поддерживать в Людовике постоянное, непреходящее желание обладания ею, близкое к тому состоянию, которое медики определяют как сатириазис, но направленный лишь на определенный объект.
Во время близости маркиза де Монтеспан умелым сочетанием приемов традиционного соития с элементами петтинга, орального и анального секса вызывала у своего партнера не только постоянное желание обладать ею, но и чувство гордости за свои уникальные данные, способные, как оказалось, реализоваться с этой и только с этой женщиной…
Оставив попытки каким-то образом воздействовать на обуянного похотью молодого короля, покинутый муж после нескольких недель бесплодного ожидания возвращения блудной овечки уехал в свое имение, где последующие три месяца провел в состоянии черной меланхолии.
Достигнув апогея отчаяния, маркиз устроил нечто вроде театрализованной траурной церемонии.
В пиршественном зале помещичьего дома был выставлен гроб, вокруг которого собрались слуги и соседи.
Маркиз де Монтеспан появился в дверях и, не переступая порога, вскричал утробным голосом:
— Да распахните же пошире двери! Неужели вы не видите, что я не могу войти! Мне мешают мои рога!
Он вошел в зал лишь тогда, когда двери были сняты с петель. Произнеся довольно продолжительную и эмоциональную надгробную речь, маркиз распорядился пронести гроб по улицам близлежащего селения и опустить в могилу на сельском кладбище.
После этого он поехал в Париж и, как был, в траурном облачении явился во дворец. В приемной король участливо спросил, по случаю какого несчастья он носит траур, на что маркиз де Монтеспан ответил:
— У меня, ваше величество, умерла жена.
Людовик весело рассмеялся, оценив мрачное остроумие бывшего владельца своего последнего приобретения, а маркиз по простоте душевной усмотрел в этом добрый знак. Вот тогда-то он и обратился за советом к своему знакомому шевалье де Грие, которого считал знатоком светской жизни, — опять-таки по простоте душевной, — а тот не придумал ничего лучшего, чем привести его к Анжелике в надежде на то, что эта обворожительная женщина с неженским умом сможет дать какой-нибудь нестандартный совет в совершенно стандартной ситуации, которую маркиз де Монтеспан упорно продолжал считать чем-то из ряда вон выходящим.
Попрощавшись с Анжеликой, маркиз и шевалье вышли на улицу, где последний, отчаянно жестикулируя, довольно долго успокаивал безутешного мужа, после чего, махнув рукой, пошел прочь.
Маркиз де Монтеспан некоторое время стоял на тротуаре в глубоком раздумье, затем, видимо, придя к какому-то решению, быстро направился к ожидающему его экипажу.
Предвкушая стремительное развитие событий, я вскочил на подножку его кареты, которая, с грохотом промчавшись узкими, мощенными неровным булыжником улицами, миновала заставу Сен-Дени и по разбитой, с глубокими колеями, наполненными жидкой грязью, дороге направилась на север.
Карету нещадно трясло. Казалось, этому путешествию не будет конца, но примерно через полтора часа пути мы остановились у ограды, окружавшей тогда еще недостроенное, но уже безмерно величественное здание самого роскошного из всех европейских дворцов того времени, да, пожалуй, и всех последующих.
История его началась в 1624 году, когда по приказу Людовика XIII там был построен небольшой охотничий замок, который по воле его сына, Людовика XIV, был впоследствии реконструирован и расширен до его нынешних циклопических размеров, когда лишь его восточный фасад имеет протяженность в 680 метров, а дворцовый парк обслуживает тысяча садовников.
Версальский дворец ослепляет, подавляет своим агрессивным величием, своим обилием барельефов, колонн розового мрамора, балконов с позолоченными решетками и бесчисленных лестниц, каждая из которых могла бы стать жемчужиной экспозиции любого музея.
Главный Дворцовый Комплекс по праву считается ярчайшим образцом французского классицизма и достойным памятником гениальным архитекторам Лево, Ардуэн-Мансару и Ленотру.
Он начинается с полукруглой Оружейной площади, откуда открывается прекрасный вид на дворец, имеющий три последовательно расположенных двора: двор Министров, где сейчас красуется конная статуя Людовика XIV, далее — Королевский двор, куда позволялось въезжать только королевским каретам, и Мраморный двор, окруженный корпусами охотничьего замка Людовика XIII, к которым впоследствии были достроены два изящных крыла.
Внутри главный корпус ансамбля представляет собой анфиладу роскошно оформленных залов, где мрамор органично сочетается с бархатом и тонкой резьбой по дереву самых экзотических пород.
Версаль
Подавляют своим величием Пантеон греческих богов с его великолепными мраморными статуями, Королевская часовня, Салон Венеры, Салон Аполлона и Зал Зеркал, где установлены семнадцать огромных зеркал, создающих впечатление бесконечности этого роскошно убранного пространства.
Атмосфера роскоши царит и в Галерее битв, стены которой украшают 30 батальных полотен и 15 бронзовых пластин, на которых выбиты имена героев. Тут же выставлены бюсты восьмидесяти двух выдающихся полководцев Франции.
В дворцовый комплекс входят и два великолепных сооружения, свидетельствующих о том, что мужчины все-таки умеют быть благодарными за впечатляющие проявления женской любви.
«Большой Трианон» — дворец из розового мрамора, построенный Людовиком XIV для мадам де Ментенон. В начале XIX столетия там проживал Наполеон I со своей второй женой Марией Луизой.
«Малый Трианон», возведенный Людовиком XV для мадам де Помпадур, а при Людовике XVI ставший резиденцией королевы Марии Антуанетты…
Но ненадолго. Когда разразилась революция 1789 года, двор Людовика XVI перебрался в Париж, а Версальский Дворцовый Комплекс стал постепенно приходить в запустение.
В 1837 году Луи Филипп Орлеанский, провозглашенный королем Франции, реставрировал Версаль и создал в нем Музей истории Франции. В 1870 году здесь состоялась церемония коронования немецкого императора Вильгельма Прусского.
В 1875 году во дворце была торжественно провозглашена Французская республика, а в 1919 году подписано Версальское соглашение о мире с Германией…
…Маркиз де Монтеспан вышел из кареты и замер в нерешительности, видимо, составлявшей одну из основных черт его характера. Затем, поблуждав некоторое время перед воротами, он подошел к дворцовой ограде и замер, вцепившись руками в кованые железные прутья.
А я направился вперед, к главному корпусу, по обе стороны которого громоздились строительные леса. У меня не было какого-либо конкретного плана, и я полностью положился на случай, который в этих стенах не должен был заставлять ждать себя слишком долго.
Идя по галерее, я то и дело встречался с хорошенькими горничными, которые с какой-то непонятной торжественностью несли богато украшенные ночные вазы.
Едва успев подумать о том, что в эпоху абсолютизма оправка во дворце происходит, очевидно, в строго определенное время, я поравнялся с полукруглой нишей, где довольно солидного вида дама занималась любовью с юным пажом, издавая при этом громкие стенания, напоминающие волчий вой в лунную ночь.
Миновав нишу, я отметил про себя, что дама, несомненно, была инициатором данного rendez-vous и стремилась при этом не столько к наслаждению, сколько к публичной демонстрации своей сексуальной востребованности, которой, кстати, нежный возраст партнера явно придавал оттенок сомнительности.
И тут меня стала обгонять целая вереница служанок с ведрами, наполненными водой, от которой шел густой пар. Почему-то решив, что эта вода является предвестницей случая, который непременно должен был представиться мне во дворце «короля-солнце», я направился следом за служанками и вскоре оказался в довольно обширном, замысловато оформленном розовым шелком помещении, в центре которого возвышалась ванна в виде огромной мраморной раковины.