Завет

Он отпустил ее плечо и запустил руку в спутанные волосы; ей стало больно, и она тихо заскулила.
— Как-то раз Иво пришел ко мне поговорить. Ему до смерти надоели бесконечные тренировки, он устал чувствовать себя — как же он выразился? — да, устал быть цирковой лошадью. «Я как стрела, — сказал он, — с наконечником, заточенным до бритвенной остроты, но ни разу так и не спущенная с тетивы». Я понял, Донателла, что он прав. И вы получили первое задание. Помнишь ли ты?
— Да, — шепнула она.
Он ласково погладил ее.
— Верно, ты не могла забыть. Тебя тогда чуть не убили, а меня — меня чуть не погубило предательство одного из наших людей. Иво спас нас обоих, да, так оно и было… — Его пальцы мягко, нежно перебирали ее волосы. — Я никогда не забуду службу, которую сослужил мне Иво. Пришло время вознаградить его за труды.
Осторожно, но решительно он поднял ее на ноги и повернул лицом к себе.
— Предоставь это мне, Донателла. Я совершу погребение со всеми почестями, которые он по праву заслужил. Нет, нет, не надо. — Он встряхнул ее, когда она принялась вырываться. — Послушай меня, у тебя есть незаконченное дело. Твоя законная добыча на свободе. Ты должна отомстить убийце Иво.
Она взглянула ему в глаза.
— Но ведь нам было приказано взять Браверманна Шоу живым. Вы выразились вполне ясно.
— Это было до того, как он убил Иво. — Тонкие губы сложились в зловещую улыбку. — Иди. Теперь он в твоем полном распоряжении. A outrance.
— Я ждал этого так долго, — сказал Декстер. — Но никогда не сомневался, что этот час придет.
Отец выглядел старше, борода поседела и стала длиннее, морщины — глубже, но сам Браво был еще ребенком, мальчиком лет восьми-девяти. Они вдвоем сидели на галерее крытого черепицей дома. Это место существовало, похоже, только в его снах. Видимо, стояла поздняя осень, потому что яркий солнечный свет свободно проникал сквозь голые ветви растущих вокруг на абсолютно одинаковом расстоянии друг от друга буковых деревьев. Но Браво не чувствовал холода. Может быть, дом заслонял их от сквозняков. За деревьями начинался туман, искажавший очертания предметов, так что Браво не мог толком разглядеть, что там, вдалеке: дома, чистое поле, река, горы. Непонятно было даже, есть ли на небе облака.
— Я убил человека, отец. У меня не было выбора.
— К чему тогда винить себя? — сказал Декстер.
— Жизнь — величайшая ценность.
— Ты так действительно думаешь, или полагаешь, что должен так думать?
— Какое это имеет значение?
— Очень большое. Разве я не учил тебя быть искренним с самим собой? Ты участвуешь в войне, Браво, которая идет в Voire Dei давно, с самого первого дня… На войне одни проигрывают и гибнут, другие побеждают. На войне нет места сомнениям, сомнения, поверь мне, — результат досужих размышлений. Чтобы не проиграть, ты должен вытравить из себя любые сомнения.
Браво взглянул на человека, сидящего рядом. «Мой отец мертв, — сказал он сам себе. — Что же я делаю в этом странном месте, почему беседую с ним?» Он собирался было повторить этот вопрос вслух, но Декстер заговорил первым:
— Теперь ты один из нас, Браво, и так было предначертано. Ты был одним из нас с момента зачатия. Твоя мать знала об этом, и это пугало ее. Из-за этого в наших с ней отношениях и возникла трещина, которую я так и не смог склеить. Она никогда не хотела, чтобы ты вступил в орден. Это упрямство, Деке, говорила она, это все твое глупое упрямство. Обещай, что не станешь подвергать нашего сына опасности. Как я ни старался, мне не удалось заставить ее понять, что ее, да и мое мнение не имеет никакого значения. Она так и не простила меня до самого конца.
— Ты делал то, что должен был, отец, — сказал Браво. — Мама наверняка понимала это. И ты, как мог, старался оградить меня от опасности. Мне ведь понадобилось все, чему ты меня учил. Жаль, что я не понял этого раньше.
Декстер Шоу вздохнул.
— И мне жаль, Браво, что объяснить тебе раньше не вышло. Я тоже совершал ошибки. Мне есть о чем жалеть, и я раскаиваюсь во многих поступках, но я сохранил веру. Ты продолжишь мое дело…
Все еще слыша последние отзвуки знакомого голоса, Браво задрожал всем телом, с головы до пят, бессильно опустив голову на грудь. Хорошо, что он сидел; иначе эта судорога свалила бы его с ног.
— Слабость и головокружение скоро пройдут, — сказала Дженни, убирая ритуальные атрибуты.
— Теперь ты расскажешь мне, зачем отец заказал эти очки? — спросил он, наблюдая за ее движениями. Ему действительно уже стало лучше, в голове совершенно прояснилось, словно после получаса глубокого сна.
Дженни вернулась к столу и села рядом с Браво.
— В этих очках интерес представляет только правая линза, точнее, то, что на ней выгравировано. — Дженни взяла со стола очки так осторожно, словно это была королевская драгоценность. — Собственно, именно из-за них нам пришлось рискнуть и приехать сюда.
Не произнеся больше ни слова, она встала и подошла к фанерной двери, которой Браво прежде не заметил. Дженни открыла дверь; шагнув через порог, Браво очутился в тесной лаборатории, забитой оборудованием, о назначении которого он мог только догадываться.
— Здесь и были изготовлены линзы для очков?
Она кивнула, садясь на табуретку.
— Ни в одной оптике нет нужного для этого оборудования. — Она пододвинула к себе и включила лампу на гибкой ножке. Вспыхнул ослепительный свет, залив рабочий стол. Дженни положила руку на какой-то плоский металлический механизм, больше всего напоминающий машинку для нарезки ветчины. — Это не вполне обычный шлифовальный станок. Я собрала его сама.
— И все-таки я не понимаю, — сказал Браво, — зачем обязательно нужно было ехать сюда? Раз ты сама шлифовала линзы, то могла бы просто рассказать мне, что выгравировано на стекле.
Дженни улыбнулась ему.
— Я шлифовала линзы, но и только. Гравировку сделал твой отец.
— Здесь? Он был здесь и сам работал с линзами?
— После небольшого курса обучения, разумеется. Он оказался поразительно способным учеником. Схватывал все на лету.
— Да, это была одна из его удивительных черт. — Браво вспомнил галерею дома с черепичной крышей из своего сна.
— После этого я покрыла поверхность стекол специальным составом…
— И теперь гравировка видна только при соблюдении определенных условий?
— Совершенно верно.
Дженни выключила настольную лампу, повернула ее так, чтобы она смотрела на пустую стену, и щелкнула другим выключателем. На стене появилось пятно потустороннего зеленоватого света.
— Ну вот, — сказала она, взяв очки в руки и поместив правую линзу перед лампой.
Ничего не произошло.
Она слегка сдвинула очки. В пятне зеленого света на стене появился набор цифр.
— Волшебство! — с коротким смешком произнесла Дженни и повернулась к Браво. Он внимательно рассматривал цифры.
— Ты знаешь, что они означают? — спросила она.
Браво нахмурил лоб, усиленно размышляя.
— Честно говоря, эта комбинация цифр действительно что-то мне напоминает… но пока никак не пойму, что именно.
— Возможно, это какая-то математическая формула?
— Да, может быть. — Он схватил со стола чистый лист бумаги и ручку и тщательно скопировал код, цифры и все промежутки между ними. — Но математические формулы обычно довольно сложно дешифровать. Полагаю, ты согласишься, что сейчас у нас нет времени разбираться с этим. Если больше нас здесь ничего не держит, надо убираться поскорее.
— Согласна. — Выключив лампу, Дженни вручила ему очки и поднялась с табуретки.
Они вышли из мастерской в темноту. Через окна в дом проникал только свет уличных фонарей и окон в домах напротив.
Дженни осторожно, следя за тем, чтобы оставаться в тени, выглянула в окно. Она двигалась совершенно бесшумно; Браво казалось, что она почти не дышит.
— Чего мы ждем?.. — начал было он, но Дженни предостерегающе прижала палец к губам.
Через секунду она отошла от окна в глубь темной комнаты, потянув Браво за собой.