«Золотой охотник»
— Уотсон!
Проникнув в мои сновидения, этот голос пробудил меня ото сна. Я сел, весьма встрепанный. Утреннее солнце лило свет на постель, в которой я все-таки заснул. Возле моего уха тикали часы умершего.
Шерлок Холмс, как всегда, безупречно выглядевший, стоял передо мной.
— Без десяти пять, — сказал он, — и я подумал, что вас лучше разбудить. А, Лестрейд! — приветствовал он, открывая дверь. — Я надеюсь, что здесь собрались все. Заходите же, прошу вас.
Я спрыгнул с кровати. В комнату уже входила мисс Дэйл, а следом за ней доктор Гриффин, молодой Эйнсуорт и пастор.
— Послушайте, мистер Холмс, — вскричала Долорес Дэйл, глаза которой потемнели от гнева. — Это совершенное безобразие: из-за простого вашего каприза нас всех, и даже бедного мистера Эппли, заперли здесь на всю ночь.
— Поверьте, это не было капризом. Я намереваюсь объяснить вам, каким образом покойный мистер Трелони был хладнокровно убит.
— Убит? — повторил Гриффин. — Тогда инспектор Лестрейд будет доволен. Но каким же способом?
— Дьявольским по своей простоте. Доктор Уотсон имел достаточно проницательности, чтобы раскрыть мне его…Нет, нет, Уотсон, помолчите! Мистер Эппли дал нам первый намек, когда сказал, что если бы он стал врачом, то по рассеянности мог бы удалить у простуженного камни в почках. Но это было не все, что он поведал нам. Он добавил, что сначала он бы усыпил больного хлороформом. Ключевое слово здесь было «хлороформ».
— Хлороформ! — эхом прошептал доктор Гриффин. — Но послушайте, что за дьявольщина! Трелони вовсе не глотал хлороформ!
— Конечно, не глотал. Но предположите, доктор Гриффин, что я беру большой ватный тампон, основательно пропитанный хлороформом, и в течение, скажем, двадцати минут зажимаю им рот и ноздри старика, причем старика с тяжелым сном. Что случится тогда?
— Он умрет. Но как вы это сделаете, не оставив следов?
— Браво! Каких следов?
— Хлороформ имеет свойство обжигать кожу и давать волдыри. Останутся ожоги. Или, по крайне мере, следы от ожогов.
Холмс протянул руку к мраморному столику.
— Предположите теперь, доктор Гриффин, — продолжил он, взяв баночку с вазелином, — я начну с того, что буду легонько, едва касаясь, намазывать лицо жертвы тонким слоем этой мази. Оставит ли хлороформ ожоги?
— Нет.
— Я констатирую, что ваши медицинские познания блестящи. Хлороформ летуч, он испаряется и быстро выходит из крови. Если вскрытие задерживается на два дня, как было в этом случае, то в крови вообще не останется никакого следа хлороформа.
— Не так быстро, мистер Холмс! Есть…
— Есть слабая, очень слабая возможность, что запах хлороформа может быть обнаружен либо в комнате покойного, либо во время вскрытия. В данном случае он был приглушен запахом лекарств и мазей. А на вскрытии он не мог быть обнаружен потому, что у сэра Леопольда Харпера был насморк.
Доктор Гриффин побледнел.
Холмс положил баночку с вазелином и взял золотые часы сквайра, которые, казалось, еще усилили свое тиканье.
— Мне бы хотелось предложить вашему вниманию эти часы — они принадлежат к так называемому типу золотого охотника [2]. Вчера вечером я завел их до предела в десять часов. Сейчас пять часов двадцать минут.
— И что вы из этого заключаете? — спросила мисс Дэйл.
— Если вы помните, это именно тот час, когда пастор завел эти часы в то утро, когда он обнаружил вашего дядюшку мертвым. Хотя мои действия могут вызвать у вас тяжелые воспоминания, я попрошу вас прислушаться.
— Кр-р-рак, — в полной тишине раздался скрипучий звук заводного механизма.
— Постойте! — вмешался доктор Гриффин, — что-то тут неладно!
— Еще раз браво! Что же здесь неладно?
— Послушайте, пастор завел часы только на два оборота — и пружину заело. А вы повернули семь или восемь раз, и пружина еще не заведена полностью.
— Совершенно верно! — ответил Холмс. — Я имею в виду именно эти часы. Впрочем, любые часы, будучи заведенными в десять часов вечера, не могут быть заведены на следующее утро всего двумя оборотами.
— Боже мой!.. — воскликнул доктор, не сводивший глаз с Холмса.
— Отсюда я заключаю, что покойный мистер Трелони не лег в постель в десять часов. Конечно же, с его взвинченными нервами и продолжавшейся грозой, он непременно должен был засидеться и читать Библию допоздна, что, похоже, с ним иногда бывало. Свои часы он завел, как обычно, но не ранее трех часов утра. Преступник застал его в первый сон, самый крепкий.
— И тогда?..
Это Долорес почти выкрикнула свой вопрос.
— И тогда становится очевидно, что единственный человек, который сказал нам, будто видел Трелони спящим в половине одиннадцатого, — солгал, что настолько же достойно осуждения, насколько и доказано.
— Холмс! — воскликнул я. — Наконец-то я вижу, к чему вы ведете! Виновный — это…
Джеффри Эйнсуорт бросился к дверям.
— Я попрошу! — закричал Лестрейд.
Он стремительно прыгнул на молодого человека, и мы услышали звук защелкнувшихся наручников.