Критическая точка

Сидоров, словно юный птенец, спешащий переступить порог родительского гнезда, вылетел из дверей родного НИИ в зыбкую просинь теплого вечера, какие бывают только очень ранней осенью, когда не успели подкрасться еще предательские первые ночные заморозки, лишь усталая природа тронута неприметными, но к сожалению, необратимыми признаками увядания. 
Вне кипучей бучи Сидоров становился почти нормальным человеком. 
- А собственно что случилось? - как бы спрашивал себя Сидоров. 
- А ничего, собственно! - как бы отвечал сам себе Сидоров. - Жил я обыкновенным Сидоровым... Зачем же сразу "воздействия"? Да, я не гений, но "точка", а тем более, извиняюсь, "критическая" - это уж чересчур! 
Сидоров штурмом взял рейсовый автобус. Мысли отступили на заранее подготовленные позиции, уступив поле боя дружескому чувству локтя, впившегося под ребро. Упокоившись меж могучим торсом, принадлежащим, по-видимому, отошедшему от дел связанных с большим спортом, штангисту и чьим-то трудно идентифицируемым по профессиональной принадлежности гребнеподобным хребтом, Сидоров отрешенно выжидал, когда настанет сладостный миг, и он Сидоров вновь обретя временно ущемленное чувство собственного достоинства, будет исторгнут из недр социального феномена под звучным названием "Общественный транспорт в час пик", который помимо тренинга коммутативных навыков в экстремальных ситуациях на базе ограниченного объема и столь же ограниченного контингента, осуществляет, что самое удивительное, так же и транспортные функции. 
Автобус затормозил, и тело Сидорова, благодаря дружескому участию сзади, не только позволило Сидорову не проехать свою остановку, но и почти без участия его Сидорова - лично, проделало часть пути ведущего к подъезду дома, где Сидоров еще не так давно спокойно жил-поживал и если и не нажил никакого-такого особенного добра, то по крайней мере мог купить что-нибудь этакое в рассрочку или, такое же, не сильно подержанное с рук. 
Кстати о руках. Войдя в подъезд Сидоров в который раз подивился неиссякаемой тяге масс к народному творчеству. Стены подъезда пестрели различными крылатыми изречениями, причем, учитывая возрождение национальных культур, на различных языках. Однако странное дело, несмотря на то, что Сидоров жил в так называемой "средней полосе", многие надписи свидетельствовали об обратном и намекали на окрестности г.Шеффилда. 
Аналогично здесь же была увековечена сложная хронология пребывания в стенах, с виду ничем не примечательного, блочного девятиэтажного дома по улице "имени 179 Отчетно-выборного Собрания на заводе Резиновых Изделий", отдельных индивидуумов, с различными комментариями из их, порой очень интимной, жизни. А кое-где виднелись даже попытки художественно отразить черты лиц и некоторых других частей тела - обладателей незаурядного интеллекта, чей безудержный натиск изливался на стены подъезда да и не только подъезда. 
По-видимому, срабатывало что-то древнее - из инстинктов. То, что заставляет всякого уважающего себя э... собаки мужского пола при виде любого столба задирать заднюю лапу, а каждого пишущего при виде стены вздымать соответствующий орган, позволяющий оставить о себе память априори неблагодарным потомкам. 
Особенно страдал лифт. Дамоклов меч потенциальной клаустрофобии прямо-таки ввергал замкнутого индивида в пучину мыслей, неотвратимо диктующих необходимость срочно ими поделиться, опорожнив содержимое мыслительного аппарата прямо на стены. 
Двери лифта распахнулись, и Сидоров, благополучно преодолев последние сантиметры, оказался на числящейся за ним, как ответственным квартиросъемщиком, жилплощади. 
Замок хищно щелкнул своим единственным и к тому же металлическим зубом. 
Сидоров добрался домой и ничего с ним уведомленным Сидоровым не случилось. Однако... 
7. СИДОРОВ ПЕРВЫЙ И СИДОРОВ ВТОРОЙ 
Однако! Еще не вечер. Но это фигурально, ибо на самом деле вечер как раз уже наступил и даже сгущалась тьма: и не только в прямом, но и в переносном смысле этого слова. Сидоров как лихой конь, совместно с сюжетом неотвратимо летел к развязке. 
Телефонный звонок - истеричный, как продавец овощного магазина сидящий на скоропортящемся дефиците, застал Сидорова врасплох. Попав в родные пенаты Сидоров обмяк и разомлел, но Рок уже сделал отметку в графе с ранее ничем не примечательной фамилией Сидоров. То-ли осерчав за неуплату каких-то специфических членских взносов, то-ли так просто - ткнув пальцем наугад, но птичка поставлена. Не отменять же в самом деле. А птичка-то норовила клюнуть уведомленного Сидорова прямо в темечко. Или в другое не менее уязвимое место. 
Сидоров с опаской взял телефонную трубку. 
- Кто у телефона? - безапелляционно спросила трубка. 
- А вам кто, собственно, нужен? - дипломатично уклонился Сидоров от ответа. 
- Сидоров мне нужен! 
- Уже!!! - Сидоров почувствовал, что паркетный пол под ногами стал зыбким и ненадежным. 
- Что, уже? - возмутилась трубка. 
- ТОЧКА и ВОЗДЕЙСТВИЕ? 
- Вот-вот! - взревела трубка, - воздействие и точка! Это я как профорг заявляю. 
- Сидорова нет дома, - вдруг деревянным голосом объявил Сидоров. - С вами говорит электронный секретарь - "Сидоров второй". Вы можете кратко изложить суть вашего дела. Все сказанное вами будет доведено до сведения "Сидорова первого". 
- Повторяю специально для Сидоровых! Завтра отчетно-перевыборное собрание. Оно будет бесконечно радо быть, совместно с товарищем Сидоровым, в так называемом Малом конференц-зале, точно в 17 с минутами. В противном случае, я лично, как профорг, оборву уши Сидорову как первому, так и второму. 
- Сидоров второй - принял! Сидоров первый будет поставлен в известность. Отбой. Бип! Бип! Бип!... 
Сидоров первый, он же второй, продолжал подавать сигнал отбоя даже тогда, когда из трубки стали доноситься естественные гудки. 
8. СЛЕЗНЫЙ СКИТАЛЕЦ 
- Сидоров, открой! 
- Сидоровы умирают, но не сдаются, - автоматически сказал Сидоров. 
В дверь ломились, и по-видимому давно, но Сидоров был погружен в себя и подавая сигналы отбоя, как токующий глухарь временно отрешился от этого мира, хотя в Тот, тоже пока не спешил. 
- Сидоров, открой! Это я Петухов... Я же слышу как ты там музицируешь! 
Сидоров, все еще одеревенелый, прошел к двери, и в квартиру маленьким торнадо влетел большой, но экзотично - экспрессивный Аристарх Петухов, известный как ближайший сподвижник внепроизводственных начинаний комрада Сидорова, а еще более известный, как многострадальный муж-шатун Калерии Петуховой (до замужества - Кобриной). 
Ежегодно, ранней весной Аристарх был подвержен легким, даже скорее мимолетным, увлечениям, по типу острой респираторной инфекции (см. ОРЗ), потенциально-альтернативными кандидатурами на место монопольно узурпированное мадам Петуховой. За что и был неоднократно публично бит лично (можно было сказать - собственноручно, но, к сожалению, это не совсем адекватно отражает действительность) К. Петуховой, которая имела склонность появляться в самый неподходящий момент в самом неожиданном месте и как всякая правящая верхушка - не желающая сдавать позиции без боя, ближнего (по лицу) или дальнего (с метанием отдельных предметов домашней утвари в предполагаемые слабые места противника). 
Результатом всех этих пертурбаций - была шумная, но амбивалентная слава Аристарха, с одной стороны - как бонвивана и Казановы, а с другой как великомученика, но паразита. Что однако не мешало Аристарху с тайной мужской гордостью носить фамилию - Петухов, а после очередного мимолетного увлечения с последующей сатисфакцией со стороны законно оккупировавшей пост официальной дамы сердца - мадам Петуховой, плакаться на судьбу и непонимание его сложной противоречивой натуры. Что в свою очередь закрепило за Аристархом рабочий псевдоним - Слезный Скиталец, навеянный по-видимому флером романтики звездных дорог и таинством Искупления Греха. 
- Слушай, Сидоров, а ты часом не того... ну как в песне поется: "вагончик тронется, вагончик тронется... а ты останешься? - заботливо поинтересовался Слезный Скиталец, когда Сидоров обрисовав картину в общих чертах, наполовину скрылся в холодильнике.