Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки

— Ну, теперь в самый раз, — шепчет садовод, блаженно улыбаясь, но имея при этом в виду не покрытую кипенью бутонов черешню и не пурпур крыжовника, а устилающий землю коричневый слой перегноя.
И, глядя на закат, с глубоким удовлетворением говорит:
— Нынче я поработал на славу!
  
Март садовода
 
Чтобы изобразить в соответствии с истиной и древними традициями март садовода, следует прежде всего отчетливо различать две вещи: а) что садовод должен и хочет делать и б) что он действительно делает, не имея возможности сделать больше.
а) Чего он страстно и жадно хочет, это ясно само собой: он хочет удалить хвою и открыть клумбы, рыть, унавоживать, дренировать, копать, перекапывать, рыхлить, сгребать, выравнивать, поливать, делать отводки, подрезывать, сажать, пересаживать, подвязывать, опрыскивать, производить подкормку, полоть, подсаживать, сеять, чистить, подстригать, отгонять воробьев и дроздов, принюхиваться к земле, выковыривать пальцем ростки сорняков, восхищаться расцветшими подснежниками, отирать пот с лица, расправлять поясницу, есть и пить за десятерых, валиться в постель с заступом и вставать с жаворонком, славить солнце и влагу небесную, ощупывать упругие бутоны, наживать первые весенние волдыри и мозоли, вообще жить полной, кипучей весенней садоводческой жизнью.
б) Вместо этого он ругается, что земля — до сих пор еще или опять уже — мерзлая, мечется у себя в доме, как пойманный лев в клетке, если сад снова завалило снегом, сидит с насморком у печки, ходит нехотя к зубному врачу, заседает в суде, принимает у себя в гостях тетю, правнука, чертову бабушку — вообще смотрит, как уплывают дорогие деньки, преследуемый всевозможными невзгодами, ударами судьбы, делами, помехами, которые, будто назло, так и валятся на него не раньше и не позже, а именно в марте. Потому что — имейте в виду: «Март — лучший месяц для подготовки сада к приходу весны».
Да, только садовод способен понять подлинный смысл таких, ставших шаблонными выражений, как «суровая зима», «бешеный северный ветер», «свирепый мороз» и прочие поэтические попреки в этом духе. Он даже сам прибегает к выражениям еще более поэтическим, говоря, что нынче зима сумасшедшая, проклятая, окаянная, чертовская, адская, дьявольская, сатанинская. В отличие от поэтов, он не ограничивается облаиванием одного только северного ветра, но распространяет свои выпады и на злостные ветры с востока; и бранит не столько мокрую метелицу, сколько коварную втирушу — сухой мороз. Он склонен к образным выражениям, вроде того что, мол, «зима сопротивляется атакам весны», и чувствует себя страшно униженным невозможностью оказать какую бы то ни было помощь весне в деле уничтожения ненавистной зимы. Если б можно было пустить в ход против нее мотыгу или заступ, ружье или алебарду, он, подпоясавшись потуже, ринулся бы с победным кличем в бой. Но вместо этого он вынужден каждый вечер ждать у радиоприемника военной сводки государственной службы погоды, ругая на чем свет стоит область высокого давления над Скандинавией или глубокий антициклон над Исландией. Потому что мы-то, садоводы, хорошо знаем, откуда ветер дует.
Для нас, садоводов, имеют также большое значение народные прогнозы; мы еще верим, что «святой Матей ломает лед», а если он медлит, ждем, что это сделает за него небесный ледоруб святой Иосиф. Знаем, что «март пришел — на печь полезай», и верим в трех ледяных царей, в весеннее равноденствие, дождь на Медарда [8] и другие такие же приметы, ясно говорящие о том, что люди уже в давние времена имели неприятности с погодой. Нет ничего удивительного в таких выражениях, как «первого мая снег на крыше тает», что «на святого Непомука отморозишь нос и руки», «на святого Петра и Павла я вся до костей прозябла», «на Кирилла-Мефодия не осталось даже разводья», «на святого Вацлава одна зима отстала, да на смену другую прислала». Словом, народные прогнозы сулят нам в большинстве своем скверные, мрачные вещи. Так что имейте в виду: существование садовода, который наперекор вышеозначенным неприятностям с погодой из года в год приветствует приход весны и делает ей почин, является ярким доказательством свойственного человеческому роду чудесного, неистощимого оптимизма.
Став садоводом, человек начинает всюду выискивать старожилов. Это люди преклонного возраста, притом — довольно рассеянные, каждую весну утверждающие, что такой весны не запомнят. Если на дворе холодно, они заявляют, что не запомнят такой холодной весны: «Когда-то, лет шестьдесят тому назад, стояла такая теплынь, что на сретенье фиалки цвели». Наоборот, если на дворе немножко теплей, старожилы твердят, что не запомнят такой теплой: «Было время, лет шестьдесят тому назад, на святого Иосифа в санях ездили». Словом, и по свидетельству старожилов выходит, что относительно погоды в нашем климате царит безудержный произвол и тут решительно ничего не поделаешь.
Да, ничего не поделаешь: вот уже середина марта, а замерзший сад еще весь в снегу. Боже, смилуйся над клумбочками садоводов!
Я не открою вам тайны того, как садоводы узнают друг друга: при помощи чутья, какого-нибудь пароля или тайного знака. Но факт тот, что они узнают друг друга при первой же встрече, в театральном ли фойе, за чайным столом или в приемной у зубного врача. Первое, что они произносят, как только откроют рот, относится к обмену впечатлениями о погоде («Нет, сударь, такой весны я просто не запомню»), после чего переходят к проблеме влаги, к георгинам, к искусственным удобрениям, к некоей голландской лилии («Черт побери, забыл, как она по-настоящему называется, — да все равно! Я дам вам луковочку»), к клубнике, к американским прейскурантам, к вреду, причиненному нынешними холодами, к щитовке, к астрам и другим таким же темам. 
 На поверхностный взгляд, в фойе театра стоят три господина в смокингах, но ежели взглянуть глубже, так это, в сущности, три садовода с заступом или лейкой в руках.
Если у вас остановились часы, вы их разберете, а потом отнесете к часовщику; если у кого-нибудь заглохнет мотор автомобиля, владелец откинет капот и полезет туда руками, после чего позовет механика. Со всем на свете можно справиться, все можно починить, отремонтировать, но против погоды предпринять абсолютно ничего невозможно. Тут не помогут ни усердие, ни самоуверенность, ни изобретательность, ни нахальство, ни ругань. Бутон раскроется, и стрелка покажется, когда пробьет ее час. И ты со смирением познаешь бессилие человека; поймешь, что терпение — источник мудрости…
Тут больше ничего не сделаешь.
  
Почки
 
Нынче, 30 марта, в десять часов утра, у меня за спиной распустился первый цветок форзиции. Три дня следил я за самым крупным бутоном, похожим на маленький золотой стручок, боясь пропустить это историческое событие. А произошло оно в тот момент, когда я взглянул на небо — не пойдет ли дождь? Завтра прутья форзиции будут осыпаны золотыми звездами. За этим дело не станет. Больше всех, конечно, торопится сирень; я оглянуться не успел, как она уже пустила узенькие хрупкие листочки; за сиренью не уследишь, мой милый! И ribes aureum [9] развернула уже свои рубчатые и сборчатые кружевные воротнички. Но остальные кустарники и деревца ждут еще некоей команды «пора!», которая должна прозвучать не то с земли, не то с неба. В это мгновение раскроются все почки — и поехало!
Образование почек относится к числу тех явлений, которые мы, люди, называем «процессами природы»; но образование почек — в полном смысле слова процесс, так как похож на торжественную процессию. Вот, например, тление — тоже естественный процесс, а оно нисколько не похоже на церемониальный марш; я не хотел бы сочинять какой-нибудь «tempo di marcia» [10] к процессу тления. Но, будь я композитор, я сочинил бы музыку на тему: «Процессия почек». Сперва прозвучал бы легкий марш сиреневых батальонов; потом в процессию вступили бы отряды красной смородины, потом послышалась бы тяжкая поступь грушевых и яблоневых почек, сопровождаемая многострунным бряцанием и звоном молодой травы. И под этот оркестровый аккомпанемент промаршировали бы полки строго дисциплинированных бутонов, стремящихся неуклонно вперед — «стройными рядами», как говорят о военных парадах. Раз, два, раз, два. Господи, какое великолепие!