Через солнечную сторону (Сборник)

Франклин сделал передышку.
— Владелец отеля выглядел безупречно честным человеком. Умирающему не имело смысла лгать. И, проверяя корабельные списки, я нашел в команде "Авроры" космонавта по имени Ивэн Дэвид Дженкинс.
Годэлпин закончил рассказ со скрытым торжеством и выжидающе поглядел на собеседника. Но на лице доктора не отразилось энтузиазма.
— Европа? — повторил он задумчиво. И покачал головой.
Франклин нахмурился.
— И больше тебе нечего сказать?
— Нет! — медленно произнес Форбс. — Но я должен сказать одно: более чем невероятно, почти невозможно, чтобы девочка могла выжить.
— "Почти" — не значит "совсем". Я собираюсь все выяснить. Один из наших исследовательских кораблей сейчас на пути к Европе.
Форбс снова покачал головой.
— Было бы разумнее его отозвать.
Франклин уставился на него:
— После всех этих лет? Когда наконец появилась надежда…
Доктор спокойно смотрел на него:
— Мои два мальчика на следующей неделе собираются опять на Марс, сказал он.
— Не вижу связи.
— Но она есть. У ребят все время болят мышцы. Постоянное напряжение утомляет их, они не могут ни работать, ни наслаждаться жизнью. Их изводит повышенная влажность. Мальчики жалуются, что наш воздух для них — словно густой суп. С тех пор как они сюда приехали, у них не проходит катар. Есть и другие причины. Так что они намерены вернуться.
— А ты остаешься? Это тяжко.
— Еще тяжелее для Энни. Она обожает мальчиков. Но такова жизнь.
— Ну и что?
— Значит, все дело в условиях. Когда мы создаем новую жизнь, она пластична. Независима. Мы сами не можем жить чужой жизнью с той же легкостью, как и своей собственной. Мы можем разве что понять, какие условия для ее формирования наилучшие и какой путь здесь для нас наилучший. Если же события ускользают из-под нашего контроля, то происходит одно из двух: либо новое существо приспосабливается к условиям, либо нет, и тогда это означает смерть.
Мы с легкостью рассуждаем о покорении тех или иных естественных барьеров, но понаблюдай за действиями человеческими и обнаружишь, что гораздо чаще покоряемся мы сами.
Мои мальчики приспособились к марсианским условиям. Земля для них не подходит. А Энни и я некоторое время выносили Марс, но мы, взрослые, не способны к полной адаптации. И вот мы должны либо вернуться домой, либо остаться на Марсе и рано умереть.
— Ты полагаешь… ты думаешь, что Дженнесса…
— Я не знаю, что именно могло случиться, но я об этом думал. И не уверен, что ты вообще об этом думал…
— Кое о чем я думал за эти семнадцать лет…
— Точнее сказать, "мечтал", да? — Доктор мягко посмотрел на него, немного наклонив голову набок. — Некогда, во времена оны, наш с тобой предок вышел из воды на сушу. Он начал приспосабливаться и приспособился настолько, что уже не смог вернуться к своим родичам обратно в море. Такой процесс мы условились называть прогрессивным. Это неотделимо от жизни. Если ты остановишь этот процесс, ты остановишь жизнь.
— С точки зрения философской, может, это звучит и убедительно, но я не интересуюсь абстракциями. Меня интересует моя дочь.
— А как ты полагаешь, твоя дочь очень интересуется тобой? Я понимаю, это бессердечно, но, я вижу, у тебя в голове засела идея родственной близости. Ты путаешь обычаи цивилизации с законами природы. Может, и все мы более или менее грешим этим.
— Не понимаю, что ты хочешь сказать.
— Откровенно говоря: если Дженнесса выжила, она стала чужой, более чужой, чем любой чужестранец Земли.
— Там было одиннадцать других — они могли научить ее цивилизованному поведению и языку.
— Если хоть кто-то из них выжил. Предположим, что они не выжили или она как-то оказалась с ними разлучена. Достоверно известны случаи с детьми, которых вырастили волки, леопарды и даже антилопы, и никто из этих детей не превратился хотя бы в слабое подобие выдуманного Тарзана. Все остались неполноценными людьми. Адаптация работает в обе стороны — и туда, и сюда.
— Даже если она жила с дикарями, она сможет выучиться.
Доктор Форбс пристально взглянул на него.
— Я не думаю, что ты читал много книг по антропологии. Первым делом она забыла бы основы известной ей культуры. Посмотри на другие расы здесь, на Земле, и спроси себя, возможно ли это? Конечно, можно навести внешний лоск. Но не более… — он пожал плечами.
— И все же есть голос крови…
— Так ли? Если ты повстречаешь своего прадедушку, что у вас будет общего? Узнаешь ли ты его вообще?
Но Франклин был упрям:
— Почему ты так разговариваешь, Джимми? Другого я бы и слушать не стал. Почему ты стараешься разбить все мои надежды? Ты их не разобьешь, ты это знаешь. Теперь не разобьешь. Но почему ты стараешься?
— Да потому, что я люблю тебя. Потому, что при всех твоих житейских успехах ты еще молодой человек с романтическими грезами. Я тебе советовал жениться еще раз. Ты этого не сделал — предпочел мечту реальности. Эта мечта жила в тебе так долго, что стала частью твоего Я. Но ты мечтал только об одном — чтобы искать Дженнессу, а не о том, чтобы ее найти. Вся твоя жизнь сосредоточилась на этом сне. Но если ты ее найдешь — неважно, в каком состоянии, — мечта придет к концу, потому что поставленная цель будет достигнута. И у тебя не останется ничего.
Франклин беспокойно заерзал:
— У меня есть планы для дочери.
— Для дочери, которую ты не знаешь? Нет, для придуманной дочери — для той, что существует только в твоем воображении. Но какую бы дочь ты ни нашел, это будет реальная личность, а не кукла из твоих сновидений, Фрэнк.
Доктор Форбс помедлил, следя за кольцами дыма от сигареты. Ему хотелось сказать: "Какой бы она ни была, ты возненавидишь ее за то, что она не точная копия твоей мечты". Но он решил, что не стоит этого говорить. Ему пришло в голову распространиться насчет горя девушки, которую оторвут от всего привычного, но он заранее знал ответ Франклина: "У меня хватит денег и на то, чтоб окружить ее роскошью, и на то, чтобы ее утешить". Он сказал сегодня достаточно, возможно, даже слишком много, но до Франклина не дошло ничего. И Форбс решил оставить все как есть и надеяться. В конце концов было маловероятно, что Дженнесса выжила или найдется.
Напряженное выражение на лице Франклина постепенно сгладилось. Он улыбнулся.
— Ну, ты свое сказал. Ты считаешь, что я как бы в шоковом состоянии, и хочешь подготовить меня, но я все понимаю. Я все обсудил и обдумал уже давно. И если будет нужно, я примирюсь со всем.
Взгляд доктора Форбса чуть-чуть задержался на лице собеседника. Он украдкой тихо вздохнул.
— Ну хорошо, — согласился он и перевел разговор на другую тему.
— Видишь ли, — сказал Тоти, — это очень маленькая планета.
— Спутник, — кивнула Дженнесса, — спутник Яна.
— И в то же время спутник Солнца. Здесь ужасно холодно.
— Почему же ваш народ выбрал эту планету? — рассудительно спросила Дженнесса.
— Видишь ли, когда мир стал умирать, мы должны были умереть вместе с ним или же уйти куда-нибудь, и наш народ стал думать о тех мирах, до которых мы могли добраться. Но одни были слишком горячими, другие чересчур большими…
— А почему чересчур большие плохи?
— Из-за притяжения. На большой планете мы бы едва ползали.
— А не могли они, ваши люди… не могли они сделать все легче?
Тоти отрицательно покачал головой.
— Увеличение веса можно имитировать, как мы это делаем здесь. Но еще никому не удавалось имитировать уменьшение — мы думаем, что это никогда никому и не удастся. Теперь ты понимаешь, что нашему народу пришлось выбрать маленький мир. У Яна все луны с суровым климатом, это еще лучшая из них — и наш народ был в отчаянии. Высадившись здесь, наши люди жили в космических кораблях и начали постепенно опускаться в глубину, чтобы уйти от холода. И они прожгли дорогу вниз, создавая залы, и комнаты, и галереи, и баки для выращивания пищи, и обработанные поля, и все остальное. Затем они изолировали свое хозяйство, утеплились, покинули корабли и продолжали работать внутри. Все это было очень-очень давно.