Черный Ангел (ЛП)

Девушка заставила себя успокоиться. Она понимала, что могла мало что сделать для рабов. Кем она была, чтобы бороться с установленной властью системой? Да никем, всего лишь гостьей. О, господи! Как она хотела увидеть пришедшее от отца письмо с просьбой вернуться в Англию! Она задыхалась в этом поместье, но еще раз поздравила себя с тем, что не согласилась на брак, о котором договорился ее отец, потому что этот отказ дал ей возможность узнать истинные человеческие качества дяди и Эдгара и, попутно, воочию увидеть условия жизни негров и жестокость белых, которые принимали свои законы и по своей прихоти применяли их. Келли горько усмехнулась, и от этого на ее щеке образовалась ямочка. Девушка вспомнила отличия здешних мест от Европы: раз ее принуждали к браку, то над ней нависла угроза оказаться на таком же алтаре домогавшегося ее мужчины. Видимо, она никогда не научится контролировать свой нрав, и вот теперь она платила за свой каприз.
- Возможно, на этом, затерянном в океане острове, предложение выйти замуж покажется тебе не таким бессмысленным и нелепым, – в заключение сказал ей отец.
И тем не менее, несмотря на ссылку в эту глухомань, предложение о замужестве оставалось для Келли нелепым. Но правдой было и то, что она ненавидела это место, не только из-за того, что стала свидетельницей установленных порядков, при которых владельцы плантаций делали рабов основой своего существования и своего богатства, но и из-за того, что в Порт-Ройал все чаще стали наведываться пираты и корсары. Между ними и правительством острова существовал негласный договор, но, тем не менее, женщины начинали чувствовать себя незащищенными и не осмеливались выходить одни. Келли, привыкшая каждый день совершать прогулки верхом или в ландо, не выезжала за пределы “Подающей надежды”. В Порт-Ройал ей дозволялось ездить лишь в сопровождении дяди, Эдгара или под охраной вооруженных людей. Это делало Келли зависимой от них, а она всегда любила свободу. Но что делать? Приходилось терпеть.
Келли понимала, что Колберт не мог позволить, чтобы с ней что-нибудь случилось. Она старалась, насколько это возможно, вынести эти длинные, тоскливые дни. Лидия стала для нее шансом на спасение. С ней она могла поговорить и посмеяться. Она и Вирхиния Джордан были ее единственными подругами.
- Ландо подано, мамзель.
Келли предоставила лошади самой выбирать дорогу. Не замечая того, она подъезжала к тростниковым полям.
Глава 8 
- Пошевеливайтесь, бездельники! Нагружайте быстрее, не целый же день возиться!
Рабы постоянно слышали эти слова, да щелканье ременного кнута, хотя Колберт запретил бить их кнутом по телу во избежание заражения ран и истощения сил. Для битья использовались плети-многохвостки, кожаные хвосты которых были стянуты прочным ремешком, свисавшим с рукояти. Эти плети не рвали кожу, но от этого не становились менее болезненными.
Только раз за время своего пребывания в поместье Мигель и Диего были свидетелями наказания в виде порки кнутом, похожим на ужасающую черную змею, рассекающую плоть и кожу. Несчастный, подвергшийся этому истязанию, пытался ночью сбежать для того, чтобы всего-навсего встретиться с любимой девушкой, которую продали владельцу поместья, граничащего с “Подающей надежды”.
Колберт отрядил людей на поимку беглеца, и на следующее утро вместо того, чтобы вести рабов на поля сахарного тростника, их собрали на небольшой площадке, чтобы они во всех деталях видели, как свершается правосудие. Несчастного раба привязали к грубо сколоченному из пары бревен крестообразному столбу, врытому в землю. Здесь и осуществлялись его мучения. Беднягу раздели донага и пятьдесят раз отхлестали кнутом. У Мигеля еще стояли в ушах его вопли и громкий свист ременного кнута. Постепенно крики бедолаги превращались в хрипы, потом в мольбы и плач, а затем и вовсе стихли. Когда надсмотрщик закончил наказание, несчастный горемыка был уже полумертв, а его спина превратилась в отвратительное кровавое месиво, вызывающее неприязнь.
- Шевелитесь, черт возьми, да поживее! – эта брань слышалась непрестанно, пока рабы резали стебли тростника. – Давайте, а не то я выпущу вам кишки и оставлю их гнить на солнце!
Стиснув зубы, Мигель продолжал свой изнурительный труд, молясь, чтобы закончился день. На рассвете его, как и Диего, направили на самую тяжелую работу. Усталость брала свое, и брат начинал слабеть на глазах. Если перерыв будет нескоро, Диего упадет в обморок, а это непременно приведет к побоям.
Стук колес экипажа на секунду отвлек Мигеля, и он посмотрел на извилистую дорогу неподалеку от них. Это длилось всего мгновение, но на его спину тут же опустилась плеть.
- Давай, работай, проклятый испанец! Не отвлекайся!
Мигель напрягся. Его пальцы с силой сжали рукоять длинного ножа, которым он резал тростник, а в его глазах вспыхнула необузданная ярость.
- Давай, попробуй, парень, – глумливо расхохотался ему в лицо надсмотрщик, положив руку на рукоять оружия, висевшего на поясе. – Попробуй, и я сверну голову твоему чертову братцу.
- Ради бога, Мигель... – взмолился Диего.
Подавив злость, Мигель наклонил голову и продолжил работу. Презрительный хохот ничтожного ублюдка открыто демонстрировал безнаказанность его поступков, но Мигель ничего не мог с этим поделать. Лучше бы этот выродок ударил его, это было бы менее унизительно. Мигелю не составило бы труда перерезать горло подобному сукину сыну, но жизнь Диего была для него куда важнее возмездия.
Келли все видела. Придержав лошадь, она перевела ее на шаг и внимательно посмотрела на раба, над которым только что насмехался надсмотрщик. У девушки возникло смутное ощущение, что он ей знаком. Келли натянула поводья и остановила ландо на обочине дороги. Тот самый тип, в чьем подчинении находились братья, засуетился, подбежал к ней и торопливо стянул с головы сомбреро.
- Добрый день, барышня, – на его лице появилась подобострастная улыбка.
Келли не нравился этот человек, но она ответила ему с притворной учтивостью:
- Добрый день...э... Брандон, верно?
- Брансон, барышня.
- Да-да, Брансон. Мне так жаль, но я всегда путаюсь в именах.
- Вам что-нибудь нужно, барышня?
- Мне кажется, ослабло одно из колес, – бессовестно солгала Келли, бросая быстрые взгляды на двух белокожих работников. – Может кто-нибудь осмотреть его? Мне не хотелось бы возвращаться домой пешком.
- Я сам... – шагнул вперед надсмотрщик.
- Нет-нет, не стоит, господин Брансон! – воскликнула Келли, очень убедительно разыгрывая тревогу. – Вы испачкаетесь. Любой из них проверит, – девушка кивнула в сторону рабов, – они и так уже грязные.
- Эй, ты! – позвал Брансон одного из негров.
- Быть может, Вы дадите вон того, если не против, – Келли указала на человека, казавшегося ей знакомым. – Он кажется довольно сильным.
Надсмотрщик сделал неопределенный жест, который мог выражать как согласие, так и отказ.
- Эй ты, испанец! – наконец позвал он.
Диего и Мигель одновременно выпрямились, и надсмотрщик ткнул пальцем в Мигеля. Взгляд изумрудных глаз вонзился в лицо Келли, заставляя ее сердце замереть – она узнала того надменного гордеца, выставленного на торги. Мигель отбросил в сторону длинный нож и направился к девушке, отряхивая ладонями штаны.
Вцепившись в поводья, Келли любовалась приближающимся к ней испанцем: его широкими и грациозными, как у крадущейся пантеры, шагами, длинными волосами, и литыми, окрепшими от тяжелой работы на полях мышцами. Он был очень загорелым. А его глаза... они, как электрический разряд, вызывали у Келли дрожь в спине.
- Проверь, чтобы колеса не шатались, – приказал надсмотрщик, – да побыстрее.
Мигель наклонился над правым колесом, а повелительный голос, обращенный в другую сторону, подстегивал теперь других работников.
У Келли вспотели ладони. Она не понимала причину, но ее сердце билось чаще, когда она смотрела, как Мигель возится с колесом. Каждое движение его мышц было величественной симфонией, совершенство которой, кажется, не умалял даже кнут. Келли с жалостью вглядывалась в отметины кнута на его спине.