Восковые игроки
Адриан Конан Дойл
Восковые игроки
Моему другу Шерлоку Холмсу явно не повезло. Ради спортивного интереса он согласился встретиться на ринге второразрядного клуба с Задирой Рэшером, хорошо известным профессиональным боксером среднего веса. К удивлению зрителей. Холмс нокаутировал Задиру, прежде чем тот сумел навязать ему затяжной бой. Выходя из клуба после этой победы, мой друг споткнулся на скверно освещенной, шаткой лестнице и вывихнул ногу.
Весть об этом происшествии застала меня во время завтрака. Прочитав телеграмму, посланную миссис Хадсон, я не мог удержаться от сочувственного восклицания и передал телеграмму жене.
– Ты должен немедленно пойти к мистеру Холмсу и побыть у него день-два, – сказала она. – Твоими пациентами здесь всегда может заняться Энструтер.
В то время я жил в районе Паддиштон, и доехать до Бейкер-стрит было делом нескольких минут. Холмс, как я и думал, сидел в темно-красном халате на кушетке, откинувшись к стене, а его забинтованная правая нога покоилась на груде подушек. Слева от него на небольшом столике стоял микроскоп, а справа на кушетке лежал ворох прочитанных газет.
Я попросил его рассказать подробнее, что произошло. Холмс объяснил:
– Я слишком возгордился, Уотсон, и забыл посмотреть под ноги. Глупец!
– Но, безусловно, в какой-то мере вашу гордость можно понять. Задира не из слабых противников. – Вовсе нет, его хвалят совершенно незаслуженно, к тому же он вышел на ринг в нетрезвом виде. Впрочем, Уотсон, я вижу, что вас беспокоит и ваше собственное здоровье.
– Боже мой. Холмс! Честно говоря, я подозреваю, что простудился. Но ведь никаких явных признаков простуды нет. Удивительно, как узнали об этом вы?
– Удивительно? Да это элементарно! Вы щупали свой пульс. И при этом запачкали ляписом, который и сейчас виден на указательном пальце вашей правой руки, весьма характерное место на вашей левой кисти. Постойте, что вы делаете?
Не обращая внимания на протесты Холмса, я осмотрел и перебинтовал его ногу.
– А знаете, мой дорогой, – продолжал я, пытаясь его подбодрить, – в известном смысле мне доставляет удовольствие видеть вас в таком беспомощном состоянии.
Холмс пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал.
– Да, да, – сказал я. – Вам придется обуздать свое нетерпение, раз уж вы прикованы к кушетке недели на две, а может быть, и больше. Только не поймите меня превратно: когда прошлым летом я имел честь познакомиться с вашим братом Майкрофтом, вы говорили, что он превосходит вас в умении наблюдать и рассуждать.
– Это правда. Если бы искусство расследования начиналось и заканчивалось размышлением в кресле, мой брат был бы величайшим сыщиком на свете.
– Позволю себе усомниться. Так вот, вы временно обречены на сидячий образ жизни. Мне доставит удовольствие увидеть, как вы продемонстрируете свои исключительные качества, когда столкнетесь с каким-нибудь случаем, требующим расследования.
– Мне нечего расследовать.
– Не унывайте. Случай не заставит себя ждать.
– Отдел происшествий в «Тайме», – сказал он, кивнув в сторону вороха газет, – абсолютно невыразителен. И даже радости изучения новой болезнетворной бактерии не бесконечны. А что касается утешителей, Уотсон, то я предпочел бы вам Иова.
Появление миссис Хадсон с письмом, которое доставил посыльный, заставило его умолкнуть. Хотя я, честно говоря, не ожидал, что мое пророчество сбудется так скоро, но не удержался от замечания о том, что послание написано на гербовой бумаге, которая, должно быть, стоит не меньше, чем полкроны за пачку. Однако я был обречен на разочарование. Нетерпеливо вскрыв письмо. Холмс раздраженно фыркнул.
– Вы неважный предсказатель, – сказал он, черкнув несколько слов ответа для передачи посыльному. – Это всего-навсего неграмотная записка от сэра Жерваса Дарлингтона. Он просит принять его завтра в одиннадцать часов утра и передать ответ с нарочным в клуб «Геркулес».
– Дарлингтон… По-моему, вы упоминали это имя и раньше, – заметил я.
– Да. Но тогда имел в виду Дарлингтона-антиквара, который, заменив подлинную картину Леонардо да Винчи подделкой, вызвал такой скандал в Гровнер Гэллериз. А сэр Жервас – это другой, более знатный Дарлингтон. Это смелый негодяй. Он увлекается боксом и распутными женщинами. Впрочем, теперь ему приходится быть настороже.
– Вы меня заинтересовали, Холмс. Почему же?
– Я не увлекаюсь скачками. Однако мне помнится, что в прошлом году сэр Жервас выиграл целое состояние на скачках. Недоброжелатели шептали, что здесь не обошлось без подкупа и выведывания секретов. Будьте добры, Уотсон, уберите этот микроскоп.
Я повиновался. На маленьком столике остался лишь брошенный Холмсом листок гербовой бумаги. Из кармана халата он вынул золотую табакерку с большим аметистом в середине крышки, подаренную ему королем Богемии.
– Сейчас, – добавил он, – за каждым шагом сэра Дарлингтона тщательно следят. И как только он попытается связаться с каким-нибудь подозрительным типом, ему в лучшем случае предложат не появляться на скачках, а может быть, и отправят в тюрьму. Я не могу припомнить имя лошади, на которую он ставил…
– Леди Бенгала из конюшни лорда Хоува, от Индийского раджи и Графини. Она опередила на шестьсот метров всех остальных! – воскликнул я. – Хотя, конечно, я знаю о скачках лишь немногим больше, чем вы.
– Неужели, Уотсон?
– Холмс, в чем вы меня подозреваете? Я женатый человек, и мой счет в банке чрезвычайно тощ. К тому же какие могут быть скачки в такую скверную погоду?
– Тем не менее до скачек Грэнд Нэшнл не так уж далеко.
– Вы правы, лорд Хоув уже заявил две свои лошади для участия в скачках. Многие считают фаворитом Дитя Грома, а на Скеернесс особых надежд не возлагают. Но мне трудно поверить в скандал, который связывают с этим спортом королей, – добавил я. Лорд Хоув – порядочный человек.
– Вот именно. Поэтому-то среди его друзей нет сэра Жерваса Дарлингтона.
– Но почему вы уверены, что сэр Жервас не скажет вам ничего интересного?
– Если бы вы знали этого джентльмена, Уотсон, вы бы сами поняли, что он никакого интереса не представляет, если не считать того, что он действительно грозный боксер тяжелого веса… – Холмс присвистнул. – Постойте-ка! Ведь сэр Жервас сегодня утром был свидетелем моего глупого поединка.
– И что ему нужно от вас?
– Не имею ни малейшего представления, Уотсон, – сказал он, – я очень рад, что вы пришли. Но прошу вас, помолчите хотя бы ближайшие шесть часов. Иначе я скажу что-нибудь такое, о чем пожалею впоследствии.
Итак, храня молчание даже за ужином, мы сидели допоздна в уютной комнате. Холмс угрюмо составлял картотеку своих записей о преступлениях, а я углубился в страницы Британского медицинского журнала.
Тишину нарушало лишь тиканье часов, потрескивание огня да пронзительный мартовский ветер, который бросал в окна пригоршни капель дождя и завывал в трубе.
– Нет и нет, – ворчливо произнес наконец мой друг. – Оптимизм – это глупость. Конечно, никакое происшествие само не придет в мой… Тихо! Уж не звонок ли это?
– Да, да! Я отчетливо слышал, что звонят, несмотря на непогоду. Кто бы это мог быть?
– Если это человек, которому нужна моя помощь, – сказал Холмс покосившись на часы, – то, должно быть, дело весьма серьезно. В два часа ночи в такую бурю зря не выходят.
Миссис Хадсон потребовалась целая вечность, чтобы встать с постели и открыть входную дверь. Наконец она ввела в комнату сразу двух посетителей. Они оживленно говорили по дороге, перебивая друг друга.
– Дедушка, не надо, – говорила молодая женщина. – В последний раз прошу, ну, пожалуйста. Ты ведь не хочешь, чтобы мистер Холмс посчитал тебя, – тут она понизила голос до шепота. – за дурачка.
– Никакой я не дурачок! – воскликнул ее спутник. – Перестань, Нелли, я видел то, что видел. Надо было прийти и рассказать обо всем этому джентльмену еще вчера утром, но ты и слышать об этом не хотела.