Идеал (сборник)
– Если кто-то когда-то и где-то заслуживал повышения, так это ты, ДжиЭс.
Джордж С. Перкинс расправил свой вязаный галстук в зеленую и синюю полоску, моргнул, кашлянул и ответил:
– Спасибо за честь, доверие оправдаю.
На что босс проговорил:
– Кто бы сомневался, старина. А как насчет порции декокта по такому случаю?
Джордж С. Перкинс проговорил:
– Не имею никаких возражений.
Босс наполнил два бокала с красными кромками и забавными черными фигурками пьянчуг, цепляющихся за фонарные столбы. Джордж С. Перкинс поднялся, принимая бокал, поднялся и босс, и они чокнулись через стол.
– Ну, за твое, – молвил босс.
– Не сглазь, – ответил Джордж С. Перкинс.
Они опорожнили бокалы, и босс продолжил:
– Наверняка ты хочешь скорее попасть домой и рассказать новость своей малышке.
– Миссис Перкинс будет очень благодарна, так же, как и я, – проговорил Джордж С. Перкинс.
За дверями кабинета босса менеджер по рекламе – остряк по природе – загнул колечком жидкую светлую прядку посреди скальпа Джорджа С. Перкинса со словами:
– Всегда знал, что ты у нас такой способный, старина, старина, старина.
Джордж С. Перкинс уселся за стол, чтобы закончить свое дневное задание. Последние двадцать лет он проводил за этим столом каждый рабочий день. Он знал его крышку от каждой прожилки старого дерева до обугленного пятнышка, которое некогда оставила на поверхности беспечно брошенная кем-то сигарета. Он так и не заметил, как и когда с широкой поверхности исчез яркий блеск, как скрестились на ней длинные серые полосы. Не заметил он, и как залегли между его пальцами мелкие морщинки; ведь ладони его оставались прежними, белыми, мягкими, с пальцами слишком короткими для тела, а когда он сжимал их в беспомощные небольшие кулаки, на запястьях залегали мягкие, как у младенца, похожие на браслеты складочки.
Лицо его не переменилось, кабинет не изменился, все вокруг оставалось неотвратимо знакомым, подобно чертам его собственного лица. Ножки шкафа с необходимыми документами успели глубоко врасти в ковер, который солнце опалило и сделало сероватым, оставив более насыщенное коричневое пятно под шкафом. Джордж С. Перкинс сидел на своем месте, когда в доме его ожидала невеста, сидел, когда торговец подержанными автомобилями ожидал его в своей конторе с первым в его жизни автомобилем, сидел, пока его жена в госпитале ожидала новую жизнь, уже готовую присоединиться к их собственным. И смотрел – с надеждой, с горечью, с радостью, с усталостью в одно и то же, находящееся рядом с акварелью пятнышко – серое, похожее на кролика с округлым рыльцем и одним длинным ухом.
На полке возле окна выстроились ряды жестяных банок с яркими, зелеными, красными, розовыми этикетками, постепенно выцветавшими до одного пыльно-желтого колера: грушевое и яблочное повидло, рубленое мясо и лососина. Строй их напоминал прямую неподвижную решетку. Иногда ему в голову приходила дурацкая мысль: что будет, если эта решетка перекроет окно? Однако банки с лососиной ему нравились, потому что он сам предложил рисовавшему этикетку художнику изобразить на ней пучок зеленой петрушки возле сочного розового куска рыбы на белой тарелке, на что тот ответил:
– Прекрасная идея, мистер Перкинс. Именно то, что надо. Взывает к чувству прекрасного.
За окном до самого горизонта тянулся бесконечный лес крыш и печных труб. Небо позади крыш обретало цвет грязновато-бурый со слабым красноватым оттенком, какой бывает в кухонной миске после мытья посуды, в которой подавали свеклу. Однако на общем коричневатом фоне присутствовало и несколько розовых пятнышек, нежным отливом напоминавших весенний яблоневый цвет. Джордж С. Перкинс еще помнил, что много лет назад в этот час наблюдал розовое пятно за карнизом высокого старого дома и невольно гадал о том, что находится там, за домом, и еще дальше, за розовым пятном, в каких-то неведомых странах, где солнце еще только что встает, и что могло бы случиться с ним в неведомой дали, куда он непременно попадет однажды. Впрочем, воспоминание это много лет не приходило к нему, а старый дом скрылся за огромным черным небоскребом, на крыше которого выставили рекламный знак фирмы «Моторные масла “Торнадо”», путаным металлическим силуэтом вырисовывавшийся на фоне заката.
Джордж С. Перкинс взял два письма из недавней почты… первое было из знаменитого гольф-клуба, с приложенным конвертом для вступительного взноса, а другое – от дорогого портного. Адрес портного он обвел красным карандашом. «Надо бы поискать хороший спортивный зал, – подумал он, – пора что-то делать с этим брюшком, которое испортит самый лучший костюм, брюшком, еще не внушительным, но все-таки проступавшим».
За окном зажглась вывеска «Моторные масла “Торнадо”», огромные литеры вспыхивали и гасли, густые капли, очеркнутые желтыми неоновыми трубками, судорожно стекали из длинной масленки в подставленное ведерко. Джордж С. Перкинс поднялся и запер свой стол, насвистывая мотивчик из музыкальной комедии, который подхватил в Нью-Йорке во время своего медового месяца. Менеджер по рекламе промолвил:
– Ну-ну!
Джордж С. Перкинс ехал домой, насвистывая за рулем «Там за морем» [4]. Вечер выдался прохладным, в гостиной огонь плясал в электрокамине над псевдополеньями. В комнате пахло лавандой и фритюром. На каминной доске горела лампа, составленная из двух огромных игральных костей и абажура, украшенного этикетками старинных марок виски.
– Ты сегодня поздно, – заметила миссис Перкинс.
Она была в халате из коричневого крепдешина, скреплявшемся на груди брошкой с большим фальшивым бриллиантом, постоянно расстегивавшейся, открывая розовое белье, дополняли наряд темно-серые толстые домашние чулки и коричневые удобные туфли. Лицом она напоминала птицу… птицу, старящуюся, неторопливо подсыхая на солнце. И ногти ее были подстрижены очень коротко.
– Ну, голубка моя, – бодрым тоном заговорил Джордж С. Перкинс. – На сегодня у меня отличная причина для опоздания.
– Я в этом не сомневаюсь, – ответила миссис Перкинс, – лучше послушай меня, Джордж Перкинс, тебе надо заняться своим Джорджем-младшим. Этот юноша опять притащил из школы пару по арифметике. Как я и всегда говорила, если отец не проявляет должного интереса к своим детям, чего можно ждать от мальчика, который…
– Вот что, моя дорогая, забудем пока о парне, чтобы отпраздновать…
– Что отпраздновать?
– А не понравилось бы тебе стать супругой помощника директора консервной компании «Нарцисс»?
– Понравилось бы и даже очень, – ответила миссис Перкинс. – Однако на это я уже и не надеюсь.
– Так вот, моя дорогая, ты уже являешься ею. С сегодняшнего числа.
– Ох, – восхитилась миссис Перкинс. – Мама! Иди сюда!
Явилась миссис Шлай, теща мистера Перкинса, в просторном платье из шелковой набойки с голубыми ромашками и колибри на белом фоне, с ниткой искусственного жемчуга на шее и в сетке, прикрывавшей густые седеющие светлые волосы.
– Мама, – проговорила миссис Перкинс, – Джорджи получил повышение.
– Что ж, – произнесла миссис Шлай, – как долго мы ждали этого.
– Но вы не поняли, – беспомощно моргнул Джордж С. Перкинс, – меня назначили заместителем директора… – он поискал реакцию в их глазах, однако таковой не обнаружил и, запнувшись, добавил: – Всей консервной компании «Нарцисс».
– Ну и? – спросила миссис Шлай.
– Рози, – проговорил он мягким голосом, посмотрев на свою жену, – я работал ради этого целых двадцать лет.
– Этим, мой мальчик, – заметила миссис Шлай, – бахвалиться нечего.
– Но я сделал это… Двадцать лет, это же так долго… целых двадцать лет. Нетрудно устать. Но теперь… Рози, теперь мы можем расслабиться… почувствовать себя светло и непринужденно. – В голосе его на мгновение проступил молодой пыл. – Понимаешь, светло… – пыл проступил и скончался. Перкинс добавил виноватым голосом: – То есть легко, я хотел сказать.
– О чем ты говоришь? – спросила миссис Перкинс.