Цзянь

- Может быть, но ты же его знаешь! Если уж и ты понятия не имеешь, зачем Марианна улетела в Токио, то мы и подавно. Но он не успокоится, пока не узнает... 
- И я, между прочим, - тоже. 
Дождь продолжал барабанить по стеклам. Дэвид отошел от кровати, приблизился к окну и посмотрел вниз на темный от дождя асфальт. 
- О великий Будда! До чего же мерзко там, на улице! 
Какая-то женщина выбежала из красного "Ниссана" и, хлопнув дверцей, побежала под дождем к козырьку нависающему над входом в больницу. Дэвид полюбовался ее ножками, блеском ее волос. Ему понравилось, как она бежала. Проворно, целенаправленно... Он повернулся к своему другу. 
- Джейк, как у тебя с Марианной? 
- Я не хочу это обсуждать. 
- Извини, что я лезу в твою личную жизнь, но твой ответ мог бы кое-что прояснить. 
Джейк на мгновение закрыл глаза. 
- Ни то, ни се. 
- Боюсь, такой ответ Беридиена не удовлетворит. Джейк бросил на своего друга тяжелый взгляд. 
- Последние полгода мы спим врозь, если тебя интересуют именно такие подробности. 
- Что случилось? 
- Не знаю. Просто отдалились друг от друга. Изменились, наверно. Кто знает? Но все это мура. 
- Это не было мурой, когда вы поженились. 
- Тогда мы были другими. 
Джейк лежал, уставившись в пустоту. 
- Во всяком случае, сам ты здорово изменился. 
Джейк перевел взгляд на Дэвида. 
- Что ты этим хочешь сказать? 
Дэвид Оу отошел от окна. 
- Ты сейчас совсем не тот человек, которого я когда-то знал, Джейк. С того самого дня, как ты вернулся после резни на реке Сумчун, ты живешь, как машина, в которую введена одна-единственная программа: Ничирен. 
- Не вижу в этом ничего дурного. Если уж говорить метафорами, то это Ничирен - машина, запрограммированная только на убийства. Кто-то же должен остановить его, иначе так он и будет ходить в обнимку со смертью, как с прекраснейшей из женщин. 
- Он и будет остановлен. Но ты в одиночку не сможешь с этим справиться. 
Джейк так сверлил взглядом Дэвида, что тот в конце концов был вынужден отвести глаза. 
- Могу и справлюсь. И не думаю, что кто-нибудь или что-нибудь на свете смогут мне в этом помешать. 
- Понимаю. Даже Марианна... 
- Что? 
- Джейк, единственное, о чем ты можешь думать, так это о Ничирене. У тебя не осталось на нее времени. У тебя не осталось времени ни для меня, ни вообще для кого бы то ни было на свете. Ничирен заполнил собой всю твою жизнь. Бывало, мы с тобой неплохо проводили время, когда выпадала свободная минутка. А теперь ты ни о чем не можешь говорить, как только об очередном плане, как поймать Ничирена. Я уж и не помню, когда ты в последний раз улыбался. 
- Как можно улыбаться, когда он где-то рядом? 
Палец Дэвида укоризненно приподнялся. 
- Вот здесь ты ошибаешься, приятель! Ты говоришь, что Ничирен ходит в обнимку со смертью, как с прекраснейшей из женщин. Мне кажется, что ты делаешь то же самое. Последние три года после Сумчуна ты ведь не живешь, ты медленно умираешь. 
В дверь тихонько постучали. Они оба повернули головы на стук. Дверь приоткрылась, и Дэвид с удивлением увидел, как охранник, вежливо изогнувшись, пропускает в комнату ту самую женщину, которую он заметил из окна на стоянке для автомашин. В приоткрытую дверь Дэвид видел ее глаза, маленький нос, чувственные губки. Она была так прекрасна, что дух захватывал. 
- Джейк Мэрок здесь лежит? 
Он молча кивнул, затем повернулся к Джейку. Даже сквозь дверь он остро чувствовал ее присутствие. 
- Подумай о том, что я сказал, хорошо? Это очень важно. 
Он вышел, и женщина посторонилась, выпуская его из комнаты. 
И тут же она переступила порог, закрыла за собой дверь и замерла, прижавшись к ней спиной, как будто ей было страшно сделать следующий шаг. 
Джейк изо всех сил боролся со сном. Он был ужасно измучен. Как в сновидении, сознание его колыхалось прозрачной пеленой, то приоткрывая, то снова закрывая каналы рационального восприятия мира. 
Он чувствовал, что в комнате кто-то находится, и окликнул невидимого гостя сакраментальным вопросом: 
- Кто там? 
Сонная мгла разевала свою пасть, грозя вот-вот поглотить его. Так приятно было избавиться от телесных мук и нырнуть в нее с головой. Славная эта штука сон. 
Но присутствие постороннего не давало ему уснуть, отталкивая сон грубыми лапами. 
- Кто там? - повторил он свой вопрос, и голос его звучал едва слышно. 
- Ты не узнаешь меня? 
Женщина отделилась от двери и приблизилась к кровати. 
- О, Джейк! - прошептала она, касаясь его щеки в том месте, где она не была закрыта бинтами. 
Его рука поднялась и схватила ее руку, ощущая ее нежную кожу. Глаза его тщетно пытались сфокусироваться. 
- Кто это? 
- Джейк, это я, Блисс7, - ответила она. - Мы с тобой... 
- Играли со змейками на улице Лестниц!8 Глаза его широко открылись от удивления. Чувствуя, как стремительно учащается его пульс, он попытался подняться, но не смог. 
- Блисс, неужели это ты? 
- Да, но то бывало зимой, - прибавила она. - А летом мы воровали сушеных скатов из магазина в Западном Округе. 
- И круглый кормились тушонкой с рисом, которую таскали со склада у доков! - Кошмарная сонливость одолевала его, но он через силу удерживал глаза открытыми. - Как давно это было! Но я все помню. - Он жадно всматривался в ее черты, сравнивая то, что видел, с тем, что помнил. Так вот она какой стала, когда выросла! - Ты была такой маленькой тогда... Совсем девчонкой! Давным-давно... 
Он все еще держал ее руку, ощупывая ее кончиками пальцев, как слепой. 
- Блисс, - прошептал он. - Как ты сюда попала? Столько лет прошло! Это непостижимо! Совершенно непостижимо!.. 
- Спи, - шепнула она. - Мы еще успеем наговориться, когда ты проснешься. 
Вашингтон, как и все великие столицы мира, является средоточием власти. Люди, которые живут здесь, должны чувствовать себя так, будто они находятся в эпицентре зарождающегося землетрясения. Однако, обычные смертные - рабочие скотинки, которые вкалывают с девяти до пяти, потом идут домой, чтобы съесть свой ужин, уставившись в телевизионный экран, а затем, отправив своих скулящих отпрысков спать, заваливаются на жен, потея и комично дергаясь, - не могут заметить этого невидимого излучения, которое привлекает в Вашингтон цвет нации. В разных местах причастность к власти проявляется по-разному. В Нью-Йорке, финансовой столице Америки, она выражается в том, что ты прибываешь на очередную Бродвейскую премьеру в новейшем лимузине "Вольво", в Голливуде, столице американского шоу-бизнеса, - в том, что ты играешь в теннис с самим Сильвестром Сталлоне. В Вашингтоне, где, как известно посвященным, и сосредоточена истинная власть, эта причастность к ней выражается в различных льготах. Для директора Куорри эти льготы были весьма многочисленны и очень весомы.