Замок "Мертвая голова"
Банколен закрыл окно.
– Да, – пробормотал он, – да. Кстати, Джефф, – вдруг повернулся он ко мне, – вы ели?
Хозяйка дома громко вскрикнула. На ее дряблом лице выразилось искреннее раскаяние. Она закричала, хлопнув рукой по колену:
– Господи! Простите меня! Я так поглощена этим делом, что… Ничего не ели? И вы, месье Банколен? – Она обратилась ко мне: – Мы рано обедали. Ваш друг фактически приехал всего за пару часов до вас!
– Несчастный случай? – спросил я.
– Да. Потом Жером принял таблетки и отправился спать… ба! – выпалила женщина. – Но погодите, я сейчас все устрою. Гофман!
Ее голос прозвучал так громко, что я вздрогнул. Почти тотчас в дверях появился дворецкий. Вернее, сначала его большое гладкое лицо, затем и все старческое, но довольно мощное тело. Банколен выразил желание получить холодный ужин, а мисс Элисон с удовольствием предложила нам пива. Мы откланялись…
В холле, пока к нам не спустился дворецкий, Банколен стоял неподвижно. Помещение освещалось только одной лампой, а ковер заглушал шаги. Он тихо произнес:
– Никакого несчастного случая не было, Джефф. Д'Онэ пытался убить меня.
Снова это ощущение приближающегося зла, не только неопределенное, но беспорядочное и безумное! Зло, как буря во время летнего пекла, медленно подступало к дому. Мне вспомнились холодные голубые глаза Д'Онэ и его нервные руки. Я, запинаясь, произнес:
– Но шофер…
– Машину вел Д'Онэ. Шофера он оставил. Это показалось мне довольно подозрительным. Дело в том, что он вел лимузин… Мы проезжали вдоль узкого оврага глубиной в восемьдесят футов. В зеркало заднего вида я увидел его глаза. Даю слово… Это были глаза психически нездорового человека. Он наклонился, налег на руль, одновременно пытаясь открыть левую дверцу. Вероятно, собирался выпрыгнуть… – Детектив содрогнулся. – Машина рванулась к обрыву. Я вырвал у него руль, чуть не сломав ему руки, и затормозил. Признаюсь, я испытал несколько неприятных минут, услышав жужжание переднего колеса автомобиля, крутящегося в воздухе. А потом мы врезались в другой берег оврага… – Банколен разжимал и сжимал пальцы правой руки, безучастно глядя на нее. Затем вокруг его глаз собрались веселые морщинки… – Интересно! Приехав сюда, он засел в доме и пил горячее молоко. Умолял меня не упоминать о том, что машину вел он. Говорит, у него случился нервный срыв… поэтому доктор и посоветовал ему отдохнуть. Иногда он теряет контроль над своими мышцами и совершенно не в состоянии водить машину. Сказал, что если жена узнает…
– Чепуха!
– Но ему удалось выйти сухим из воды, Джефф! Он чудовищно коварен. Или, во всяком случае, подвержен этим приступам… Так или иначе, мы договорились взвалить вину на шофера…
– Но, – возразил я, – он же наверняка понимает, что вы подозреваете, как все произошло на самом деле?
Банколен пожал плечами:
– Самомнение, Джефф, – это более половины той твердой, незыблемой силы, что сделала его тем, кто он есть. Без нее Д'Онэ – ничто. Его глаза опять стали такими, как я увидел в зеркале автомобиля. На мгновение я даже подумал, что он больше не верит в свою непобедимость, потому что…
– Почему?
Вокруг рта Банколена, под тонкими усиками и над острой бородкой, образовались глубокие морщины. Он выпрямил плечи и в тускло освещенном холле показался мне просто гигантом.
– Когда мы разговаривали у Лорана, у меня возникало много вопросов. А потом меня вдруг озарило. – Банколен чуть заметно тряхнул головой. – Причем без всякой причины. Все это сложное и опасное дело предстало передо мной в другом свете. Мне показалось, что я узнал правду о смерти Малеже. Может быть, конечно, это лишь догадки!
– Загадки! – поправил я.
Я вспомнил о рейнском пароходе и о Брайане Галливане, рассказывающем в сумерках о чьей-то невидимой руке, которая стала причиной смерти Малеже. Но я еще ни слова не сказал Банколену о Галливане.
Внезапно раздался оглушительный гром, эхом прокатившийся по всему дому. Даже оконные рамы задрожали!
В жутковатом холле, где специально освещенный портрет преследовал нас глазами, никого не было. Мы отыскали столовую. Гофман только что закончил расставлять холодные закуски. Мы постепенно знакомились с комнатами, атмосфера которых невольно навевала мысли о невидимых руках.
Темная столовая с тяжелыми портьерами, обставленная массивной, резной мебелью из флорентийского дуба, освещалась семью высокими свечами в серебряном подсвечнике, стоящем среди блюд на длинном, узком обеденном столе. Ассортимент блюд поражал многообразием – от икры до ростбифа. Гофман подал пиво, портвейн и бутылку шампанского в серебряном ведерке.
– Минуточку, Гофман, – остановил его Банколен, налегая на сандвичи. Он заговорил по-немецки. Но поскольку мое знание этого языка ограничивалось набором примитивных слов, перешел на английский: – Минуточку, Гофман! Я хочу задать вам несколько вопросов.
– Да, сэр, – откликнулся дворецкий.
Он стоял с наивно-виноватым видом, покачивая тучным телом и слегка склонив набок лысую голову. Светлые брови под нависающим лбом, круглые голубые глаза, нос картошкой и опущенные уголки губ придавали ему вид пожилого пупсика, обладающего глубоким басом. Он заморгал.
– Да, сэр. Открыть шампанское?
– Безусловно. Вы давно служите у мистера Элисона?
– Три года, сэр. С тех пор, как он оставил сцену. – Дворецкий вытащил бутылку из ведерка.
– Гм… да… Но владельцем этого дома, насколько я знаю, он стал намного раньше?
– Да, полагаю, так. Он уже давно владел этой виллой. – Гофман проворно катал в руках бутылку, искоса наблюдая за нами.
– Он был хорошим хозяином?
– Ах, очень… очень великодушным, сэр!
– Вы с ним ладили?
– Ах! – Гофман нерешительно закусил губу. Щелчок, слабое шипение пены, и он изящно налил светлое вино в два бокала в форме тюльпанов. – So, meinherren! [2] Мой хозяин был артистом, и темперамент у него был соответствующий! Вы меня понимаете? Иногда он впадал в ярость. Ему не нравилось, что он перестал получать столько писем от поклонников, сколько получал раньше. Его волосы… – Гофман провел рукой по своей лысой голове и застеснялся. – И он потолстел, сэр, несмотря на все упражнения!
«Гамлет на картине!» – подумал я.
– Он часто ездил в замок?
– Ах да, сэр! Любил ночью гулять по стенам и читать стихи. Но он не любил, когда в замке бывали посторонние. Он никого туда не пускал. Замок показывали только снаружи, вы понимаете?
Банколен нахмурился и, не попробовав вина, поставил бокал на стол. Только через несколько минут он спросил:
– Полагаю, замок охраняется?
– Да, сэр. Бедный Бауэр! – пробормотал Гофман, заморгав. – Он был немного не в себе, но вполне безобидным! Он жил в башне замка и никуда не отлучался. Каждый вечер можно было видеть, как он с фонарем обходит замок. Каждый вечер, кроме этого.
– Понятно… Не расскажете ли, что случилось в тот ужасный вечер?
Гофман уже открыл рот, чтобы заговорить, но, глянув за наши спины, осекся. В столовую вошла невысокая женщина. Она смотрела на Банколена так, словно ожидала увидеть на нем какую-нибудь ужасающую рану. Хорошенькая и, если бы не бледность, могла сойти за почти красавицу. Темно-карие глаза, тусклые волосы грязно-желтого цвета, бледные губы и тени под глазами, делающие ее взгляд еще более смущенным. Единственное, что ее оживляло, – голубое платье. Но когда она подошла ближе, стало ясно, что впечатление ошибочно. При взгляде на эту женщину на ум приходило только одно слово: голод!
– Простите, – произнесла она высоким голосом на прекрасном английском. – Вы детектив из Парижа? Вы говорите по-английски?
– Немного, мадам. – Банколен улыбнулся, и ее глаза немного посветлели. – Не имею чести быть знакомым с мадам.
– Благодарю. Я – Изабель Д'Онэ.
Она беспрестанно теребила свое обручальное кольцо. Эта женщина – жена Д'Онэ? Я представлял себе рослую, практичную бельгийку, которая, при всех его миллионах, сама ведет домашнее хозяйство! Почему-то мне подумалось: «Мадам Изабель, для вас настали не лучшие времена!»