Окно Иуды
Понедельник, 14.00.
Дорогая Мэри! К тому времени, как ты получишь это письмо, я буду далеко, и думаю, отыскать меня будет непросто. Я не могу не испытывать горечи, ибо не сделал ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — напротив, я пытался оказать тебе услугу. Но Трегэннон подозревает, что Мерривейл добрался до Куигли и завтра вызовет его свидетелем, а кое-что услышанное мною дома во второй половине дня привело меня к той же мысли. Я не хочу, чтобы ты думала слишком сурово о твоем старом дяде. Поверь мне, если бы это могло принести хоть какую-то пользу, я бы заговорил раньше. Теперь могу признаться, что это я раздобыл наркотик, добавленный в виски Ансуэлла. Это был брудин — производное от скополамина, с которым мы экспериментировали в больнице…
— Bay! — рявкнул Г. М., опуская кулак на стол. — Это решает дело.
Глаза Мэри не отрывались от его лица.
— Вы думаете, это оправдает Джима?
— Это половина того, что нам нужно. А теперь тихо, черт возьми!
…он действует почти моментально и вызывает обморок почти на полчаса. Ансуэлл пришел в себя немного раньше, чем планировалось, — возможно, из-за того, что его пришлось приподнять, чтобы влить ему в горло мятный экстракт, дабы избавиться от запаха виски.
— Помните, что говорил Ансуэлл? — осведомился Г. М. — Первое, что он заметил, придя в себя, был вкус мяты во рту. Со времен дела Бартлетта ведутся споры о том, можно ли влить жидкость в горло спящего человека так, чтобы он не захлебнулся.
Я все еще не мог понять, где голова, а где хвост.
— Но кто усыпил его? И почему? Чего вообще они добивались? Нравился ли Ансуэлл Эйвори Хьюму, или же он смертельно его ненавидел?
Я считал ошибкой добавление наркотика в графин с виски, а не только в стакан, так как это означало необходимость впоследствии избавиться от графина. Поверь мне, Мэри, мысль, что кто-то потом может найти графин, причинила мне несколько неприятных минут. В итоге я договорился с Трегэнноном и Куигли сделать то, что было сделано. Этим ограничены мои прегрешения. Не моя вина, что мои добрые намерения привели к таким злосчастным результатам. Но ты поймешь, почему я не мог заговорить.
В этом месте Г. М., перевернув страницу, издал сдавленный стон. Наши надежды рухнули с грохотом оторвавшейся кабины лифта.
Конечно, если бы Ансуэлл действительно был невиновен, я был бы вынужден сказать правду. Ты должна этому верить. Но, как я уже говорил тебе, даже правда не помогла бы ему, ибо он виновен, дорогая. Он убил твоего отца в одном из приступов ярости, которыми его семья славилась долгое время, и я с куда большей охотой позволю ему отправиться на виселицу, чем выйти на свободу и жениться на тебе. Возможно, его заявления о невиновности вполне искренни. Ансуэлл может даже не знать, что убил твоего отца. Брудин — сравнительно неизвестный препарат. Он абсолютно безвреден, но, когда его эффект заканчивается, у пациента часто остается провал в памяти. Я знаю, что для тебя это будет ужасным известием, но, пожалуйста, позволь рассказать, что произошло в действительности. Ансуэлл думал, что твой отец усыпил его и ведет с ним какую-то игру. Он понял, что в напитке наркотик, как только ощутил его действие. Это застряло у него в памяти, и было первым, о чем он вспомнил, начав приходить в себя и забыв о более недавних событиях. К несчастью, они говорили об убийстве с помощью стрел. Ансуэлл сорвал со стены стрелу и ударил ею твоего отца, прежде чем бедный Эйвори понял, что происходит. Вот почему твой дорогой жених сидел на стуле, когда память вернулась к нему. Он только что выполнил свою работу. Клянусь богом, Мэри, я говорю правду. Я видел это собственными глазами. Прощай и будь счастлива. Благословляю тебя, так как мы вряд ли увидимся снова.
Г. М. прижал руки ко лбу. Червь сомнения грыз всех нас.
— Но разве это не… — начала девушка.
— Не спасет его? — Г. М. опустил руки. — Девочка моя, если вы принесете это письмо в суд, ничто в мире его не спасет. Сомневаюсь, что его вообще можно спасти.
— А не можем мы удалить последнюю часть письма и показать первую?
Г. М. сердито посмотрел на нее. Она была очень хорошенькой и выглядела куда толковее, чем можно было судить по этому предложению.
— Нет, не можем, — ответил он. — Не то чтобы я был выше любых фокусов-покусов, но самая скверная часть письма находится на оборотной стороне фрагмента, повествующего о наркотике в виски. У нас есть доказательство, но мы не в состоянии им воспользоваться! Скажите, девочка, прочитав это письмо, вы все еще верите в невиновность Ансуэлла?
— Конечно… О, не знаю! Я только знаю, что люблю его и что вы должны его спасти! Вы ведь не собираетесь отказаться от дела?
Г. М. сидел сложив руки на животе и уставясь в пол.
— Я? О нет! Я жажду мести. Они загнали старика в угол, бьют его дубинкой по башке и приговаривают: «Он еще в сознании? Стукнем его еще разок!» И все же… зачем лгать вашему доброму старому дядюшке? Он ведь признался насчет виски. Я собирался допросить его сегодня и был готов разорвать его на куски, чтобы вытащить из него правду. Я мог бы поклясться, что он знает ее и даже знает, кто настоящий убийца. Но в письме он уверяет, что это Ансуэлл… «Я видел это собственными глазами». Вот чего я не могу понять. Черт возьми, как он мог это видеть, находясь в больнице? У него алиби размером с дом — мы все проверили. Он лжет, но, если я это докажу, первая часть письма не будет стоить и ломаного гроша. Письмо — палка о двух концах.
— Даже сейчас вы не хотите намекнуть на то, как намерены защищать Ансуэлла? — осведомился я. — Что вы собираетесь говорить завтра в суде? Что тут вообще можно сказать?
На лице Г. М. мелькнуло выражение злорадства.
— По-вашему, старик не может быть красноречивым? — отозвался он. — Увидите сами. Завтра я собираюсь встать, посмотреть им в лицо и сказать…
Глава 10
Я ВЫЗЫВАЮ ОБВИНЯЕМОГО
— Милорд, члены жюри.
Заложив руки за спину и широко расставив ноги, Г. М. смотрел им в глаза. Но мне бы не хотелось, чтобы он вел себя как укротитель львов, входящий в клетку с бичом и пистолетом, или, по крайней мере, гипнотизировал присяжных убийственным взглядом.
Зал суда номер 1 был переполнен. Слухи о сенсационном развитии дела распространились по всему городу — очередь на галерею у нас над головами выстроилась с семи утра. На местах для прессы, где вчера сидели всего несколько журналистов, сегодня присутствовали представители всех лондонских газет. Перед началом заседания Лоллипоп некоторое время разговаривала с обвиняемым через ограду скамьи подсудимых — он казался потрясенным, но под конец устало пожал плечами. Похоже, эта беседа заинтересовала угрюмого капитана Реджиналда Ансуэлла, наблюдавшего за ними. Ровно без двадцати одиннадцать сэр Генри Мерривейл поднялся, чтобы открыть дело защиты.
— Милорд, члены жюри. Вероятно, вас интересует, какую линию защиты мы намерены предложить. Я скажу вам. Прежде всего мы попытаемся доказать, что ни одно из заявлений обвинения не может быть правдой.
Сэр Уолтер Сторм встал, сухо кашлянув.
— Милорд, это намерение настолько поразительно, что я бы хотел внести некоторую ясность, — заговорил он. — Полагаю, мой ученый друг не отрицает, что жертва мертва?
— Тсс! — прошипела Лоллипоп, когда Г. М. взмахнул кулаками.
— Ну, сэр Генри?
— Нет, милорд, — ответил Г. М. — Мы согласны с этим, как с единственным фактом, который генеральный прокурор смог установить без посторонней помощи. Мы даже согласны с тем, что у зебры имеются полосы, а гиены умеют выть. Избегая более личных сравнений гиен с…
— Вопросы зоологии нас не касаются, — прервал судья Рэнкин, даже глазом не моргнув. — Продолжайте, сэр Генри.
— Прошу прощения у вашего лордства и снимаю вопрос, — серьезно сказал генеральный прокурор, — упомянув общеизвестный факт, что гиены не воют, а только хохочут.