Назло громам

Тяжело дыша, танцовщики, закончившие номер, стали раскланиваться перед зрителями. Зал взорвался бурей аплодисментов, которые, несомненно, заглушили бы слова, произнесенные Одри. Однако она не сказала ни слова, а сев прямо, вытянувшись в струнку, посмотрела Брайану в глаза. Танцовщики, продолжая кланяться, взбежали на сцену и скрылись за сомкнувшимся занавесом. В зале погасли все огни, что должно было означать окончание первого шоу. Одри наконец что-то проговорила, но Брайан ее не расслышал.
За длинной барабанной дробью последовал шум двигающихся стульев, шаркающих подошв, гомон голосов. Секунд через десять под расписным потолком зажегся мягкий свет. Одри встала; на столе между ней и Брайаном стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского.
— Как только Филип поговорит по телефону и вернется, — крикнула она, — мы уйдем отсюда!
— Ты так думаешь?
— Конечно!
— Он не вернется.
— Не знаю, о чем ты думаешь и что хочешь сказать, но, в конце концов, это не имеет значения: я уйду одна.
— О нет, не уйдешь. Садись.
Одри села.
— Нам с тобой, — продолжал Брайан, доставая бутылку шампанского изо льда и рассматривая ее, — надо прояснить кое-какие вещи. Здесь и сейчас. — Из бутылки вылилось совсем немного шампанского. — Влюбленные пьют немного, не так ли?
— Что ты хочешь этим сказать?
— А ты не понимаешь?
— Конечно не понимаю. Ты… Ты говоришь, что Филип не вернется. Почему?
— Потому что я убедил его не встречаться сейчас с тобой; сказал, что от этого может зависеть твое будущее, и это правда. Он любит тебя.
— Тогда как ты — нет. Не так ли?
— Конечно нет. А почему ты решила, что я могу быть до такой степени ненормальным, чтобы в тебя влюбиться?
— О! — воскликнула Одри, сжимая кулаки. В это мгновение она показалась Брайану как никогда привлекательной и желанной. — Ты же не запрещал мне ехать к Еве, когда мы разговаривали сегодня вечером. Почему же запрещаешь сейчас?
— Я назову всего лишь одну из множества причин.
— Только одну?
— Послушай меня. — И он коротко, но очень живо описал ей встречу с Хатауэем и Паулой Кэтфорд, объяснил, почему Мэтьюз не мог быть отравлен в Берхтесгадене, рассказал о приходе Евы Ферье, появлении флакона из-под духов с серной кислотой и письме от немецкого хирурга.
— Серная кислота? — отозвалась Одри. — Это которой преступники плещут в лицо?
— Известны и такие случаи.
— Но ведь мистера Мэтьюза не могли убить таким способом?
— Конечно нет. Подумай над тем, что я тебе сообщил. — Барабаня пальцами по столу, Брайан заговорил на манер театрального режиссера: — Гремит гром, сверкает молния. Полный энергии и слегка навеселе, входит Десмонд Ферье. Как только он произносит фразу из «Макбета», флакон падает из руки его супруги и — случайно или нарочно — разбивается вдребезги.
— Нарочно?
— Да. Здесь вполне мог присутствовать элемент постановки; его могла придумать сама Ева. Поэтому-то я и не знаю, откуда чего ждать.
— А тебе не кажется, что у тебя — ужасный склад ума?
— Возможно. Все мы грешны. Теперь слушай, что было дальше. Никто, кроме нас, не видел, как все это произошло. Мы попросили ночного портье не предавать этот случай огласке и убрать следы. Миссис Ферье воспользовалась этим инцидентом как поводом для того, чтобы мистер Хатауэй и мисс Кэтфорд покинули отель со всем багажом и отправились к ней на виллу. Похоже, они недолго думая согласились. Затем она предложила привезти к ней и тебя.
Одри подняла бокал с шампанским, однако даже не пригубила его.
— Но ведь Ева Ферье не знала, что я приехала в Женеву на день раньше! Помнишь? Фил не говорил им об этом.
— И все же миссис Ферье это стало известно. Она сказала, что слышала о твоем приезде и удивлена. Ты говорила о нем кому-нибудь, кроме Фила?
— Нет.
— Ты уверена, Одри?
— Конечно уверена!
Брайан внимательно посмотрел на нее. Большой зал, из которого уже вышли зрители первого шоу, снова заполнялся народом. С места для оркестра доносились пронзительные звуки настраиваемых инструментов. За столом позади Одри, в полном одиночестве и со страшно виноватым видом, расположился доктор Фелл. Перед ним стояли шесть бутылок пива, а его палка с набалдашником была прислонена к столу. Официанты осторожно обходили ее.
— Конечно уверена! — громко повторила Одри. — А что миссис Ферье делала в «Отель дю Рон»?
— Искала своего мужа.
— А мистер Ферье?
— Он не сказал. Какая разница! — Брайан, казалось, упустил мысль. — Так вот, нас там было пятеро — настоящее столпотворение. Миссис Ферье, повторяю, хотела, чтобы ты тоже немедленно поехала с ними. Как только Хатауэй заговорил о том, что ты остановилась в «Метрополе», я перебил его и сказал, что вы с Филипом пошли обедать, а о том, куда направитесь после этого и когда вернетесь обратно, понятия не имею.
— И что дальше?
— Дальше они уехали в одной машине и такси, прихватив с собой с полтонны багажа. Перед отъездом миссис Ферье, как минимум, дважды позвонила в «Метрополь». Сейчас они, должно быть, уже добрались до виллы, и она снова звонит в твой отель.
— Но зачем ей это надо?
Свет в зале стал медленно гаснуть. Подняв руку, Брайан обратился к несущемуся мимо официанту.
— Еще шампанского, — попросил он по-французски. — Мне показалось, — вежливо обратился он к Одри, — что ты не прочь посмотреть шоу еще раз? Обычно у них бывает восемь или десять номеров, и иногда очень неплохие.
— Если ты думаешь, что можешь заставить меня делать что-то против моей воли, то лучше сразу откажись от этого! — воскликнула Одри. — А номера действительно хорошие, даже если и не очень красивые. Правда, мой отец вряд ли бы их одобрил. Я… я просто не ожидала увидеть здесь что-либо подобное: обычно Женева ассоциировалась у меня с Жаном Кальвином [3] и добродетельностью.
— Это — французская часть Швейцарии. Здесь люди стремятся забыть об этом. Послушай, Одри, неужели ты всерьез считаешь, что влюблена в молодого Филипа Ферье?
Наступила пауза. Синие глаза Одри раскрылись еще шире.
— Совершенно уверена, что влюблена, — со всей искренностью ответила она, — потому что это правда! Разве есть причины, вызывающие недоверие к этому?
— Могу привести целый ряд причин, подтверждающих, что твое поведение можно назвать своеобразным, если считать, что ты влюблена в Филипа.
— Тогда назови, пожалуйста, хотя бы одну из них.
— С удовольствием. Когда сегодня вечером я вернулся из Парижа, то, не заезжая к себе на квартиру, отправился на такси прямо в твой отель.
— Неужели? Не может быть! Как это мило с твоей стороны! Но я уже сказала…
— Одри, помнишь, что ты говорила тогда? Помолчи и подумай. Когда я расплачивался за такси, ты вышла из отеля и обрушилась на меня с обвинениями. Ты была страшно рассержена и находилась на грани паники. Прежде чем ты поняла, что приняла меня за кого-то другого, ты спросила, что все это значит, и сказала, что я приехал слишком рано и все испорчу.
— Ну и что из этого?
— А то, — резко произнес Брайан, не повышая голоса, — что ты, конечно, ждала Филипа Ферье, чтобы пойти с ним обедать. Однако любая женщина, получившая приглашение даже от самого лучшего друга, ждет его в фойе или же в своем номере до тех пор, пока ей не позвонят от регистрационной стойки и не сообщат, что ее ожидают внизу. Она не поступает так, как поступила ты, и не говорит того, что сказала ты.
— Я только…
— Помолчи! — Он постучал по столу костяшками пальцев. — Все дело в том, что ты приняла меня за Филипа Ферье, не так ли?
— Конечно! Именно так и произошло!
— Ну уж нет! Этого не могло произойти! Мой рост больше метра восьмидесяти, к тому же меня никак нельзя назвать тяжеловесом, а Филип на полголовы ниже меня и коренастый. Тебе же был виден только силуэт высокого поджарого типа в фетровой шляпе, который расплачивался с таксистом на полутемной улице. Однако этого было достаточно, чтобы страшно тебя расстроить. — Брайан внимательно посмотрел на Одри. Несмотря на меркнущий свет, было видно, что гнев на ее лице сменился глубокой и отчаянной тревогой. — Может, ты приняла меня за кого-то другого? Например, за Десмонда Ферье, приехавшего в отель на несколько часов раньше, чем ты его ожидала? И если это так, можешь ли ты с чистой совестью утверждать, что испытываешь большую любовь к его сыну?