Белый Сокол
Из блиндажа довольно далеко видно даже без бинокля. Виктор снова стоит на цементных ступеньках и наблюдает. Кобылка уже не попадает в поле зрения, наверно, нарвалась где-то на осколок и упала. Кони быстро гибнут даже от малой раны. Вон на дороге, подбитая нашими автоматчиками, немецкая пароконка. Два белых коня стоят на коленях, головами прижались друг к другу, будто спят. Но они уже давно мертвы. Виктор видит их с самого рассвета. Оба похожи на его Сокола, потому вызывают в душе жалость и боль. И даже обиду на ротных автоматчиков, которые стреляли не в фашистов, а в коней. Кони никому не враги. Стыдно признаваться не только командованию, но даже и самому себе, что двое ездовых с немецкой фуры соскочили на ходу и убежали, а ни в чем не повинные белые красавцы превращены в гору мяса. С повозки хлопцы взяли пакеты с душистым мылом, несколько комплектов белья и охапку полотенец.
Когда Виктор увидел белых коней в первый раз, он не поверил, что они мертвы: вот встанут и потащат облегченную повозку дальше. И, может, даже не в сторону врага.
Теперь уже понятно, что соколы не встанут. Может, и сибирячка прибилась к ним и там нашла свой конец?
Виктор стал внимательно вглядываться в лесок и шарить биноклем по окрестностям. Линзы скользили по стожку сена и сразу отскочили в сторону: там дурацкий осколок пробил висок Толи. Почему сено не уберегло такого чудесного хлопца, почему не приняло тот осколок на себя?..
Возле стожка кто-то стоит. Приглядевшись, Виктор увидел, что к сену припала мордой кобылка. Стоит спокойно, даже не вздрагивает от минных разрывов. И жует. В минуту затишья между выстрелами Виктору кажется, что он слышит ее хрупанье.
За стожком, вдали, виден какой-то хуторок. Скорее всего такой же, как и этот, где теперь размещается штаб роты. Наверно, жили тут хорошие соседи, ходили друг к другу в гости: для хуторянина верста, а то и две - не расстояние. За тем хутором - вражеские позиции. За хатой стоит и тот ротный миномет, который методично и злобно расклевывает постройки хуторка. Накрыть миномет наши стрелки не могут - мешает хатка.
Виктор еще вчера вечером ломал голову, что делать с этим хуторком, какое принять решение. И посоветоваться не с кем. Да и какие тут советы: не такие хуторки уничтожали, если они становились помехой в наступлении.
Подозвал к себе Толю уже в сумерках. Теперь больно вспоминать о нем.
- Видел хуторок, что возле вражеских позиций?
- Видел, конечно.
- Ну и что ты о нем думаешь?
- Думаю, что надо его поджечь, пока не поздно.
- Почему так безжалостно: поджечь! А может, там люди, дети?..
- Никого там нет, как и у нас тут. Хуторяне сбежали. А может, к бандеровцам подались. Теперь где-нибудь в лесу готовят для нас засаду.
- Почему к бандеровцам? - возразил Виктор. - Приходил же недавно хозяин нашего хутора. По-моему, хороший человек. Подсказал даже, где у него в погребе бутыль прошлогодней вишневой наливки стоит, разрешил раздать бойцам...
- Вишневку-то он показал, - согласился Толя. - Спасибо! А вот где у него была припрятана куча лимонок, не показал. Я сам нашел!
Виктор замолчал, а Толя спокойно, будто взвешивая каждое слово, продолжал:
- Вишневку его тоже надо проверить: где-то тут, возле погреба, петух был, если ребята еще не оторвали ему голову. Сыпану на пробу вишен петуху. Если выживет - можно пить. А хозяина нашего хутора я все же отправил в штаб полка: замполит приказал.
Толя одернул бушлатик, чуть не на самые глаза надвинул пилотку.
- Так я пошел?
- Куда? - удивился Виктор.
- Выполнять приказ. Бутылка горючки у меня есть.
- Никакого приказа я тебе не давал, - резко сказал Виктор. - Негуманно это! Слышал? Бесчеловечно!
- А они завтра поставят за тем хуторком еще один миномет и станут очень "гуманно" нас расстреливать. Этого дожидаться? Я уверен, что так оно и будет!
Виктору нечего было возразить.
Прихватив в саду бутылку с горючим, Толя, пригнувшись, нырнул в темноту. Сперва Виктор прислушивался к его шагам, а затем стал вглядываться туда, где был расположен приговоренный им хутор, и с какой-то особенной тревогой ждал, что вот-вот там блеснет огонь.
Время шло. По расчетам Виктора, Толя уже должен был добраться до хутора и пустить в ход бутылку с горючим. Однако нет, в той стороне стояла густая влажная темень. Тревога Виктора возрастала, но вместе с нею душу исподволь наполняло и другое чувство, которое в тот момент трудно было определить: как бы радость оттого, что связной не смог поджечь хутор, а еще лучше - если не захотел предать огню крестьянскую хату, наверно, похожую на ту, в которой сам когда-то родился и жил. И вдруг Виктора начали мучить сомнения: как он мог отдать такой приказ, как мог послать человека на такое пакостное дело? Разве это боевое задание? Разве для таких, с позволения сказать, операций он назначен командиром роты? Стыдно будет в глаза посмотреть бойцам, если узнают, что мирная крестьянская хата сожжена по его приказу.
Тем более что скоро рота должна пойти в наступление. Полковая артиллерия поддержит огнем, хотя и не без риска для своих, так как очень мало расстояние между вражеской и нашей линиями. Может и хутор тот попасть под огонь. Но это же совсем другое дело, не то что взять да поджечь. Нет, надо остановить Толю. Выбьем фашистов, фронт отодвинется отсюда, вернутся на хутор хозяева, наверно, с малыми детьми. Старики будут благодарить бога, что спас их жилье. А бог этот - кто? Он, командир штурмовой роты.
"Надо отменить приказ, пока не поздно!" Принятое решение положило конец всем сомнениям. Он позвал другого связного и, приказав не открываться, выскочил из укрытия...
На хуторе вдруг блеснул огонь в окне и сразу погас.
"Отставить!" - хотелось крикнуть Виктору, но опасность, что его услышат во вражеских окопах, была слишком велика, и он сдержался, только с еще большим отчаянием ринулся вперед.
- Отставить! - крикнул уже в сенях, почти слыша, как где-то в темном углу Толя шуршит спичкой о коробок.
В темноте сеней вкусно пахло малосольными огурцами, сдобренными укропом: наверно, хозяева были здесь совсем недавно.
- Кто там? - послышался из хаты приглушенный, но требовательный голос. И в тот же момент вспыхнул фонарик, колюче сверкнул Виктору в глаза.
- Свои! - ответил Виктор не сразу и без тревоги, так как узнал Толин голос.
- Это вы? - удивился Толя, увидев на пороге командира. - Что случилось? - Он растерянно опустил автомат и добавил тихо: - Так и до беды недалеко, у меня палец был на курке.
- Почему не выполняешь приказ? - спросил Виктор.
Голос строгий, но связной почувствовал, что это не та привычная строгость, и растерялся еще больше. Догадался, что с командиром что-то происходит, но не мог понять что. Почему командир прибежал сюда с другим связным? И, наверно, очень спешил - грудь ходуном ходит.
- Спички отсырели? - спросил, будто упрекнул, Виктор. - У меня мадьярская зажигалка в кармане.
- А у меня - немецкая, - сказал Толя. - Вот! - Он достал из-под бушлата блеснувшую в темноте зажигалку, подбросил на ладони.
- Так в чем задержка?
- А тут вот пленник! Не кавказский, конечно... Здешний. Потолковал с ним немного. Допросил...
Виктору вспомнилось, что Толя действительно неплохо говорил по-немецки, хотя успел закончить только среднюю школу. Глаза мало-мальски освоились с темнотой, и он заметил в хате две люльки, подвешенные к потолку. Одна из них тихо покачивалась. На кровати сидел человек и держал рукой за люльку.
- Давай свет!
Приказ прозвучал твердо и резко. Толя вытянулся в струнку.
- Так окна не завешаны, товарищ старший лейтенант!
- Завесить!
Выполнять приказ кинулись оба связных. Потом Толя включил фонарик, и Виктор увидел, что люльку покачивает пожилой, заросший щетиной немец. Увидев офицера, немец встал, принял стойку "смирно", однако руки от люльки не отнял.