Убийства павлиньим пером

Г. М. ничего не ответил, хотя его глаза немного приоткрылись. Он поднял свой пальмовый веер и подвинул к себе по столу коробку с сигарами.
— Я слишком давно на этой работе, — продолжал Мастерс, опираясь о стол локтями, — чтобы не знать, что с таких вещей не снимешь хороших отпечатков. Э? И я мало что мог сделать, разве что замолвить словечко-другое в районном полицейском участке. Я осмотрел дом номер 18 по Пендрагон-Гарденс. Пендрагон-Гарденс — тихая, довольно шикарная улица в Западном Кенсингтоне. Дом номер 18 оказался пустым — из него выехали за неделю до этого или около того, так что свет и воду еще не отключили. Единственное, что я смог тогда выяснить, — это то, что люди, по каким-то причинам, почему-то боялись этого места и подолгу там не жили. Улавливаете мою мысль, сэр?
— Вы — образец ясности, сын мой, — отозвался Г. М., глядя на него с любопытством. — Хо-хо! Вот только думаю, когда ваш старый бука намерен пролезть и укусить вас…
— Не смейтесь над этим, — посоветовал Мастерс. — Говорю вам, как было. Констебль, который ночью дежурил в том районе, не заметил там ничего подозрительного. Но на следующее утро приблизительно в шесть часов, направляясь обратно в полицейский участок, он обратил внимание, что входная дверь дома номер 18 приоткрыта. Сержант поднялся по ступенькам и обнаружил, что дверь отперта. И это еще не все. Дом пустовал, но в коридоре лежал кусок ковра, стояла вешалка для шляп и пара стульев. Сержант стал заглядывать в комнаты. Нигде никакой мебели — кроме одной комнаты, комнаты слева на первом этаже, что-то вроде гостиной. На окнах там висели шторы, но сержант рассмотрел, что она обставлена: ковер, занавеси и все такое. Даже новая круглая люстра. В общем, ничего особенного, не считая одной вещи. Посредине комнаты стоял большой круглый стол, а на нем кто-то расставил кругом десять фарфоровых чашек с блюдцами. Никаких других чайных принадлежностей, только чашки, и чашки пустые. Чашки… Понимаете, сэр, это выглядело несколько странно. Но если это еще можно как-то объяснить, другое обнаруженное сержантом в этой комнате никакому объяснению не поддавалось. На полу комнаты лежал труп мужчины. — Мастерс глубоко втянул носом воздух. Его румяное лицо озарила скептическая улыбка, словно он гордился своей добросовестностью, как и произведенным теперь драматическим эффектом. — Труп мужчины, — повторил он, протягивая еще бумаги. — У меня вот есть его фотография. Это был маленький человек, в возрасте, в вечернем наряде, поверх него — в легком летнем пальто. (Его шляпа и перчатки оказались на стуле в другом конце комнаты.) Мужчина лежал лицом к столу, между столом и дверью. В него выстрелили дважды из автоматического пистолета 32-го калибра — один раз в грудь, второй — в затылок. Оба выстрела были сделаны с такого близкого расстояния, что, похоже, убийца держал пистолет прямо перед ним. Волосы и шею убитого опалило выстрелами. Все выглядело так, словно пожилой мужчина подошел к столу, может быть, чтобы заглянуть в чашки, а убийца приставил к нему в этот момент пушку и отправил его на тот свет. Согласно медицинскому заключению, он был убит предыдущим вечером между десятью и одиннадцатью часами.
Улики? Да. Но там не обнаружили никаких улик. В комнате нашли массу отпечатков пальцев, включая и пальцы убитого; однако на чашках и блюдцах вообще не было никаких отпечатков, даже рук в перчатках или следа ткани, которой их вытирали. Никто там не курил и не пил; ни один стул не двигали; не было и намека на то, сколько человек могло находиться в комнате и что они могли там делать. Было только еще одно свидетельство: в пепле камина нашли остатки очень большой картонной коробки и фрагменты оберточной бумаги. Однако это не походило на упаковку от чайных чашек. Чашки хранились, как я объясню, в более продуманной таре, в деревянной коробке. Но эта деревянная коробка исчезла.
Фотография запечатлела тощего человека, с кротким лицом, крючковатым носом, подстриженной седой бородой и усами.
— Опознать убитого оказалось легко, — продолжал Мастерс. — И тут — бенс! Мы уткнулись в стену. Высший класс, сэр, он был последним человеком, которого кто бы то ни было стал бы убивать! Его звали Уильям Моррис Дартли. Он был холостяк, очень богатый, и у него не было родственников, кроме незамужней сестры, грозной старой особы, которая вела его дом. Дело не только в том, что у него не было никаких врагов — у него не было даже друзей. В молодости Дартли подозревали в том, что он провернул дельце-другое, связанные с шантажом; но за десятилетия это быльем поросло. Его сестра сообщила — и у меня не было оснований не поверить! — что она может описать каждую минуту из последних пятнадцати лет жизни брата. Мотив? Половина его денег переходила к сестре. Другая половина — музею Южного Кенсингтона. Поскольку в вечер убийства сестра играла в бридж, у нее было железное алиби — мы ее и не подозревали. А больше просто нам некого было подозревать. Последними нанимателями этого дома были мистер и миссис Джереми Дервент. Дервент оказался адвокатом, человеком с ужасающе безупречной репутацией. А с Дартли эта пара имела столько же дел, сколько с человеком на луне, так что мы опять уперлись в глухую стену. Единственным интересом Дартли в жизни было коллекционирование всякого рода предметов искусства, с сильным предпочтением керамики и фарфора. И тут мы снова вернулись к этим десяти чашкам.
Мастерс наклонился вперед и с многозначительным выражением лица побарабанил пальцами.
— Итак, смотрите, сэр. Я не назвал себя ценителем антиквариата. Такие вещи вне моей компетенции. Но про эти чашки даже я мог бы сказать, что они — нечто особенное. На них был рисунок вроде переплетенных павлиньих перьев — оранжевых, желтых и голубых. Нежные краски словно светились в темноте, и казалось, перья шевелятся. Кроме того, чашки были очень старинные. Так что я был прав, когда предположил, что они весьма хороши. Вот отчет эксперта из музея Южного Кенсингтона:
«Эти чашки и блюдца — превосходные экземпляры ранней итальянской майолики из всех, какие я когда-либо видел. Они ведут свою родословную из мастерской маэстро Джорджио Андреоли Диббио, на них стоит его подпись и дата изготовления — 1525 год. Я уверен, эти предметы уникальны. Они, разумеется, не являются чашками для чая, поскольку чай в Европе не знали до середины семнадцатого века. Признаю, что их назначение меня озадачило. В настоящий момент моя гипотеза такова: в свое время они, возможно, служили для каких-то церемониальных целей, таких как тайные советы, которые, как известно, существовали в Венеции. Чашки чрезвычайно ценные и на аукционе, вероятно, могли бы быть проданы за две или три тысячи фунтов».
— О-хо-хо! — отреагировал Г. М. — Это куча денег. Звучит многообещающе.
— Да, сэр, я тоже так подумал. Мы проследили путь этих чашек; они принадлежали самому Дартли. Похоже, он купил их как раз в тот день, 30 апреля, у торговцев художественными произведениями Соар с Бонд-стрит. Купил лично у старика Соара. Сделка проводилась под большим секретом, Дартли заплатил за чашки двадцать пять сотен наличными. Теперь вы можете сказать, что для убийства был мотив, хотя и совершенно сумасшедший. Предположим, какой-то свихнувшийся коллекционер тоже хотел получить эти чашки и задумал преступление, чтобы ими завладеть. Признаю, мне это кажется полным бредом, но что еще нам оставалось думать?
При этом преступник пошел на довольно-таки трудоемкое занятие. И начал с мебели. Мы обнаружили, что двумя днями раньше, 28 апреля, в офис компании Холборн «Домашняя мебель» — это одна из тех огромных фирм, которая может обставить весь ваш дом, начиная с громоотвода и кончая занавесками, — поступило анонимное письмо с приложенными к нему двадцатью пятифунтовыми чеками. Их отправитель выражал желание получить лучшую мебель для гостиной и холла. При этом просил собрать всю мебель вместе, за которой приедет фургон. И он приехал. Одновременно еще одно анонимное письмо с чеком на пять фунтов поступило в транспортную компанию Картрайта. Ее просили послать мебельный фургон в «Домашнюю мебель», чтобы перевезти приготовленный там груз в дом 18 на Пендрагон-Гарденс (в конверт был вложен ключ от входной двери) и оставить его в холле. И все это было выполнено, хотя никто и в глаза не видел человека, сделавшего такие заказы. Когда грузчики складывали мебель в холле, в доме никого не было. Человек, который за всем этим стоял, должно быть, расставил ее позже. Некоторые из соседей, конечно, обратили внимание на то, как вносили мебель, но, поскольку дом пустовал, решили, что это переезжает новый жилец.