Круги судьбы

— Не хотите услышать совет женщины, которой досталась нелегкая жизнь? — Она кивнула на обручальное кольцо Аниты. — А я вижу, вы уже выбрали себе мужчину. Так вот. Принимайте его таким, каков он есть. Не вступайте в брак с беспечной мыслью, будто вы сможете переделать мужчину, потому что скорее всего вам это не удастся. К тому возрасту, в котором вступают в брак, мужчина уже более или менее сформировался в своих привычках. И если они не похожи на ваши, уничтожьте письма и верните все подаренные им безделушки, пока дело не зашло дальше и подарки не стали чаевыми, которые набираются за годы подчинения его воле и потакания его глупому эгоизму! — Моника Перриман сжала губы и на миг, кажется, ушла в себя. — Теперь все они мои, что бы ни случилось. Об этом я позаботилась. — Она замолчала, чтобы отхлебнуть чая и взять себя в руки. Держа в ладонях чашку, она продолжала почти умоляюще:
— Не делайте такой ошибки — не слушайте его обещаний. Три года, говорил мой муж. Попробуй прожить на Лехенде три года, и, если тебе не понравится, мы найдем место, которое ты полюбишь. Хорошо, сказала я. Через три года я сказала: «Я привыкала к этому острову за эти три года, и он мне не нравится. Давай уедем». «Еще годик, любовь моя! — упрашивал он. — Дела идут не так уж хорошо». Едва ли что-то переменилось и за десять лет! «Ты же не хочешь, чтобы я все бросил, когда дела пошли лучше? Бросить труд всей моей жизни! Это невозможно! Поезжай навести сестру, — предложил он. — Сравни ее жизнь со своей и не возвращайся, пока твое настроение не переменится».
— Значит, — перебила ее Анита, — вы ездили к своей сестре?
— Да. И сравнила… сравнение оказалось не в нашу пользу. Ведь муж сестры всю свою жизнь проболел и не мог обеспечить семью. Но, знаете, что касается счастья, взаимопонимания друг друга и духовного единения — эта пара даст нам сто очков вперед.
— Но вы все же возвращаетесь к мужу?
— Нет, дорогая! — Моника тяжело вздохнула. — Я ухожу от него! — Она, совершенно удовлетворенная, откинулась на спинку стула, словно сказать такое чужому человеку было большим достижением. — Вы же знаете эту классическую шутку: я пришел сказать, что не приду. Ну вот, и я возвращаюсь сказать, что не вернусь. Конечно, могла бы написать письмо. Даже почти написала его. Но сестра убедила меня не пользоваться выходом, к которому прибегают только трусы. Она сказала, что я должна лично объясниться с Клодом. Так что вот она я! А теперь, дорогая, вы должны мне пообещать, что не проболтаетесь об услышанном ни одной живой душе. Я рассказала вам все это, чтобы облегчить душу. И все! Клод Перриман во всех смыслах прекрасный и добрый человек, рачительный хозяин. Я говорю это потому, что, насколько я понимаю, вы, может быть, станете у него работать. В конце концов, на острове он — главный наниматель, и я не хочу с самого начала поселить в вашей душе предубеждение против него.
— Нет, я не собираюсь там работать.
— Я так почему-то и подумала, но не была уверена. Если вы встретитесь с моим мужем еще где-нибудь, на каком-то общественном мероприятии, полюбите его. Мы оба с ним хорошие люди, но оба встретили не того человека на своем пути и не должны были влюбляться друг в друга. Ну обещайте же мне, пожалуйста!
— Конечно, обещаю!
— Спасибо. Интересно, что же так долго задерживает Рока Беннета? — Моника взглянула на часы. — Он безобразно опаздывает. — Она улыбнулась и прибавила: — Впрочем, как всегда.
— Это что, всем известная шутка? — спросила Анита. — Первый человек, к которому я обратилась, очень развеселился по этому поводу.
— В Роке Беннете нет ничего смешного, он первоклассный пилот, но корыта, на которых он летает, никак не назовешь внушающими доверие. Да не беспокойтесь вы! — продолжала Моника, заметив тревогу во взгляде Аниты. — Насколько мне известно, он еще ни разу не терял, ни самолета, ни пассажиров.
— Кто это тут сплетничает обо мне? — раздался вдруг ленивый голос над ними. — Может быть, я и не очень надежный человек, но никогда не говорю неправды! — Аните с этими словами была подарена улыбка. А взгляд Моники Перриман встретился с синими глазами, полными мужественного очарования, чего их хозяин, увы, совершенно не осознавал и что, вероятно, делало знакомство с ним весьма приятным; Анита тоже подняла глаза.
— Рок Беннет, Анита Херст, — представила их друг другу Моника Перриман.
Анита тут же решила, что его глаза казались такими ярко-синими потому, что оттенялись черными бровями и ресницами.
— Очарован! — Рок Беннет склонился над рукой Аниты в галантном поклоне. Искра притяжения проскользнула между девушкой, в глазах которой все еще хранилась тоска по романтике, не исчезнувшая даже с появлением кольца на пальце, и летчиком, которой все время жил в облаках и, кажется, совсем не нуждался в постоянном женском обществе, несмотря на свои легкомысленные манеры.
Задумчивая улыбка тронула губы Моники Перриман. Она одновременно немного завидовала и немного сочувствовала Аните. Годы любви и страсти всегда сочтены; дикий цветок, распускающийся в молодой груди, имеет сердцевину, которая увядает и умирает или, в исключительных случаях, превращается в прекрасное комнатное растение. «И у нас с Клодом могло быть то же самое, — подумала она. — Все было с нами — страсть, готовая превратиться в тепло и нежность, только мы, увы, так и не нашли подходящей комнаты для нашего цветка…» Ее голос стал жестким, когда она напустилась на все еще нежно глядевших друг на друга молодых людей.
— Мы что, весь день тут стоять будем? Как вы собираетесь зарабатывать себе на жизнь, Рок Беннет, если не хотите предоставить нам обещанную услугу?
— Я не знал, что вы торопитесь, мадам! — протянул он в ответ. — Не знает об этом и мой третий пассажир. Боюсь, нам придется его дожидаться.
— Кто же этот бесцеремонный человек, задерживающий рейс?
— Фелипе Санчес. El valiente[1].
По какой-то необъяснимой причине это объяснение, кажется, вполне удовлетворило Монику Перриман. По какой-то иной причине, столь же туманной, этот ответ вызвал тяжелые предчувствия у Аниты, Ей не терпелось увидеть человека, ответственного за внезапную перемену настроения ее новой знакомой.
Через полчаса он появился, неторопливо шагая; однако некоторые головы повернулись ему вслед, а иные сердца забились сильнее — настолько яркой внешностью обладал этот мужчина. В нем было что-то, что у людей обычно ассоциируется с внешностью представителя европейской аристократии, нечто таинственное, не поддающееся точному определению. После того, как их представили друг другу и Аните чопорно пожали руку — в этом рукопожатии не было ни жара, ни нежности приветствия Рока Беннета, девушка с недоумением вздохнула: неужели эти темные глаза отражают весь его характер? Глаза, в которых смешались безжалостность черной пантеры и дружественная бесшабашность, заглянувшие в ее глаза с такой проницательностью, что ей, как смутившемуся ребенку, пришлось первой отвести взгляд.
Она решила, что их третий пассажир насмехается над ней, потому что, не будучи достаточно взрослой, она не готова была встретить такой взгляд, а губы не выдали его потаенных мыслей, оставаясь сложенными в легкую вежливо-вопросительную улыбку.
— Надеюсь, добрые люди, я не заставил вас долго ждать! — чопорно произнес Санчес.
И Анита с неприязнью подумала о нем, вынося поспешное суждение, хотя всегда гордилась тем, что не грешит подобным ни при каких обстоятельствах.
В самолете ей пришлось сесть рядом с ним. Моника Перриман организовала это очень просто — заняла откидное место в хвосте самолета. Близость к дому мукой отражалась на ее лице. У нее еще было время переменить решение, пока не взлетел самолет. Передумает ли она? Нет? Она ушла в себя и снова превратилась в ту неприступную, даже враждебно настроенную женщину, которую впервые увидела Анита.
— Вы уже были на Лехенде? — вежливо спросил Фелипе Санчес.
Сначала Анита подумала было, что он мог бы сойти за француза, но только потому, что казался менее темпераментным, чем испанец или итальянец. Старательно произносимые английские слова выдавали его гораздо больше, нежели смуглая кожа, делавшая его похожим на гордого и высокомерного испанца.