Тете плохо, выезжай!
— Олюшка, — запела Глафира Алексеевна, — да оно у тебя с пятнадцати годков заходится, ну каждый просто раз заходится, как мужика ближе ста метров завидишь!
Но Ольга на шутку не отозвалась. Саврасов взглянул на нее внимательно, нахмурился.
— Да, Оленька, вижу. Послушаю тебя вечерком. Часам к восьми приходи. И Марьяшу захвати. Давно я ее не видел, надо бы поглядеть уж.
Ольга, подхватив авоську с батонами, пакетами и банкой салаки в томате, убежала за калитку. Саврасов поднял топор, выбрал из груды чурбачок посимпатичней, начал умащивать стоймя на колоде. Тетка привстала.
— Как ставишь, профессор?! Погляди, другой же стороной нужно…
Со звоном летели в стороны поленья, снова и снова поднимался топор и, ускоряясь, падал, росла горка дров…
Его отвлек посторонний звук. Он выпрямился, утирая пот со лба, и посмотрел в сторону улицы. В распахнутой калитке стояла, замерев на мгновение, незнакомая женщина — среднего роста, худощавая, волосы черные, гладкие. Светлый плащ, кофейная сумка. Поглядела на него с недоумением, сдвинула брови, решительно пошла к крыльцу. Простучала твердыми каблучками по дорожке, по ступенькам крыльца, потянулась к ручке двери.
— А вы к кому? — спросил Саврасов.
— К больной. Я — районный врач.
— А больной там нет.
— То есть как нет? Что, неужели «скорая»?.. — На ее лице появилась искренняя тревога. — Надо же было мне сразу сообщить, она ведь нетранспортабельна!
— Да вы успокойтесь, — Саврасов улыбнулся. Ему как-то вдруг понравилась эта женщина — тревога сразу изменила ее лицо, на мгновение сквозь профессиональную строгость и деловитость проглянуло совсем детское волнение. — Не волнуйтесь, она где-то здесь, у дома.
— Да как же вы… Кто разрешил? Она тяжелая, ей нужен покой!
— Это я разрешил, коллега…
— Коллега? Вы что, тоже врач? А почему я вас не знаю?
Саврасов понял, что пора представиться по-настоящему. Перечислил свои титулы, объяснил, что больная ему приходится; близкой родственницей, что он пользует ее достаточно давно, а потому счел возможным отменить постельный режим, тем более что в состоянии больной произошли изменения к лучшему благодаря своевременным мерам лечения. Однако докторшу его титулы не успокоили, более того, почему-то настроили враждебно.
— Простите, — протянула она, — уж не тот ли вы доктор Саврасов, о котором была статья в «Медицинской газете»? С год тому назад.
— Вы имеете в виду статью «Знахарство в степени»? Тот самый, Знахарь и шарлатан. Только, осмелюсь сообщить, высокочтимый автор статьи своих безнадежных больных выписывает из клиники, чтоб не портили благополучную статистику, а ваш покорный слуга и иже с ним их принимают и лечат! И спасаем многих! Кого не успел угробить высокочтимый… — Он помрачнел и вздохнул: — Впрочем, что я на вас напустился. И посерьезнее спецы на всякий случай опасаются, коллега…
Она совсем не была убеждена его горячностью, но тут появилась тетка.
— Тамарочка! Докторша моя уважаемая! Да что ты такая сердитая, что надулась, ровно мышь на крупу? Это же Толик, Анатоль Максимыч, сынок мой разлюбезный! Да ты на него только глянь, это же золото чистое, такой из себя видный, весь холостой!
Видно, тетку совсем отпустило, и она резвилась вовсю. Самое это было у нее любимое занятие — сватать кого-нибудь. Шутя-шутя, а сама зорко этак глазом хитрым поглядывает — может, и всерьез получится?.. Саврасов строго нахмурился.
— Глафира Алексеевна, матушка, ну-ка, хватит прыгать. Отправляйся немедля в постель, пора очередной сеанс проводить. — Он повернулся к докторше. — Можете присутствовать, Тамара…
— Васильевна, — автоматически отозвалась та.
— Тамара Васильевна. Только не вмешиваться и не отвлекать вопросами. По ходу буду комментировать. В пределах возможного.
Глафира Алексеевна прошла в избу, а он, пропуская Тамару вперед, объяснил вполголоса:
— У больной имелось новообразование в подкорковой части левого полушария. К счастью, на ранней стадии, без метастазов. Разрушено психокинетическим воздействием, в основном за счет наложенных интерферирующих колебаний. Сейчас будет проведен третий сеанс — удаление остаточных продуктов разрушения из систем организма. Собственно, без этого можно обойтись, но я хорошо знаю пациентку, ей это не повредит, а выздоровление ускорит. На последующих стадиях лечения показаны общеукрепляющие средства, свежий воздух, возрастающая подвижность, со среды — гимнастика, через десять дней — на работу. Вот именно, матушка, — это он сказал уже прямо тетке, которая укладывалась на своей кровати, скрипя панцирной сеткой, — на работу, нечего бездельничать, голову всякими глупостями забивать. Лучше подумай, не сменить ли тебе работу. Хватит уж телефонной барышней сидеть. Иди лучше нянечкой в больницу. Или в детский садик. И людям польза, и тебе работа нужная, будешь о других заботиться, себя жалеть некогда станет, а это сейчас наиважнейшее. Давай на живот перевернись.
Ему было бы удобнее работать со стороны груди, но он понимал, что при посторонней тетка будет больше стесняться его.
— Произвожу инспекцию зоны воздействия… — Он закрыл глаза, сосредоточился. Докторша мешала. — Коллега, прошу отвернуться чуть в сторону, смотреть только искоса, лучше боковым зрением, ни в коем случае не на меня… Накладываю кисти. Расслабляю мышцы, сосредоточиваюсь. Делайте, как я. Пальцы не давить, держать свободно. Ловить колебания обследуемого органа. Ощущаю характерный ритм регенерации нервной ткани. Норма. Вопросы?
— Вы сказали — регенерация нервной ткани?
— Вот именно! Это у высокочтимых нервы не регенерируют, они могут только выматывать людям нервы… ну, это так, образ, а в общем, при правильном воздействии регенерация идет. К сожалению, пока только на поврежденных участках, как обычное заживление без рубцов, такое ведь вы уже видели? Ничего, еще доберемся и до нормально состарившихся нервов, попробуем заставить и их восстанавливаться… Так, пошли дальше. Сейчас сводим до минимума адреналин. Это просто, обычное мысленное внушение полного спокойствия, безопасности, снятие возбуждения. Сосуды мозга хорошо раскрыты… А теперь сложнее — резко повысить частоту и интенсивность сокращений сердца. И без адреналина, чисто механическими резонансами. Левую руку — на грудную клетку. Подключаю свое сердце в режиме водителя, ищу собственную частоту пациента, подстраиваюсь, повышаю амплитуду… — В его голосе появилась напряженность, участилось дыхание, он говорил меньше, резко и отрывисто. — Промывка. Большим напором. Импульсами. Но осторожно. Ловить меру. Ткань свежая. Не допускать прорыва сосудов. Отключить часть внимания на фильтры. Руки на поясницу. Печень, почки. Перистальтику принудительно усилить… Можно снижать интенсивность промывки. Постепенно. Плавно. Резко опасно. Для индуктора тоже… Теперь минут двадцать держать стабильный режим фильтров. Это уже просто, я чуть передохну, а потом можно спрашивать… Ну что же вы не спрашиваете?
Он покосился на Тамару. Та исправно отводила взгляд, напряженные руки держала почти правильно, но губы ее были скептически поджаты. Саврасов отвернулся и потихоньку вздохнул. До конца режима он просидел молча, потом плавно отключил внушение, снял руки. Встал, отошел к дивану. Хотелось присесть, расслабиться. Но раздражало недоверчивое лицо докторши. И чем-то беспокоило.
— Тамара Васильевна, вы не могли бы подойти к окну? Мне нужен свет. Что-то мне ваше лицо не нравится…
— А это вовсе не обязательно!
— Не валяйте дурака. Я врач. Глаза выше. Теперь влево. Вниз. Вправо. Закройте. Так…
Он отвернулся к окну. Потер лоб руками, снимая напряженность.
— Послушайте, коллега. У вас начальная стадия нефрита. Возможно, вы еще ничего не чувствуете и потому мне не верите. Месяца через два появятся боли в области поясницы. Около года вам понадобится, чтобы понять, что это не радикулит. Потом вас начнут лечить. Когда диета наскучит, приезжайте ко мне. Надеюсь, еще смогу помочь. Вот мои координаты, — он протянул визитную карточку.