Кремлевская секретарша. На посту в приемной чиновника

Конечно, был вариант попросить о помощи Александра Сергеевича. Но она считала, что не стоит этого делать. Вовсе не потому, что ее начальник был сверх всякой меры погружен в дела. Она прекрасно знала, что Александр Васильевич терпеть его не может и регулярно подстраивает ему гадости. Если бы Александр Сергеевич попросил за нее, это, скорее всего, привело бы к обратному результату.
Потом к начальнику пришел Вик тор Петрович, руководитель секретариата, и они уселись вдвоем работать с документами. Для нее, Ирочки, это означало паузу. Она подняла трубку «вертушки», телефона для узкого круга. Владимира Федоровича не было на месте.
И тут ее будто вспышка пронизала: что, если секретный документ не пропадал? Что, если Александр Васильевич затеял все это, чтобы досадить Александру Сергеевичу? Тогда ей ничто не поможет. В этих делах генерал сильнее.
Министр вошел в приемную, высокий, грузный, щегольски одетый. Ирочка знала его — он частенько приходил к начальнику. Быстрым шагом преодолев пространство от двери до ее стола, он проговорил:
— Здрасьте. Александр Сергеевич свободен? — Лицо у него было хмурое.
Ирочка не смогла сдержать улыбки.
— Разве он бывает свободен? — Она поднялась. — Я спрошу, может ли он вас принять.
— Скажите, что очень важный вопрос, — напутствовал ее министр.
Постучав, она открыла дверь. Начальник и Виктор Петрович сидели за столом для совещаний, множество тонких папок и документов было разложено перед ними. Оба, повернув голову, смотрели на Ирочку, Александр Сергеевич — недовольно. Ирочка знала, как он не любит, когда прерывают работу, но причина была серьезной. Выслушав ее, начальник немного помолчал, потом изрек:
— Пусть войдет.
Как только дверь за министром закрылась, Ирочка предприняла очередную попытку дозвониться до Гаврикова. На этот раз подполковник ответил. Она сказала то, что хотела сказать:
— Владимир Федорович, мне нужна ваша помощь.
— Я сейчас убегаю, — звучал из трубки приятный баритон. — Давай завтра. Около двенадцати. Сможешь?
— Смогу, — ответила она.
«Даже если все это затеял Александр Васильевич, — подумала Ирочка, вернув трубку на телефон, разговор с Гавриковым не помешает. Хотя и не поможет…»
Что, собственно говоря, с ней могут сделать? В тюрьму посадят? Или выгонят с работы? Последнее почему-то пугало ее больше. Она слишком привыкла ишачить здесь, в Кремле. И пусть зарплата ее не была высокой, здешняя работа давала ей массу возможностей — недорогие обеды и продуктовые заказы, дешевые путевки в санатории и пансионаты. Для нее, матери-одиночки, это было очень важно.
«А если та бабенка взяла документ? — ни с того ни с сего явилась к ней догадка. — Та, что сидела тогда в комнате отдыха, с которой Александр Васильевич выпивал. Если она?.. Как я докажу? Я ее лица даже не видела».
Министр вышел из кабинета и, не взглянув на нее, не сказав ни слова, направился к двери. Лицо такой степени мрачности стоило поискать. Значит, не только у нее были неприятности.
«Может, все обойдется? — подумала Ирочка. — Бывали же и раньше тяжелые моменты. Но обходилось». Ей хотелось верить, что и на этот раз все кончится хорошо, но тревога не покидала.
Судьба далеко не во всем благоприятствовала ей. Семейная жизнь так и не сложилась. Она мечтала о замужестве. О надежном, любящем человеке рядом, который делил бы с ней радости и невзгоды. Но ничего не получалось. Мужчины у нее были. Но не из тех, что годятся для семейной жизни.
Первый раз она влюбилась вскоре после того, как начала работать в Кремле. Он был женат, и они встречались тайком на квартире его друга. Вели себя как два заговорщика. Он был красивый, голубоглазый, веселый. Обещал развестись с женой, но не сразу, а некоторое время спустя. Ей казалось, что он безумно любит ее. Но когда через полгода она забеременела, он так перепугался, так рьяно стал требовать сделать аборт, что Ирочка сразу поняла — он ее обманывал. Она переживала, плакала. Не знала, что делать. Потом твердо решила рожать. Он был в ужасе, умолял не губить его карьеру в Общем отделе ЦК КПСС. Ирочка смотрела на него с удивлением — как могла она полюбить этого жалкого человека? Она не собиралась ему мстить. Зачем? Какой толк от мести? Всю любовь она перенесла на ребенка, жившего в ней.
Когда Ирочка оформила декретный отпуск, все были удивлены — никто и не заметил, что стройная симпатичная секретарша беременна. У нее родился мальчик, здоровенький, симпатичный. И они с мамой, тоже одинокой, воспитывали его. С тех пор ее жизнь делилась между Кремлем и сыном.
Александр Сергеевич уехал домой около одиннадцати. Потушив свет и заперев дверь, Ирочка пошла по гулкому, пустынному коридору. В этом старом, усталом здании с бесконечным лабиринтом она чувствовала себя комфортно в любое время дня. Она так давно работала здесь. Привыкла к пространству каждого из трех этажей.
Порой в Ирочке просыпалась авантюристка. Ей мерещился отблеск славы княжны Таракановой или Марины Мнишек. Несколько раз она — в одиночку! — ходила поздним вечером в музей-квартиру Ленина, которая располагалась этажом выше. Ей удалось узнать код входной двери. Огромная квартира была наполнена светом, проникающим с улицы, и только в дальних углах висела густая тьма. Ирочке было страшно одной, но жажда приключений была сильнее страха. Она обходила комнаты, касалась старых вещей, точно пытаясь ощутить другое время, которое должны были помнить эти вещи, другую жизнь, которая проходила в этих стенах, где любили, радовались, печалились. Она удивлялась себе в эти минуты.
Потом она позвала в музей Кривенко, работавшего с ней в советские времена. Ей захотелось кого-то еще втянуть в авантюрное путешествие, ставшее для нее привычкой. В тот вечер они праздновали Новый год. Веселились на славу. Когда уже отгремели танцы и сотрудники вернулись за стол, Ирочка, ужасно пьяная, прошептала сидевшему рядом Кривенко: «Идемте в музей-квартиру Ленина. Я код знаю. Идемте. Это так интересно. Ночью. Я уже ходила». Ему хотелось и было страшновато. «А как же охрана?» — прошептал он в ответ. «Они не заметят. Свет зажигать не будем. Идемте». Потом они осторожно шли по сонным коридорам, поднимались по тихой лестнице. Кодовый замок щелкнул так громко, что Кривенко перепугался — конец! Но никто не поднял крика, не взвыла, вспарывая ночь, сирена. Затворилась дверь, оставляя их в помещении музея. Сочно клацнула защелка, и тишина вернулась под старые, усталые своды. Свет из маленького внутреннего дворика был достаточно ярок. Длинный коридор с большими книжными шкафами с обеих сторон привел их к своеобразному перекрестку: коридор уходил налево и направо, а впереди угадывались две белые двери. Ирочка уверенно открыла правую и шагнула в темноту. Миновав какой-то закуток, они очутились в небольшой комнате, полностью освещенной уличными фонарями. «Комната Ленина», — сказала Ирочка. Обстановка была весьма бедная: железная кровать, письменный стол у окна, шкаф, кресло. Во времена Советского Союза Ирочка не делала из Ленина кумира, но ей было приятно, что вождь мирового пролетариата жил скромно — качество, напрочь забытое последователями.
Приглашая Кривенко в музей, Ирочка не собиралась заниматься с ним любовью. Но когда они стояли в комнате Ленина, ей страстно захотелось, чтобы он вошел в нее и чтобы это произошло именно на кровати вождя, простой, некрасивой. Кривенко не вызывал у нее особых чувств. Но никого другого в тот миг поблизости не было. Ирочка прильнула к нему, обняла, закрыла ему рот нетерпеливым поцелуем. Чуть позже, когда поцелуй прервался, он услышал горячий шепот: «Я хочу с тобой. На кровати Ленина». Поначалу он боялся. «Давай спустимся ко мне в комнату», — услышала она его шепот. Ирочка вновь заставила его замолчать поцелуем, страстным и долгим, ее маленькая проворная рука скользнула вниз, расстегнула ширинку. Теперь Кривенко не стал сопротивляться.
Потом она видела перед собой тумбочку с допотопной лампой. В ухо ей устало дышал неожиданный возлюбленный. Она бесшабашно думала о том, что произойдет, если охрана вдруг обнаружит их здесь. Кураж владел ею. Конечно, худо будет, если поймают. Но кто еще похвалится, что проделывал такое на кровати Ильича? Ленина! Пусть. Даже если поймают. «Я хочу еще…» — прошептала Ирочка.