Смерть и Золотой человек

 
Глава 6
Первым нарушил молчание Ларкин.
— Сэр, — прошептал он, дергая Винсента Джеймса за рукав, — по-моему, он жив.
— Замолчите!
— Сэр, — настаивал Ларкин, — по-моему, он дышит.
Ник, словно не веря раздавшимся невесть откуда словам, повернулся к дворецкому:
— Погодите! В чем дело?
Извинившись, Ларкин мелкими шажками приблизился к лежащему на полу телу. Он осторожно наклонился, так что его лицо оказалось на одном уровне с головой Кристабель, и показал пальцем. Голова Дуайта Стэнхоупа была повернута набок, и губы едва не касались крышки серебряного блюда. На полированном серебре появилось небольшое пятнышко. Стэнхоуп дышал — правда, настолько слабо, что даже пульс не прощупывался.
— Значит, нож не попал в сердце! — воскликнул Ник. — А если не попал в сердце…
— Совершенно верно, сэр. Возможно, он выживет.
— Есть поблизости врач?
— Да, сэр. Доктор Клементс.
— Так позвоните ему! Скажите, что…
— Может, послать за ним машину, сэр?
— Отличная мысль! Так и сделайте.
Ларкин внезапно опомнился и обратился к хозяйке:
— С вашего позволения, мадам?
Кристабель решительно отмахнулась, показывая, что Ларкин может делать все, что ему заблагорассудится. Сейчас она напоминала красивую колдунью. Женщина опустилась на корточки; полы меховой шубы колыхались на сквозняке. Боясь, как бы она не опрокинулась на спину, Ник осторожно взял ее за плечи и помог подняться.
— Я сейчас, — сказал он.
Выйдя из столовой следом за Ларкином, он дал ему полушепотом несколько быстрых распоряжений, которые, видимо, сильно удивили дворецкого. Затем он вернулся и встретился глазами с Кристабель.
— Мистер Вуд, неужели он…
— Если повезет, миссис Стэнхоуп, он выживет.
— Но вы ведь говорили, что он мертв!
— Да, — кивнул Винс, — ты говорил, он мертв!
Нику с трудом удалось не сорваться. Раз, два, три, считал он про себя, четыре, пять, шесть…
— Извините, миссис Стэнхоуп. Кто угодно может так ошибиться; даже врачи допускают подобные ошибки, причем довольно часто.
— Вы ведь не допустите, чтобы он остался лежать здесь?
— Извините, но пока придется его не трогать. И потом, может быть, сейчас опасно передвигать его и лучше оставить лежать в том же положении. Всего несколько минут, до приезда врача. Понимаете?
— Да, наверное.
Ник оглянулся через плечо:
— Винс, пожалуйста, поднимись к себе и оденься. Может быть, нам потребуется пробыть здесь всю ночь.
Его бывший одноклассник мялся в нерешительности. Оставаясь в позе Наполеона, мистер Джеймс по-прежнему держал руку за полой халата; покрасневшее лицо и сердитый взгляд свидетельствовали о том, что он не намерен выполнять чьи бы то ни было дурацкие приказы. Однако спустя какое-то время губы его расползлись в добродушной улыбке.
— Ты прав, старина. Я в твоем распоряжении.
— Теперь вы, миссис Стэнхоуп. Прошу вас, пойдемте со мной.
Кристабель всхлипнула:
— Разве нельзя просто… остаться здесь, с ним?
— Как хотите. Но по-моему, в другой комнате вы… сумеете немного успокоиться. Если вам угодно, давайте побеседуем в гостиной — она совсем рядом. Видите ли, боюсь, мне придется задать вам ряд вопросов.
— Вот как? Ладно.
Велев Роджерсу, лакею, исполнявшему также обязанности камердинера, охранять вход в столовую, Николас Вуд следом за Кристабель прошел в гостиную и включил торшер, стоящий у камина. Арочный проем, разделявший гостиную и столовую, можно было закрыть: в стене прятались большие, раздвижные двери.
Огонь в камине почти догорел; лишь кое-где среди пепла краснели последние угольки. Впрочем, благодаря центральному отоплению здесь даже в утренний час, когда силы человека на исходе, было довольно тепло.
Ник взял со стола кожаный портсигар.
— Сигарету, миссис Стэнхоуп?
— Спасибо. — Кристабель села в кресло.
— Огоньку?
— Спасибо.
— Совсем недавно, миссис Стэнхоуп, вы спрашивали, как я здесь оказался. Буду с вами откровенным, потому что хочу, чтобы и вы были откровенны со мной.
— Вот как?
Ник не боялся срыва со стороны хозяйки дома. Сейчас можно не опасаться ни истерики, ни даже слез. Все вполне возможно. Но если она и сорвется, то позже. Сейчас, по его наблюдениям, Кристабель находилась еще в шоке. Она неуклюже зажала сигарету между средним и безымянным пальцами; всякий раз, как она подносила ее к губам, ладонь почти закрывала лицо. Черты ее смягчились; на губах даже проступило некое подобие улыбки. Каштановые волосы с проседью смешивались с рыжеватым мехом тяжелой собольей шубы; в уголках глаз стали заметны гусиные лапки.
— Насколько я помню, — приступил к беседе Николас, — вы говорили, что ваш муж терпеть не может маскарад?
— Да.
— И все же он почему-то решил сегодня надеть маскарадный костюм.
— Да. — Кристабель потянулась. — Знаете… Странно, но мне это даже в голову не пришло! Смешно, верно?
— Мне говорили, что мистер Стэнхоуп никогда ничего не делает без каких-либо практических соображений.
— Никогда!
— Может ли быть, что таким странным образом он решил вас разыграть?
— Господи боже, нет! Дуайт терпеть не может розыгрышей и шуток, кроме разве что таких, какие можно услышать со сцены в мюзик-холле. Он уверяет, что розыгрыши унижают людей и что тот, кому нравится унижать других, самый настоящий садист.
— Понятно. Тогда… можете ли вы дать какое-либо объяснение тому, зачем он пытался ограбить собственный дом?
— Нет.
— Скажите, известно ли вам что-нибудь о его делах?
— Нет. Он никогда ничего мне не рассказывает. Говорит, женщина должна…
— Что?
— Хорошо выглядеть и очаровывать, — улыбнулась Кристабель. Она все больше напрягалась; глаза наполнились слезами. Оцепенение еще не прошло. Пока что шок, подобно снотворному, тормозил ее восприятие, но разум уже активно искал ответа на тот же вопрос, что тревожил и Николаса Вуда.
— Давайте вспомним события сегодняшнего вечера, миссис Стэнхоуп. В котором часу вы легли спать?
Кристабель снова поднесла сигарету к губам.
— Да примерно тогда же, когда вы и все остальные, — в половине первого.
— У вас с мистером Стэнхоупом общая спальня?
— Нет.
— Ваши с ним спальни находятся рядом?
— Нет. Моя спальня вон там, в противоположном крыле. — Она указала пальцем. — Окна по фасаду. В прошлом там спала Флавия Веннер. Рядом, через стенку, наша общая гостиная, а за ней — спальня Дуайта.
— Понятно. Вы, случайно, не слышали, как ваш супруг выходил из комнаты?
— Нет.
— А может быть, он выходил из дома?
— Нет, — сказала Кристабель и вдруг замолчала. Ее изогнутые выщипанные брови сомкнулись на переносице. — Вы сказали: «выходил из дома»?
— Да. Вот, смотрите. В одном окне столовой вырезан кусок стекла, довольно аккуратно. Вырезали его снаружи. Конечно, может статься, это ничего не значит. Он мог просто поднять раму и, просунув руку на улицу, вырезать стекло. Но если его «ограбление», так сказать, было спланировано художественно, как я и думаю… почему вы улыбаетесь?
— Как странно слышать от сыщика слово «художественно», — прошептала Кристабель.
Ник стиснул зубы.
— Миссис Стэнхоуп, все указывает на то, что преступление было задумано художественно — со всех сторон. Для осуществления своего замысла ваш муж, вероятно, незамеченным выбрался из дома; некоторое время бродил по саду и оставил четкие следы, призванные убедить нас в том, что в дом проник кто-то извне.
Кристабель ничего не ответила.
— Что вас разбудило, миссис Стэнхоуп?
— Что разбудило?!
— Около половины четвертого, когда я вышел из комнаты, вы стояли на площадке второго этажа. Если не возражаете, скажите, пожалуйста, что вы там делали?
— Я… правда не знаю.
— Ну, скажем, слышали ли вы шум?
— Какой шум?
— Любой.
Кристабель покачала головой. Она явно колебалась, не зная, на что решиться. Вдруг на лице ее появилось честное, простое и непредсказуемое выражение; она подняла на него глаза: