Замок "Мертвая голова"
– Прошу вас, мадемуазель, такими вещами не шутят! Это же всем понятно!
– Ну же, приятель! Я только потяну вас за ногу! – С этими словами герцогиня действительно протянула руку и потянула его за ногу. – Знаете, дьявол вы этакий, – теперь она взялась за Банколена, – я не могу устоять перед соблазном поддразнить этого человека! Мне нравится смотреть на его взъерошенные волосы! Мне нравится, как он плюет на пол или напивается до бесчувствия! Он похож на щеголя, которому одежда доставляет массу неудобств! Нет, погодите, не лезьте в бутылку, Левассер! Слышал ли этот тип последние новости?
– Какие новости? – откликнулся я.
Банколен на секунду оторвался от карт и, нахмурив лоб, поднял на меня глаза:
– Мы все приглашены на небольшое представление, которое устраивает барон фон Арнхайм. Оно должно состояться в замке «Мертвая голова», где мы проведем ночь. Мисс Элисон предложила устроить торжественный обед именно там, в столовой Малеже…
– Поскольку наш друг Стеклянный Глаз настаивает на представлении, – встряла неугомонная мисс Элисон, – мы проведем его сегодня же и зададим работы слугам. Вся прислуга уже в сборе. Ах, погодите! Что это за репортер, с которым вы виделись в Кобленце?
– Галливан? – уточнил я.
– Да, Галливан, – кивнула она. – Стеклянный Глаз чертовски негостеприимен! Сейчас же звоните ему и приглашайте к нам на обед! Если ему нечего надеть, дайте что-нибудь или скажите, чтобы приезжал в чем есть. Мне нравятся эти репортеры и не нравится Стеклянный Глаз! Его следует хорошенько напоить! А теперь сдавайте карты, сдавайте карты! И, ради бога, дайте мне чего-нибудь выпить!
Раздался резкий стук в дверь, и появился фон Арнхайм, явно чем-то встревоженный.
– Прошу прощения, – вместо приветствия, произнес он, – мне необходимо срочно переговорить с месье Банколеном и мистером Марлом. Наедине. Это очень важно. Нет, погодите… – Он задумчиво поглядел на герцогиню. – Вы, мисс Элисон, тоже можете быть нам полезны. А теперь без проволочек приступим к делу.
Герцогиня отослала горничную и, когда мы остались вчетвером, нетерпеливо спросила Левассера:
– Ну, а вы что?
– Безусловно, – пробормотал тот, вставая. На его смуглом, с резкими чертами лице читалась озабоченность. Он кивнул хозяйке дома: – С банком мы уладим позже, мисс Элисон, а теперь, простите, я покидаю вас, у меня дела.
– Мисс Элисон, – продолжил фон Арнхайм, – я узнал, что в этом доме есть потайной ход!
Это было нечто! Банколен улыбнулся и беззвучно зааплодировал. Герцогиня же вполне искренне удивилась.
– Потайной ход? – переспросила она, сердито уставившись на фон Арнхайма. – Вас кто-то обманывает, Стеклянный Глаз! Я никогда не слышала ни о каких потайных ходах! Может быть, речь о тоннеле под дорогой? Вероятно… Кто вам рассказал?
– Мне никто ничего не рассказывал, но доказательства у меня есть!
Она нахмурилась:
– Послушайте, я живу в этом доме почти восемнадцать лет и слышу об этом впервые! Черт возьми! Впрочем, может быть, мне просто повезло, что ход существует, а я о нем не знаю? Где он? Куда он ведет?
– У меня есть основание полагать, – ответил немец, – что вход находится в комнате вашего покойного брата, а тоннель проходит под рекой в замок. – Арнхайм с сардонической улыбкой повернулся к Банколену: – Теперь я понимаю, мой друг, что вы имели в виду, говоря о «грязных ботинках». Я тоже вел расследование.
Агата Элисон присвистнула и, прищурившись, пробормотала:
– Ей-богу, вполне возможно… Вполне. Если так, его построил Майрон. Это было бы в его духе – ведь этот дом построил он!
– Осмелюсь заметить, что переход под рекой на много столетий старше дома, – возразил фон Арнхайм. – Я установил, что замок построен в пятнадцатом веке дворянином, впоследствии казненным за колдовство. Его постоянно осаждали, и один раз хозяин чуть не сбежал, как говорят некоторые записи, через какой-то потайной выход… Мой друг Банколен, теперь я понимаю, что вы имели в виду, говоря о связи этого дела со сложными защитными укреплениями в замке.
– Да, – кивнул Банколен, – я говорил вам об этом вчера вечером. Мне показалось вполне вероятным, что в крепости с таким количеством ухищрений есть подземный ход, прорытый под Рейном, через который можно убежать от врага, осаждающего крепость с реки…
– Я также понимаю, почему вы согласились переехать в комнаты Элисона, – выпалил немец. На его лице впервые появилось выражение враждебности, и он раздраженно хлопнул по спинке стула. – Сейчас не время валять дурака, мой друг! Вы его нашли?
Банколен рассеянно теребил рукоятку кочерги.
– Ну конечно! Между комнатами Элисона есть ниша, – вздохнул знаменитый детектив. – Но я посмотрю, как вы его откроете!
– Так чего же мы ждем? – вскричала герцогиня. – Пойдемте посмотрим на него! Черт знает что! Потайной ход в доме! Неужели Майрон не мог мне сказать? Это же так забавно! Я…
– Полагаю, у мистера Элисона была причина никому не рассказывать о ходе, – спокойно произнес фон Арнхайм. – Он скрывал это от всех вас. Ну да, конечно, у него была причина.
– А как это новое открытие согласуется с вашей версией, барон? – спросил француз, вскинув бровь и не отрываясь от карт.
– Это именно то подтверждение, которое мне требовалось, – огрызнулся фон Арнхайм. – Идемте!
Мы, четверо, вышли в холл. Герцогиня опиралась на трость и что-то бормотала себе под нос. Холл был залит солнечным светом, но помещение сейчас казалось каким-то мрачным и отталкивающим. Внизу Левассер вновь играл на скрипке. Это был Венгерский танец № 5 Брамса, но прерывистая музыка, эти скачки, трели и постукивания наводили на мысль о более старинном, смертоносном танце. Пока мы шли к крылу здания, где располагались комнаты Элисона, мне показалось, что в одной из комнат рыдает женщина. Я не мог различить, в какой именно, но меня всего передернуло: залитый солнцем холл, веселый Рейн и эти слабые, приглушенные рыдания…
– Слушайте! – вдруг сказал Банколен.
Мы уже подошли к углу, и все невольно остановились.
– Снова та же скрипка, – вздохнула герцогиня. – Иногда он действует мне на…
– Нет, – возразил Банколен. – Это кто-то в комнатах Элисона.
Мой смертельный страх сегодня должен был полностью материализоваться. Венгерский танец сменился другой мелодией, пронзительной и безумной. По-моему, первым побежал фон Арнхайм. Мы поспешили по коридору, и немец распахнул дверь кабинета Элисона.
Только солнце, проникающее в высокое окно! В луче плясали пылинки, а на никелированной пишущей машинке Элисона играли солнечные блики. На подлокотнике мягкого кресла все еще висел смокинг, который Майрон снял перед тем, как войти в этот странный переход. Было очень тепло…
Немец пробежал в нишу, и мы услышали, как он открыл дверь в спальню. Тяжело ступая по полу, он вышел.
– Никого, – развел он руками. – Сейчас никого. Но кто-то был…
Я рассматривал запыленное оконное стекло и рисунок на коричневом ковре, расшитом потускневшим золотом. Было тепло, но я содрогнулся. До нас еще доносились звуки скрипки. Отодвинув занавески ниши, фон Арнхайм внимательно рассмотрел стены из дубовых панелей.
– Должно быть, здесь, – размышлял он вслух, затем постучал по панели. – Но стена, похоже, сплошная. Наверное, кирпичная стена. Если здесь есть потайной ход, – а он, черт возьми, должен здесь быть, – то его очень умело скрыли. Мы должны попытаться найти вход.
– Можно взять топор, – предложила герцогиня, – и разворотить стену.
– Слишком толстая, – подал голос Банколен. – Где-то там проходит балка – можно снести всю крышу. А кроме того, внутри действительно кирпич. Вот… давайте попробуем систематично.
Мы пробовали добрых три четверти часа. Нажимали, ощупывали и выстукивали, дергали за углы, пробегали пальцами по панелям и пускали в ход всю свою изобретательность – бесполезно. Дубовая стена не поддавалась. Наконец герцогиня, очень красная и возбужденная от непривычного напряжения, вошла в кабинет.