Черный Ангел (ЛП)
Рабы. Это слово вызывало дрожь.
Плохо было стать изгоем, но тогда они, по крайней мере, были свободными людьми, и могли заново построить свою жизнь: обзавестись домом, жениться, иметь детей. А что ждало их с сегодняшнего дня? Что ждало Диего, не такого закаленного тяготами судьбы? Сможет ли он выстоять под тяжелой рукой и хлыстом надсмотрщика? Мигель во всем винил себя, и в его жилах стыла кровь.
Глава 5
Неделю спустя, когда моргановская орда, пресытившись разбоями, вином и оргиями, положила конец грабежам и погрузила на свои корабли все награбленное, братьев вытащили из их узилища, но лишь за тем, чтобы перевести на другой парусник и запихнуть в другой трюм, чуть попросторнее. Суда отплыли не сразу, и братья терзались в ожидании, не зная, что ждет их в будущем, и злясь на собственную участь. Из отдельных обрывков разговоров, долетавших до них с палубы, юноши знали, что часть пиратов двинулась вглубь земель и грабила поместья, и теперь Мигель молился, чтобы дон Альваро остался в живых.
Через несколько дней Морган приказал поднимать якоря и выходить в море. Гораздо позже братья узнают, что к венесуэльскому побережью прибыла испанская флотилия из Барловенто и сразилась с пиратами. Форт де ла Барра вновь вернулся в руки своих законных хозяев, а людишки уэльского флибустьера через несколько дней оказались схваченными, не сумев удрать от испанских преследователей.
А пока братья томились в трюме судна, обсуждая возможность своего спасения соотечественниками. Они надеялись на освобождение и боялись, что меткие выстрелы корабельных орудий флагманского фрегата “Магдалена” под командой дона Алонсо де Кампос и Эспиноса пустят на дно залива их корабль, но Морган был стреляным воробьем. Искусно маневрируя, ему удалось вывести корабль в открытое море, нанеся при этом весьма ощутимый урон испанскому флоту. Надежды братьев на освобождение погибли во мраке трюма покачивающегося судна, везущего их к неведомой судьбе.
Мигель потерял счет дням, проведенным в этой зловонной и тесной, набитой до отказа людьми,
клоаке. Раны им смазали бальзамом, но кормили только раз в день, и за все время пребывания в море пленники ни разу не видели солнечного света.
Но вот как-то днем их, наконец-то, заставили подняться на палубу. Ослепленные светом, люди
ждали, когда их глаза снова привыкнут к яркому солнцу. Они были рады, увидев, что приплыли в порт.
По виду узники являли собой самые настоящие человеческие отбросы: грязные оборванцы в
отрепьях с похожими на воронье гнездо свалявшимися, немытыми и нечесаными патлами, перепутавшимися с отросшими бородами, в которых как в хлеву разгуливали вши и блохи. От них воняло как от свиней, и пиратский экипаж с отвращением морщился при встрече с ними, хотя от них самих смердело, как от козлов. Скованных цепью людей подтолкнули к сходням.
- Где мы? – все же спросил Мигель одного из пиратов, понуждавшего их двигаться вперед, хотя
задавать подобный вопрос не имело никакого смысла.
- Ты, отребье, в Порт-Ройале, – неизвестно почему ответил Мигелю флибустьер – то ли из
жалости, то ли желая уколоть побольнее, вонзив жало отчаяния в его душу.
Порт-Ройал, английские владения, одно из самых худших мест, куда они могли приплыть.
Впрочем, для того, кого думали продать в рабство, то или другое место – все равно.
Измотанные физически и морально, люди ступили на землю, шатаясь от голода. Их посадили в
телеги и провезли через весь порт, а потом они ехали по каким-то городским переулкам мимо пиратских прибежищ, пока не добрались до какого-то барака. Они не знали, что здесь им предстояло провести еще одну неделю, но тут с ними обращались чуточку обходительнее. Здесь их кормили не один, а три раза в день, и пища была не отвратительной и скудной, а вкусной и наваристой. На второй день заточения трое вооруженных до зубов типов вытащили пленников во двор и заставили их раздеться догола. Побросав в одну кучу ворох засаленной, грязной одежды, они подожгли ее. Лишенные собственного достоинства, несчастные пленники около двух часов стояли во дворе, в чем мать родила. Женщин загнали в самый дальний угол, и там, сгорая от стыда, они пытались хоть как-то прикрыться, не осмеливаясь смотреть друг другу в глаза, будто это они были виноваты во всем случившемся, хотя здесь и сейчас похоть была самым меньшим, что могло пробудиться при взгляде на них. Их тощие, изможденные тела вызывали в мужчинах только ярость и гнев за позор и унижение, которому подвергались также и они сами. И те, и другие, все, без исключения, были человеческими отбросами, будущее которых было слишком незначительным.
Вернулись охранники, притащив с собой длинные рубахи для женщин и широкие шаровары для
мужчин. Ни рубашек, ни носков.
Несколько дней пленников откармливали как скот с единственной целью – вернуть потерянный во время вынужденного заточения вес. Любопытно, но только Мигеля и Диего ежедневно выводили во двор, и они не понимали, почему. На самом деле им просто хотели вернуть здоровый вид, как будто они не перенесли никаких мучений. Это было всего лишь средство для заключения выгодной сделки, чтобы продать их подороже на торгах, проводившихся на центральной площади Порт-Рояля, арене купли и продажи человеческого мяса.
Зрелище представляло собой фантастически-ужасающую, нереальную сцену. Негры парами поднимались на помост, и начинались торги. Объявлялась стартовая цена, и публика продолжала громко вопить, повышая ставки. Аукционист, высокий, тощий тип с мертвенно-бледным лицом производил впечатление истинного специалиста по выкачиванию денег из карманов покупателей.
Кое-кто из землевладельцев купил одного-двух работников, а некоторые даже четырех. Торги шли ожесточенные, потому что рабов было мало, а рабочих рук не хватало. Женщинами заинтересовались лишь двое мужчин. Мигель и Диего не завидовали женской доле, хотя и сами вот-вот могли подвергнуться унижениям своих соседей по несчастью, с кем делили затхлый трюм. Похотливые рожи тех двоих субчиков источали жестокость, и братья представляли какого рода работа предстоит бедняжкам. При мысли об этом у них сжималось сердце.
Но сцена, казавшаяся фантастической, превратилась в болезненно-реальную, едва пришли за ними самими. Когда братья поднимались по истертым и расшатанным ступенькам, ведущим их к стыду, в толпе послышался одобрительный гул. Это их не удивило – еще бы, белое, молодое мясо; братья понимали, что белых рабов продавали нечасто.
Диего впился взглядом в старшего брата, и Мигель увидел в его карих глазах стыд и отчаяние от неминуемой горькой участи и безысходности. Стоять здесь едва одетым на виду у всех, мало чем отличаясь от животных, было невыносимым позором и унижением для человеческого существа. Стараясь избежать этого молящего взгляда, Мигель отвел глаза в сторону. Он смотрел поверх голов торгующихся за них людей на полоску неба, видневшуюся между домами. Каждая клеточка его тела источала ярую ненависть ко всем в целом, не адресуя ее, в частности, никому.
Некий субъект лет шестидесяти, стоявший чуть позади первых рядов с интересом поглядывал на братьев. Его маленькие глазки, две узеньких щелки, на толстом, щекастом, раскрасневшемся от жары лице сузились еще больше, едва он услышал восторженный вопль победившего.
- А теперь, дамы и господа, наилучший лот! Пара дюжих, бойких, молодых испанцев, готовых выполнять любую, порученную им, работу!
Мигель сжал зубы до боли в челюстях. Откуда они узнали, что они испанцы?
- Они расспрашивали меня, пока ты был без сознания, – шепнул Диего в ответ на мысли Мигеля и получил пощечину за разговор без разрешения.
- Молчать!
Глумливая издевка над братом возмутила Мигеля. Он взбунтовался и, не надеясь ни на бога, ни на черта, не обращая внимания на связанные за спиной руки, рванулся вперед и так сильно боднул головой ублюдка-аукциониста, что мерзавец свалился с подмостка, вызвав взрыв всеобщего хохота. Прежде чем он успел подняться, Мигель уже был усмирен одним из подручных, который поднял над головой руку с зажатым в ней кнутом.