Убийство в музее восковых фигур
В этот момент Джина Прево отпирает своим ключом замок и распахивает дверь.
Бенколен замолчал. Погасшая сигара выпала из расслабленных пальцев. Я так живо представил нарисованную им сцену, что кровь застучала в моих висках: зловещее зеленое марево, удар убийцы, легкий щелчок замка, открываемого серебряным ключом, и в полутьме возникает еще одна женская фигура. Сердце убийцы выскочило из груди, когда он заметил ее.
Воцарилось долгое молчание, наполненное бесконечными настойчивыми ударами дождя по стеклам. Будто дух зла рвался и не мог проникнуть в помещение. Он жалобно стонал, предрекая еще одно несчастье.
— Джефф, — очень медленно заговорил детектив, — о том, что происходило дальше, мы можем лишь догадываться. До сих пор мы реконструировали ход событий с достаточной степенью достоверности, но что потом?.. Освещение было настолько слабым, что убийца мог рассмотреть жертву лишь вблизи. Поэтому вряд ли можно предположить, что Джина Прево, находясь в некотором отдалении, смогла хорошо видеть убийцу или его жертву. Однако из ее разговора с Галаном следует, что мадемуазель Прево не сомневалась в том, кто жертва.
Я не допускаю мысли, что Джина Прево прошла дальше, чтобы удовлетворить свое любопытство. Увидев блеск ножа, кровь, падение тела, она все поняла. Она заметила, что убийца поворачивается в ее сторону… больше ей уже не хотелось смотреть. Вскрикнув, она помчалась прочь, оставив дверь распахнутой. Но ей кажется, что Клодин Мартель с ножом под лопаткой успела выкрикнуть какие-то слова. Она узнала голос и поняла, что жертвой убийцы стала ее подруга. Если принять это допущение, то следует вывод: Клодин Мартель не просто вскрикнула — иначе Джина Прево вряд ли узнала бы голос. Слова, Джефф, несколько слов… — Бенколен замолчал, но вскоре его голос вновь зарокотал в полумраке: — Мы можем допустить, что в тот момент, когда холод смерти опустился на ее мозг, Клодин Мартель выкрикнула имя убийцы.
Резко зазвонил телефон. Бенколен поднял трубку.
— Алло! Кто? Мадам Дюшен и мсье Робике? Хм… Ну хорошо, проводите их наверх.
Глава 11
НЕКОТОРЫЕ ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ПРИВЫЧКИ БАГРОВОГО НОСА
Слова Бенколена не достигли моих ушей. Я знал, что он разговаривает по телефону, но слушал его так, как слушают радио, читая захватывающую книгу. Я как никто другой знал, какой магической силой обладает речь моего друга. Его фразы гудели в сознании набатом и, рассыпаясь повторяющимся эхом, достигали самых потаенных уголков души и порождали призраки. Выбеленный известкой переход, в который просачивалось зеленоватое свечение, казался мне сейчас более жутким, чем когда я видел его в натуре. Рывок убийцы из своего темного убежища представляется мне безжалостным прыжком дикого зверя. Я почувствовал боль и ужас, ту боль и тот ужас, которые обрушились на Клодин Мартель в тот миг, когда чудовище нанесло смертельный удар. Ее крик звенел в моих ушах — имя убийцы, — крик, обращенный к безмолвным, бездушным стенам…
«Мадам Дюшен и мсье Робике» — наконец смысл этих слов достиг моего сознания. Бенколен зажег висящую лампу. Конус света падал на стол, беспорядочно заваленный бумагами, оставляя в тени комнату. Сыщик опустился в кресло. Он выглядел весьма странно: полуприкрытые глаза на затененном, изрезанном морщинами лице, темные седеющие волосы, разделенные посередине безукоризненным пробором, завивались на висках, создавая полную иллюзию рогов. Одна рука покоилась на столе. Рядом с ней что-то поблескивало — на промокательной бумаге лежал маленький серебряный ключ.
Служитель ввел мадам Дюшен и Робике. Бенколен поднялся и указал на два кресла, расположенные у стола. Несмотря на дождь, мадам была облачена в котиковое манто, под которым на шее виднелась нитка крупного жемчуга. Лицо в тени широких полей черной шляпы казалось почти юным. Мешки под глазами выглядели глубокими тенями, а живой взгляд полностью соответствовал общему облику. Перед нами сидела совсем не та болезненная, с заострившимися чертами лица женщина, которую мы видели сегодня утром. Ее глаза были не карими, как мне показалось при первой встрече, а темно-серыми, чуть подернутыми романтическим флером. В обтянутой перчаткой руке она держала свернутую газету, которой нервно постукивала по столу. Неожиданно ее лицо исказила гримаса, похожая на гримасу отчаяния.
— Мсье Бенколен, — начала она своим сухим голосом, — я взяла на себя смелость посетить вас. От инспектора полиции, который заходил сегодня после полудня, я услышала намеки, которые не могу понять. Я бы совершенно не обратила на них внимания, если бы не это… — Она постучала газетой по столу. — Я попросила Поля проводить меня сюда.
— Да-да, — подтвердил ее слова Робике. Он нервно закутался в тяжелое пальто, и я заметил, как он искоса поглядывает на серебряный ключ.
— Мне весьма приятно вновь увидеть вас, мадам, — галантно сказал Бенколен.
Она подняла руку, как бы протестуя против его протокольной учтивости.
— Вы можете сказать мне все совершенно откровенно?
— Сказать что, мадам? — спросил детектив.
— О моей дочери, о ее смерти. И о смерти Клодин Мартель. Вы мне ничего не сообщили сегодня утром.
— Но почему я должен был сделать это, мадам? У вас и без того много горя, и еще одно трагическое известие…
— Умоляю вас, не уходите от ответа! Мне необходимо знать. Я уверена, что обе смерти связаны между собой. То, что Клодин нашли в каком-то музее восковых фигур, наверняка выдумка полиции, не так ли?
Бенколен не отвечал. Он внимательно смотрел на посетительницу, прижав кончики пальцев к вискам.
— Вы понимаете, — продолжала она не без некоторого усилия, — в свое время я сама входила в «Клуб масок». Много лет тому назад. Двадцать лет. Это совсем не новое заведение, хотя, я полагаю, — добавила мадам Дюшен горько, — оно сильно изменилось под новым руководством. Но музей восковых фигур? Нет! Музей здесь ни при чем. Иногда я подозревала, что Клодин хаживает туда — в клуб. Когда я узнала о ее смерти и подумала о гибели Одетты… — лицо ее приобрело сероватый оттенок, она облизнула губы кончиком языка, судорожно постукивая по столу газетой, — на меня обрушилась страшная догадка. Я знала и знаю. Матери всегда знают. Я чувствовала: здесь что-то не так. Скажите, ведь Одетта была связана с клубом?
— Не знаю, мадам. Но даже если это и так, то совершенно невинно, не понимая.
— Воздастся — как это? «Воздастся в третьем и четвертом колене». Я никогда не страдала избытком религиозности, но теперь уверовала в Бога. И в гнев его, гнев против меня.
Ее начала бить дрожь. Робике побледнел так, что казалось, будто его лицо было вылеплено из воска. Он зарылся подбородком в воротник пальто и выдавил приглушенно:
— Тетя Беатрис, я же говорил, что вам не следует выходить из дома. Это безрассудство. Эти господа делают все, что в их силах. И…
— Уже утром, — продолжала она торопливо, — когда вы послали этого мсье (кивок в мою сторону) подслушать разговор Джины с посетителем, мне следовало все понять. Конечно, Джина тоже замешана. Ее поведение!.. Какое ужасное поведение! Моя маленькая Одетта… Они все были связаны с клубом.
— Мадам, вы преувеличиваете, — мягко прервал ее Бенколен. — Этого человека привела в ваш дом обычная формальность, и мадемуазель Прево приняла его.
— Теперь я должна вам кое-что сообщить. Голос посетителя поверг меня в шок и пробудил воспоминания.
— Я весь внимание, — быстро сказал Бенколен и принялся выбивать пальцами дробь на подлокотнике кресла.
— Я вспомнила, что слышала этот голос раньше.
— О! Вы знакомы с мсье Галаном?
— Никогда не видела его, но четырежды слышала голос.
Робике словно загипнотизированный не сводил глаз с серебряного ключа. Мадам же монотонно продолжала:
— Во второй раз это случилось десять лет тому назад. Я была наверху. Одетта, еще совсем девчушка, находилась со мной и училась вышивать. Мой муж читал внизу в библиотеке — до меня доносился запах его сигары. Зазвенел дверной звонок, горничная впустила посетителя, и я услышала голос. Он был весьма приятным. Мой муж принял визитера. Я слышала, как они беседовали, но смысл слов разобрать было невозможно. Несколько раз пришелец начинал громко хохотать. Вскоре горничная проводила его… Помню скрип его башмаков, когда он уходил, громко смеясь. Через несколько часов до меня вместо сигарного дыма донесся запах порохового дыма, и я сбежала вниз. Мой муж, стреляясь, использовал глушитель, потому что… потому что не хотел будить Одетту.