Идеал (сборник)
– Не люблю я вас, газетчиков, – с разочарованием проговорил мистер Зальцер. – И вот почему я никогда вас не любил: я открываю вам душу, делюсь всеми сокровенными переживаниями, a вы снова заводите свою прежнюю баланду.
– Так вы не знаете, где она сейчас находится?
– О боже, какая фигня! Мы знаем, где она. У своей тетки, старухи тетки из Европы, больной тетки… она отправилась в пустыню погостить у нее на проклятущем ранчо. Понятно?
– Угу, – молвил Моррисон Пиккенс, вставая. – Конечно, понятно.
Ему не нужно было предупреждать о своем приходе Клер Пимоллер, звезду «Фарроу филмс», писавшую сценарии всех фильмов Кей Гонды. Он просто вошел к ней. Клер Пимоллер всегда была рада прибытию представителя прессы. В данный момент она восседала на длинном и невысоком диване в стиле модерн.
Место, на коем она сидела, не озаряли своими лучами никакие театральные прожектора; однако казалось, что она находится на освещенной сцене. Одежда ее обладала гармоничной элегантностью модерновой стеклянной утвари, подвесных мостов, трансатлантических гидросамолетов. Она казалась последним словом великой цивилизации – строгим, чистым, мудрым, обращенным, пожалуй, к самым тончайшим… глубочайшим проблемам жизни. Однако на диване восседала только плоть Клер Пимоллер; душа ее обреталась на стенах собственного кабинета, заклеенных увеличенными фотографиями иллюстраций из ее журналов. На снимках этих нежные девы обнимали крепких и надежных молодых людей, младенцы взирали на заботливые родительские руки, изымавшие их из колыбели, а лики старых леди могли бы подсластить чашку самого крепкого черного кофе.
– Мистер Пиккенс, – молвила Клер Пимоллер, – невероятно рада видеть вас. Чудесно, просто великолепно, что вы заглянули ко мне. У меня есть для вас очень занимательная история. Я как раз думала, что общество никогда на самом деле не понимало психологического влияния тех мелких моментов, происшедших в детстве писательницы, которые в итоге определили ее будущую карьеру. То есть мелочей… Понимаете ли, мелочи – вот что по-настоящему существенно в жизни. Например, когда мне было семь лет, помню, однажды я увидела бабочку с поломанным крылышком, и это заставило меня подумать о…
– Кей Гонде? – вставил Моррисон Пиккенс.
– Ох, – проговорила Клер Пимоллер, прежде чем поджать тонкие губы. А потом снова шевельнула ими и произнесла: – Так вот по какому поводу вы явились ко мне…
– Я бы сказал, мисс Пимоллер, что вы должны были бы догадаться об этом… сегодня-то.
– А вот и не догадалась, – проговорила Клер Пимоллер. – Никогда не считала, что мисс Кей Гонда является единственной интересной темой на свете.
– Я только хотел спросить у вас, что вы думаете обо всех этих слухах по поводу мисс Гонды.
– Ни на минуту не задумывалась об этом. Мое время слишком дорого стоит.
– А когда вы видели ее в последний раз?
– Два дня назад.
– А случайно не третьего мая?
– Да, именно третьего мая.
– Но быть может, вы заметили нечто особенное в ее поведении?
– А когда в ее поведении не было чего-то особенного?
– А не хотите ли рассказать мне о вашей встрече?
– И в самом деле хочу. A кто не захотел бы на моем месте? В тот день я проехала за рулем весь путь до ее дома, чтобы обсудить наш новый сценарий. Очаровательная история, очаровательная! Я говорила и говорила, час за часом. А она сидела как изваяние. Не то чтобы слова, звука не произнесла. Повседневности, обыденного, простоты… вот чего в ней нет. И тонких чувств. Никаких! Никакого внутреннего ощущения великого братства людей. Никакого…
– А не показалась ли она вам озабоченной или встревоженной?
– Вот что, мистер Пиккенс, у меня много более интересных дел, чем размышлять над настроениями мисс Гонды. Могу сказать вам одно, она не позволила мне включить в сценарий младенца или собачку. Песики такие трогательные. Знаете ли, все мы братья, если копнуть под кожей и…
– А она не упоминала, что вечером собирается отправиться в Санта-Барбару?
– Она ничего не упоминает. Она окатывает тебя своими словами как из ведра. Она просто встала посреди предложения и оставила меня с открытым ртом. Сказала, что ей нужно переодеться, потому что она обедает в Санта-Барбаре. A после добавила: «Терпеть не могу благотворительные миссии».
– И что она подразумевала под этими словами?
– А что она подразумевает под любыми словами? Благотворительный – только представьте себе! – обед с мультимиллионером. Тут уж я не утерпела, не могла утерпеть! И сказала ей: «Мисс Гонда, неужели вы и впрямь считаете себя лучше всех остальных людей?» И знаете, что она ответила? «Да, – сказала она, – я так считаю. И мне хотелось бы, чтобы у меня были основания думать иначе». Подумайте только!
– Ничего больше она не говорила?
– Нет. Я отношусь к числу тех людей, которые просто не понимают тщеславия. Посему я даже не подумала продолжать разговор. И не имею ни малейшего желания продолжать его сейчас. Простите, мистер Пиккенс, но эта тема совсем не интересует меня.
– А вам известно, где сейчас находится мисс Гонда?
– Не имею ни малейшего представления.
– Но если с ней что-то случилось…
– Тогда я попрошу передать роль Салли Суини [3]. Я всегда хотела писать для Салли. Она – такая милая девочка. A теперь вам придется извинить меня, мистер Пиккенс. Я очень занята.
Билл Макнитт заседал в грязном кабинете, в котором откровенно разило бильярдной: стены его были оклеены афишами картин Гонды, которые он ставил. Билл Макнитт гордился собой как гением и как мужчиной: если люди хотят видеть его, то вполне могут посидеть между окурков сигар и возле плевательницы. Он сидел, откинувшись на спинку вращающегося кресла, положив ноги на стол, и курил. Рукава его рубашки были закатаны выше локтя, открывая крупные волосатые руки. Заметив вошедшего Моррисона Пиккенса, он помахал ему громадной лапой, на корявом пальце которой колечком свернулась золотая змейка.
– Выкладывай, – объявил Билл Макнитт.
– Собственно, – ответствовал Моррисон Пиккенс, – выкладывать мне нечего.
– Мне тоже, – сказал Билл Макнитт, – так что проваливай.
– Не похоже, чтобы ты был очень занят, – проговорил Моррисон Пиккенс, удобно устраиваясь на брезентовом табурете.
– Я не занят. Только не спрашивай, почему. По той же самой причине, которая не дает покоя тебе.
– Полагаю, что ты имеешь в виду мисс Кей Гонду.
– С чего это ты решил предполагать, поскольку прекрасно знаешь причину. Только это тебе здесь ничем не поможет, потому что ты не сумеешь ничего выудить из меня. В любом случае я никогда не хотел с ней работать. Я бы решительным образом предпочел Джоан Тюдор. Я бы предпочел…
– В чем дело, Билл? Ты поссорился с Гондой?
– Слушай. Я расскажу тебе все, что знаю. А потом проваливай, ладно? На прошлой неделе, значит, еду я к ее пляжному домику, а она там, в море, носится между скалами на моторке… пока я наблюдал за ней, чуть сердце не лопнуло. Ну вот, наконец, она поднимается от воды по дороге, мокрая насквозь. Ну, я и говорю ей: «Однажды вы так убьетесь», а она смотрит на меня, смотрит и говорит: «Мне это, собственно, безразлично, говорит, и не только мне одной, но и всем на свете».
– Она так сказала?
– Так и сказала. «Послушайте, говорю, если вы сломаете здесь шею, я и пальцем не пошевелю, но вы точно схлопочете пневмонию ровно посреди моей будущей картины!» Тут она смотрит на меня, странно так смотрит, как у нее в обычае, и говорит: «А может быть, новой картины не будет». И топает прямо к своему дому, а меня останавливает лакей!
– Она, действительно, так сказала? На прошлой неделе?
– Сказала. Ну, я бы обеспокоился. Вот и все. А теперь вали отсюда.
– Слушай, я хотел спросить тебя…
– Не спрашивай меня о том, где она сейчас! Потому что я этого не знаю! Понятно? И, более того, большим боссам об этом тоже ничего не известно, только они помалкивают об этом! Почему, по-твоему, я сижу здесь и кормлю мух за три штуки баксов в неделю? Или ты думаешь, что они не отправили бы за ней пожарную команду, если только знали бы, где искать ее?