Разговоры немецких беженцев

Как глубоко он заблуждался! По мере того как к нему возвращалось здоровье и восстанавливались силы, ее расположение и доверие к прежнему другу словно таяли, и казалось, будто теперь он ей настолько же немил, насколько раньше был приятен. К тому же незаметно для него самого характер его за время этих перипетий ожесточился и сделался невыносимым; вину за свои беды, кои он навлек на себя сам, он перелагал на других, а себя ни в чем не винил. Себя он почитал безвинно преследуемым, оскорбленным, несчастным человеком и надеялся, что совершенная преданность его подруги вознаградит его за все горести и страдания. 
С этими требованиями он и приступил к возлюбленной в первый же день, как только опять смог выйти на улицу и явиться к ней в дом. 
Он хотел от нее ни много ни мало: чтобы она всецело принадлежала ему, рассталась с прочими друзьями и знакомыми, оставила сцену и стала бы жить с ним одним и ради него одного. Она доказывала ему невозможность исполнить его требования, доказывала вначале шутливо, потом серьезно и под конец была вынуждена открыть ему горестную истину, что с их прежними отношениями покончено. Он покинул ее, и больше они никогда не видались. 
Он прожил еще несколько лет в очень узком кругу, вернее сказать, в обществе одной старой благочестивой дамы, жившей с ним в одном доме на небольшую ренту. К этому времени он выиграл один процесс, а вскоре за тем и второе; однако здоровье его было подорвано, а счастье утрачено навсегда. Довольно было самого пустячного повода, чтобы его снова свалила тяжелая болезнь; врач предсказал ему Слизкую смерть. Он безропотно выслушал приговор, лишь выразил желание еще раз увидеть свою прекрасную подругу и послал к ней того самого слугу, который в счастливые времена, бывало, не раз приносил ему благоприятный ответ. Он обращался к ней с просьбой - она отказала. Он послал к ней слугу во второй раз, заклиная ее прийти,- она упорствовала. Наконец,- был уже поздний вечер,- он послал к ней в третий раз; она была взволнована и поверила мне свое смущение, ибо я как раз в тот вечер ужинал у нее вместе с маркизом и еще несколькими друзьями. Я посоветовал ей, даже просил ее воздать другу эту последнюю дань любви; она как будто бы колебалась, однако, по некотором размышлении, решилась и отослала слугу с окончательным отказом; больше он не возвращался. 
После ужина мы сидели за столом, продолжая дружески беседовать; все были оживленны и в приподнятом настроении. Примерно около полуночи где-то рядом с нами вдруг раздался крик - жалобный, пронзительный, тревожный и долго не смолкавший. Мы вздрогнули, переглянулись и стали озираться по сторонам, пытаясь угадать, что за этим последует. Крик, исходивший откуда-то из середины комнаты, казалось, замирал в ее стенах. Маркиз вскочил и подбежал к окну, а мы бросились к нашей красавице, лежавшей в глубоком обмороке. С трудом удалось нам привести ее в чувство. Едва лишь она открыла глаза, как пылкий ревнивый итальянец принялся осыпать ее жесточайшими упреками. "Если уж вы уславливаетесь с вашими друзьями о сигналах,- сказал он,- то позаботьтесь хотя бы о том, чтобы они были не такими громкими и резкими". Она отвечала ему со свойственной ей находчивостью, что поскольку она имеет право во всякое время принимать у себя кого ей заблагорассудится, то едва ли стала бы предварять столь сладостные минуты такими заунывными и страшными звуками. 
И поистине, в этом крике было нечто донельзя жуткое. В yшax y нас еще звенели его протяжные, гулкие отзвуки, отдаваясь во всех членах. Красавица была бледна, черты ее исказились, казалось, она все еще близка к обмороку; нам пришлось просидеть возле нее почти всю ночь. Голоса больше не было слышно. На следующий вечер то же общество собралось cнова, не в столь веселом настроении, как накануне, но в довольно-таки благодушном,- и в тот же час раздался тот же непереносимый, ужасающий крик. 
Мы между тем строили бесчисленные предположения о природе этого крика, о том, откуда он исходит, и просто терялись в догадках. Что тут долго распространяться? Всякий раз, когда она ужинала дома, крик раздавался, иногда громче, иногда тише, но, как утверждали, неизменно в одно и то же время. В Неаполе только и разговору было, что об этом происшествии. Вся челядь в доме, все друзья и знакомые живейшим образом его обсуждали, даже полиции дали знать. К дому были приставлены соглядатаи и сыщики. Тем, кто стоял на улице, казалось, что звук доносится откуда-то издалека, в комнатах же он слышался совсем близко. Когда она ужинала в гостях, голос молчал, но стоило ей остаться у себя, как он раздавался снова. 
Однако и вне дома она не вполне была избавлена от этого злого провожатого. Ее красота и прелесть открыли перед нею двери самых знатных домов. Благодаря приятным манерам, она везде была желанной гостьей, и вот, чтобы избавиться от этого наваждения, она взяла за привычку проводить все вечера в гостях. 
Как-то вечером один человек почтенного возраста и положения отвозит ее домой в своем экипаже. И вот в тот миг, когда она прощается с ним у дверей своего дома, между ним и ею вдруг раздается крик, и этого человека, которому история сия была известна ничуть не хуже, чем тысяче его сограждан, вносят в карету едва живого. 
В другой раз некий молодой тенор, к которому она питала расположение, однажды вечером отправляется с нею в город навестить их общую приятельницу. Он слышал разговоры об этом странном феномене, но, будучи человеком жизнерадостным, считал подобное чудо едва ли возможным. По дороге они говорят об этой истории. "Я бы тоже хотел,- сказал оп,- услышать голос вашего незримого спутника, вызовите его, ведь нас с вами двое, и нам нечего бояться". Уж не знаю, что ее толкнуло на это - легкомыслие или отвага, но только она вызвала духа, и в тот же миг в карете раздался громоподобный глас и, прозвучав три раза подряд, с жалобным отзвуком затих. Оба были найдены без чувств в карете возле дома их общей знакомой, и лишь с большим трудом удалось привести их и чувство и узнать, что же такое с ними приключилось. 
Красавица не сразу оправилась после этого случая. Испуг, поражавший ее снова и снова, отразился на ее здоровье, и казалось, что крикливый призрак на время дал ей передышку, а поскольку его долго не было слышно, она даже возымела надежду, что избавилась от него навсегда. Но не тут-то было.