Чаша кавалера
— Нет, но я понимаю, что вы имеете в виду.
— Угу. — Г. М. снова огляделся. — Неделю назад там состоялись серьезные политические дебаты. Мисс Чизмен, разумеется, выступала от имени Лейбористской партии, и случилось так, — он словно давал понять, что все происходило помимо его желания, — что я представлял интересы консерваторов.
— Да?
— Подлец председатель, чтоб сгнила его печенка, позволил ей выступать первой, а после моей речи — оппонировать, при этом не дав мне шанса оппонировать вовсе! — Г. М. распалялся все сильнее. — Это справедливо?
— Да! — сказал старший инспектор Мастерс.
— Нет! — сказал синьор Равиоли.
— А потом? — поторопила Вирджиния.
— Чизмен говорила сорок три минуты (зафиксировано по часам) и, произнеся величественную фразу вроде: «Я покажу вам направление, по которому идет наша великая нация под руководством славной Лейбористской партии!» — шагнула назад и — бах! Свалилась через люк в подвал на добрых шестнадцать футов]
— Боже мой! Бедняжка пострадала?
— Нисколько, куколка моя. Но лейбористская пресса подняла шум, и пара злонамеренных типов заявила, будто я подкупил рабочих сцены, чтобы отпереть все люки. Я! Можете себе такое представить?
— Безусловно, могу, — ответил Мастерс. — Бьюсь об заклад, что вы именно это и сделали.
— Ох, сынок! Это злобная клевета! Как бы то ни было, я велел им разложить матрацы по всему полу, чтобы она не пострадала.
— Понятно? — с торжеством осведомился синьор Равиоли.
— Лично мне ничего не понятно, сэр Генри! — Мастерс снова схватился за свою шляпу. — Вы всегда сочувствовали трудящимся! Что вы теперь имеете против них?
Г. М. сразу забыл, что не разговаривает с Мастерсом.
— В том-то и дело, что ничего! Если бы эти лейбористские члены парламента действительно были трудящимися, то могли бы хоть что-то соображать. Но большинство из них — по крайней мере, те, кого я встречал, — недопеченные интеллектуалы, специализировавшиеся на экономике или такой же чепухе.
— Мистер Мастерс абсолютно прав! — заявила Вирджиния, хотя ее губы дрожали, а глаза были влажными. — Вам должно быть стыдно за себя. Очевидно, эта мисс Чизмен — уродливая старая карга?
Но Г. М. покачал головой:
— Ошибаетесь, куколка. Илейн Чизмен не так молода, как вы, — вероятно, ей лет сорок, — но вовсе не дурна собой. Если бы она одевалась как следует и хотя бы иногда улыбалась, а не ходила бы с маниакальным взглядом, словно отправляясь в крестовый поход, а не на избирательный участок, то могла бы даже выглядеть хорошенькой.
Мастерс махнул рукой.
— С вами бесполезно говорить, сэр, — не без оснований заметил он. — Вы состоите из сплошных предубеждений. Но вы намерены уделить внимание проблеме Чаши Кавалера?
— Конечно, сынок. В частности, мне не терпится задать один вопрос.
— Какой?
— Не важно. Пусть девочка расскажет свою историю. Только прошу вас, куколка моя, не придерживаться никакого плана. Говорите первое, что придет вам в голову, ладно?
В разноцветном елизаветинском саду сгущались тени. Тихий плеск фонтана, в котором купалась маленькая бронзовая нимфа, казался все более умиротворяющим.
Вирджиния задумалась. Мастерс заметил, как Г. М. внезапно посмотрел на нимфу в фонтане, а потом, очень строго, на очаровательную леди, которая, закинув ногу на ногу, опершись локтем на колено и опустив подбородок на руку, словно заглядывала в прошлое.
— Прежде всего, — заговорила она, — мне приходит в голову то, как я впервые увидела Дубовую комнату. Это произошло весной 1941 года, чуть более десяти лет назад, когда мы с Томом поженились и приехали в Телфорд на медовый месяц.
Понимаете, тогда я ничего не знала о Томе. Я не знала, что он богат и что у него есть красивый дом. В Даремском полку он даже не был офицером, и я думала, что его зовут просто мистер Брейс.
Мы выехали из Лондона в старом драндулете, который Том у кого-то позаимствовал и для которого где-то раздобыл бензин. Я полагала, что мы остановимся в какой-нибудь гостинице. Потом мы свернули на подъездную аллею — это было на закате, как сейчас, — и увидели Телфорд с его трубами, темнеющими на фоне розового неба.
В то время там не было никаких слуг, кроме старого управляющего, которого уже нет в живых. Помню, как Том перенес меня через порог и стал водить из комнаты в комнату. Третьей… нет, второй, которую он мне показал, была Дубовая комната.
Вирджиния сделала паузу, полуприкрыв глаза тяжелыми веками, чтобы оживить в памяти каждую деталь. Фонтан тихо журчал.
— Смотреть там не на что, за одним исключением — комната размером около пятнадцати квадратных футов, с довольно низким потолком и панелями из темного дуба. В ней только одна дверь и два освинцованных окна, выходящих на запад.
Когда я впервые увидела комнату, она была такой же, как сейчас. Средних размеров камин с каменным дымоходом. Полированные дубовые половицы, три дубовых стула с высокой спинкой и маленький узкий стол. В одном углу клавесин — разновидность фортепиано XVII века, о котором говорил мистер Мастерс, — а на нем лежит лютня. Больше там ничего нет, кроме не очень большого железного сейфа. Как правило, в нем ничего не хранится — Том даже не помнит, где ключ.
Как я говорила, тогда был закат. «Посмотри на это, дорогая», — сказал Том и подвел меня к левому окну показать надпись на нем.
В этом месте глубоко заинтересованный сэр Генри Мерривейл поднял руку:
— Погодите, куколка! Что вы подразумеваете под надписью на окне?
Вирджиния не пробудилась от своих грез.
— Она была нацарапана на стекле острием бриллианта в кольце. Это освинцованное окно состоит из ряда продолговатых панелей, каждая размером… скажем, чуть больше растопыренной ладони мистера Мастерса.
«Смотри, дорогая, — сказал Том. — Эту комнату называют Дубовой или Комнатой Кавалера». На одной из панелей левого окна я прочитала пять слов, написанных слегка наклонными маленькими буквами: «Боже, благослови короля Карла и…» На слове «и» фраза обрывалась. Слова были нацарапаны в спешке, так как человек, который сделал это, умирал.
Когда Том и я стояли у окна, он рассказал мне легенду о кавалере. Разумеется, «король Карл» был королем Карлом I, которого обезглавили спустя несколько лет после того, как армия кавалеров проиграла круглоголовым [19] последнюю решительную битву при Нейзби во время Гражданской войны в Англии.
Естественно, вы спросите, был ли этот кавалер предком Тома. Не был. Он происходил из Кента, и его звали сэр Бинг Родон. Но кентский сэр Бинг был влюблен в некую Мэриан — ее называли леди Мэриан, хотя она не имела никаких прав на титул, — которая являлась одним из предков Тома.
По крайней мере, первая часть легенды — исторический факт. Сэр Бинг Родон состоял в знаменитой роялистской кавалерии принца Руперта, которая при Нейзби осуществила столь же знаменитую атаку на парламентскую кавалерию под командованием Айртона, зятя Кромвеля, на левом фланге круглоголовых.
Я не собираюсь обсуждать эту битву. Люди до сих пор высказывают о ней разные мнения в зависимости от их симпатий. Численно круглоголовые вдвое превосходили кавалеров, но, как говорит Том, кавалеры все равно бы победили, если бы не… Ладно, это не имеет значения.
Сокрушительное поражение кавалеров положило конец надеждам короля Карла. После битвы оставшиеся в живых роялисты — разумеется, кроме вождей — были отпущены на свободу при условии, что они больше не будут выступать против круглоголовых. Но сэр Бинг Родон не мог покинуть поле боя. После битвы круглоголовые сделали кое-что — не важно, что именно, — заставившее его обезуметь от горя и гнева.
Ночью, когда круглоголовые зажгли костры и распевали псалмы в честь победы, сэру Бингу удалось собрать дюжину людей. Это были раненые на изможденных лошадях, но только их он смог найти и уговорить.
Эти безумцы решили подождать, пока лагерь круглоголовых погрузится в сон, а потом осуществить самоубийственный рейд, поубивав, прежде чем погибнуть самим, как можно больше врагов обоюдоострыми кавалерийскими саблями. Правда, круглоголовые выставили часовых, но они не ожидали нападения.