Добросельцы

"Повез в город боровка, - подумала Даша и бегло переглянулась с теткой Настулей. - Видно, и двух недель не продержал на собственных харчах. А надо было его раньше турнуть с фермы". 
Мокрут, хмуро выступавший впереди всех, вытянул поверх поднятого воротника шею, свернул набок гладкий подбородок и с откровенной завистью, к которой была примешана ненависть, посмотрел вслед полуторке. Оглянулся в этот момент и Илья Саввич: должно быть, его навела на какие-то мысли встреча двух столь разных машин. Увидел Дашу с Андреихой. Хотя Андреиху он знал мало, однако сдержанно поклонился обеим. Седая голова его маячила потом над остальными до тех пор, пока Василя не похоронили. Только после этого директор надел свою рыжую, видавшую виды кубанку. 
Расходились кто куда: кто в Червонные Маки, кто в Добросельцы. Уже перед самой развилкой Илья Саввич поравнялся с Дашей. Андреихи поблизости не было: она осталась у могилы и все смотрела, как Володя безмолвно, даже без слез, по-мужски прощается с братом. И тут перед нею возник, грозовой тучей надвинулся Лявон Мокрут. Уставился на нее таким страшным, испепеляющим взглядом, что впору было на колени пасть перед ним. Однако тетка Настуля встретила этот взгляд спокойно, твердо и даже не стронулась с места, чтобы уступить председателю дорогу. Мокрут смерил ее с ног до головы и, приняв на шаг влево, прошел мимо. 
- Завтра у нас партийное собрание, - сказал Даше Илья Саввич, с неприязнью проводив глазами Мокрута. - Будем разбираться кое в каких делишках. Вот и об этом товарище потолкуем. Приходите. 
- Приду, Илья Саввич, - кивнула Даша. - Я еще вчера собиралась зайти к вам, да не успела - срочно вызвали в район. 
- Чего? - недоуменно спросил Илья Саввич, и лицо его сделалось страдальчески-озабоченным. 
- Мокрут заявил, что Печка погиб из-за меня. 
- Вот как повернул, негодяй! - возмущенно произнес Илья Саввич. Затем, подумав, добавил: - Вы, значит, приходите завтра под вечер на собрание, а я с самого утра съезжу к секретарю райкома. Не волнуйтесь особо, не огорчайтесь. И еще вот что: к отчетной сессии надо как следует подготовиться, поговорить с людьми. Чтобы никто не боялся сказать правду. С соседкой своей еще потолкуйте. Идет? 
- Хорошо, Илья Саввич, - кивнула Даша, и на этом они расстались. 
Тетка Настуля уже стояла поодаль и вопросительно поглядывала на Дашу: ждать ее или не ждать? Девушка направилась к ней. Навстречу шли и шли. Много людей было на похоронах Василя: никто, разумеется, не считал его дурным человеком, тем более - нечистым на руку. Разминаясь со встречными, Даша вдруг почувствовала, как кто-то тронул ее за локоть. Обернулась: перед нею стоял Володя. Глаза его были красны, густые черные брови то как бы сливались с меховой шапкой, то отделялись от нее и горестно нависали над лицом. 
- Даша, - проговорил он глухо и почему-то умолк, словно не находил больше слов. 
Даша стояла, опустив глаза, и тоже не знала, что сказать. Какой-то страх, растерянность сковали ее: невмочь было шевельнуться, поднять веки. 
- Здравствуй, - чуть ли не шепотом вымолвил Володя и протянул к ней обе руки. 
Даша молча сняла варежку и тоже подала руку. Володя легонько пожал ее дрожащие пальцы, и только после этого она по-настоящему увидела его глаза. 
Кто мог бы сказать, что было в этих глазах? Даша прочла в них огромное горе, смущение, обиду, отчаянье и что-то еще, от чего радостно зашлось сердце. Да, девушке показалось, что среди этих и многих других чувств она уловила нежность, любовь - ту горячую, преданную любовь, какая может быть только у Володи. Она затрепетала от счастья. На устах было какое-то слово, необычное, из тех, видно, слов, что приходили и животворно звучали разве что во сне, что будили память и освежали душу в минуты светлых мечтаний, когда думалось о заветном, о самом дорогом. Но не слетело с уст это слово, запропало куда-то в такой важный, самый решающий момент. 
Володя все же собрался что-то сказать, но в это время подошла его заплаканная, обессиленная мать, которую вели под руки какие-то женщины, наверное, из родни. Она тяжелым взглядом посмотрела на Дашу и взяла сына за руку. 
Так оборвалась короткая минута свидания. Даша шла домой, повиснув всем телом на руке у Андреихи. Теперь то слово, то самое, что надо было сказать Володе, звучало в ушах, волновало, обжигало душу. Но не пошлешь его вдогонку за Володей, не воротишь того, что прошло, миновало. 
"Почему он прямо ничего не сказал? - мучил вопрос. - Он же всегда был смелым, искренним. Неужели носит обиду в душе, неужели хоть на йоту поверил этому подлецу?" 
Андреиха, казалось, слышала все, о чем мучительно раздумывала Даша, всем сердцем сочувствовала ей и выказывала это пока только тем, что все крепче и крепче прижимала к себе ее руку. 
- Худо тебе? - только и спросила, когда уже подходили к Дашиному дому. 
- Худо, ой как худо... 
И Андреихе опять пришло в голову то, о чем она думала уже не раз после встреч с Дашей, после долгих и откровенных разговоров. Вот была бы у Даши мать, пришла бы сейчас девушка домой, бросилась бы матери на грудь, выплакалась - и отлегло бы у нее от сердца. А тут... Хоть и всем взяла, и умница, и красавица, а все же - сирота. Отец есть, но отец все-таки не то. 
- Ты приходи, Даша, как поужинаешь, ко мне, - горячо попросила Андреиха. - Посидим, потолкуем. 
- Хорошо, приду. 
XV 
И пришла. Но что Андреиха ни делала, как ни старалась ее утешить, успокоить, все равно девушка маялась, не находила себе места. 
- А вы как-то сказали, что лучше смолчать, уступить злому человеку дорогу, - расхаживая из угла в угол, в отчаянье говорила Даша. - Видите теперь, что выходит? Тут и не молчишь, и не сидишь сложа руки, и то вот убийцей могут сделать, душу вынуть, близкого человека отнять. Видите, что выходит? 
Она подошла к окну, стала всматриваться в мягкие зимние сумерки. Не давала себе отчета, что наблюдает за улицей, за своим двором, который отсюда отчасти был виден. Не верила, что Володя не придет, не постарается найти ее. 
- Теперь-то я вижу, - ответила наконец тетка Настуля, сидя на полатях возле печи, - все как есть вижу. Когда-то Андрей мне то же самое говорил, что и ты. 
На улице послышались далекие голоса, и Даша так и прилипла к оконному стеклу. Голоса постепенно приближались, и вскоре уже можно было разобрать: Заткла с мельником поют. Еще спустя минуту-другую Даша увидела их. Тащились в обнимку вкривь да вкось по улице, время от времени поворачивали друг к другу пьяные, донельзя довольные лица и тянули дурными голосами все подряд, что приходило на память да на язык. Один заводил, второй подтягивал. Заткла, то и дело пуская петуха, силился даже взять ноту из какого-то псалма, но мельник при этих его попытках закатывался идиотским смехом и подтягивать не брался. 
- С поминок идут, - тяжело вставая с места, сказала Андреиха. - Им все равно, где набраться. На похоронах не были, а поминки без них не обошлись. 
Даша слышала, о чем говорила тетка Настуля, разделяла в душе ее возмущение, но не могла отделаться и от мысли, что раз эти пьянчуги уже оторвались от стола, значит, поминки кончились и теперь Володе сподручнее будет вырваться из дому. 
- Если б вот этих кто-нибудь прижал, - раздумчиво произнесла Андреиха, уже стоя у окна рядом с Дашей, - то и другим руки бы укоротили. 
- Что говорить об этих, - уловила хозяйкину мысль Даша, - если еще даже тех никто не прижал, если они еще берут верх. 
- Берут, да не возьмут, - уверенно сказала Андреиха. - Теперь уже не возьмут. Вижу, что тебе сейчас очень трудно, что страдаешь ты, большую обиду несешь в душе, но знаю: правда свое возьмет. Ты так не убивайся. Говорила тебе и еще раз говорю: вот придет Володя - сама с ним потолкую. 
- Не придет он, - тихо промолвила Даша, продолжая всматриваться в окно. 
- Придет! - стояла на своем Андреиха. - Если не сейчас, то позже. Тебе надо вот этот твой сердечный узелок развязать, тогда и остальное легче пойдет.