Великая степь

И – отпадает периметр, за него Гамаюн ручался. Разве что какой камикадзе вплавь или вброд по озеру – до первого айдахара.
Остается одно – Школа. Не одиннадцатилетка для офицерских детей, а Школа. Туда ходят дети кочевников – надо думать, не за светом знаний, а за мелкими подарками, уносимыми ежедневно. За железом, высоко ценимым в степи. Школа (как и привоз), казалось, сыграла свою роль в налаживании отношений с соседями. Резко сократилось число нападений степняков – и число жестоких ответных ударов. Казалось, все пошло на лад… Дети – послы мира, как говорили когда-то. Или будут говорить. Но, похоже, так лишь казалось – до Ак-Июса и вырезанных под корень Постов. До объявленой Нурали-ханом мобилизации.
Школа… Дети-шпионы? Пионеры-герои на степной лад? Школой руководила Милена. И Гамаюну хотелось просчитать иное решение загадки. Найти другой канал утечки – но он пока не находил. А времени не оставалось, отключение не сработало, а рядом стягиваются в боевой кулак не меньше десяти тысяч сабель…
На отгадку неожиданно натолкнулся Ткачик. Уже натолкнулся, но пока не осознал, с чем и с кем он пересекся этим утром – мысли занимало другое. Покушение…
Понял всё мичман чуть позже.
 
VII. Пак. Милена
  
1.
 
Экипаж, подкативший из степи к главному КПП Девятки, выглядел уморительно – и дежурные (усиленный втрое против обычного наряд) смеялись от души.
Два верблюда. Два огромных двугорбых корабля пустыни – запряженные цугом при помощи весьма странной для здешних мест упряжи. Но не в волокушу, и не в обычную степную кибитку с полукруглым войлочным верхом и огромными, в рост человека, цельнодеревянными колесами. Влекомый бактрианами экипаж покинул отнюдь не мастерскую безвестного степного каретных дел мастера – но стены Тольяттинского автозавода. Верх белой “четверки” напрочь отсутствовал, грубо срезанный – но заменяющие его алюминиевые дуги свидетельствовали, что крышу при нужде натянуть недолго.
Метров за пятнадцать до железных ворот комбинированное средство передвижения попыталось затормозить – неудачно. Меланхоличные звери продолжали топать, не обращая внимания на выкрики возницы (водителя?) и его бессистемное дерганье за элементы упряжи. Водитель пустил в ход тормоза «четверки» – почти с нулевым эффектом. Колеса перестали вращаться, но скорость экипажа замедлилась незначительно.
Смех дежурных перешел в громкий хохот. Казалось, передний верблюд сейчас проигнорирует ворота и попытается пройти их насквозь. Но зрители недооценили интеллект упрямой скотинки – почти упершись мордой в железо, бактриан остановился.
Водитель покинул колымагу. Вид его вполне соответствовал транспорту – такое же смешение эпох и стилей. Серый степной малахай соседствовал с заплатанными джинсами, лицо украшали солнцезащитные очки. Оно, лицо, кстати, более соответствовало общепринятому представлению о степняках-кочевниках, чем лица реальных здешних жителей – рыжеволосых и синеглазых. Широкие скулы, узкие прорези глаз, нос-пуговка – типичный монголоид.
– Кто такой? Куда едешь? – вышедший наружу сержант старался, чтобы слова его звучали весомо и твердо. Не получилось – смех прорывался сквозь напускную суровость. Да и то сказать, все на КПП прекрасно знали, кто это такой и куда едет.
– Мая базар едет, туда-сюда торговай, покупай-продавай мал-мала… – прибывший охотно включился в игру, пародируя впервые спустившегося с горных пастбищ жителя братской советской республики.
– Пропуск по-х-ха-ха-ха… – страж ворот не выдержал и засмеялся в голос.
Пропуск, как ни странно, у монголоида обнаружился. Отыскался в объемистом кожаном кошеле. Кроме запаянной в пластик картонки с фотографией, в этом вместилище хранились: овальная медная пластинка с грубым изображением лошадиной головы, круглая самшитовая пластинка с изящным изображением беркута, нефритовый кругляш с отверстием (без изображений), узенькая полоска шелка с затейливо сплетенным орнаментом и многочисленные кожаные жетоны различных форм и размеров с вытесненными тамгами – сложными и не очень. Там же хранился украшенный кисточкой хвостик тушканчика…
Это были различные пропуска и опознавательные знаки – и владелец экипажа мог беспрепятственно путешествовать по Великой Степи из конца в конец – единственно с риском нарваться на беспредельщиков, ни во что не ставящих волю степных владык. Впрочем, кое-что запасливый путешественник приготовил и для отмороженных личностей.
Предъявленный документ был признан законным и действующим. Ворота распахнулись. Детище ВАЗа мощностью в две верблюжьих силы покатило к жилому городку.
 
2.
 
Она удивилась, хотя любая другая женщина не нашла бы во всем ничего странного: позвонил муж, сказал что на работе выпал свободный часок, предложил пообедать дома, вместе… Обычное дело. Обычное, если вы замужем не за Карахаром…
У Гамаюна свободных часов не бывало в принципе – Милена знала это как никто другой. Значит, что-то ему от нее потребовалось. Что-то срочное, не могущее ждать до вечера – и при этом исключающее его визит в Школу, и ее – в Отдел. Что-то замотивированное невинным обедом… Интересно…
Подобные мысли – странное явление в голове двадцатишестилетней женщины, к тому же многими признаваемой за первую красавицу Девятки… И, вдобавок ко всему, – дипломированного историка. Больше ее умозаключения подходили бывалому волку-оперативнику, привыкшему мгновенно вычленять истинные причины чужих поступков и настороженно готовому к любой поганой неожиданности.
Но такая уж она была – Милена. Дочь человека отнюдь не самой мирной профессии. И жена Карахара.
 
3.
 
Причиной, по которой Милена оказалась перед Прогоном в Девятке, стало чувство, не слишком ей свойственное – банальная ностальгия.
Она только-только закончила свой первый полевой сезон в ранге начальника экспедиции. (В двадцать пять лет – успех фантастический. Хотя немалую роль сыграл скоротечный брак с университетским руководителем диплома – спустя год профессор был отброшен, как выгоревший пороховой ускоритель). Раскапывали афанасьевские погребения – Милена специализировалась на культурах неолита Южной Сибири.
Тема интересная, и с дальним прицелом – диссертация, что должна была родиться по результатам сезона, трактовала вопросы миграции древних племен Сибири на американский континент. Светили поездки в Штаты, светили гранты от фондов… Все подкосила проклятая ностальгия. Решила отдохнуть две недельки в местах, где прошло пять лет детства – отец вновь получил назначение на Девятку. Отдохнула…
А потом они оказались неизвестно где и когда – даже она, профессионал, не могла точно определить – специализировалась по другой эпохе… Но, именно как историк, Милена пришла к выводу: Девятка обречена. В исторической перспективе – обречена.
Раньше на досуге Милена почитывала романчики, мусолящие в разных вариантах одну и ту же тему: наш человек не пойми как попадает в прошлое. Причем не обычный рядовой обыватель – но офицер-спецназовец, или еще кто, обученный самым разным приемам обороны и нападения. Попадает – и быстро поднимается по местной иерархической лестнице. Ханом становится. Или вождем. Или князем…
Милену такие опусы смешили. Одиночка в абсолютно чуждом социуме изначально обречен. И не поможет даже умение ломать ладонью стройматериалы… Но Девятка – несколько тысяч людей и техника атомного века? Здесь сложнее. Вопрос спорный…
Бывали в прошлом схожие случаи – на полном серьезе, без всяких историко-фантастических романов. Изолированные общности, окруженные многочисленным населением, уступающим в уровне развития техники и культуры на пару порядков… И все всегда кончалось одинаково.
Потомки мятежников с “Баунти” были, конечно, правящей элитой своего тропического острова – но полностью ассимилировались и деградировали до уровня дикарей – когда кончился порох и проржавели мушкеты…