Во вторую военную зиму

— Что ж, как раз на свадебную кровать, — снова сказала Тэкля.
Стэфка стрельнула глазами в сторону Тэкли. Видимо, хотела понять, искренне та говорит или насмехается.
В глазах Тэкли была явная насмешка, и лицо Стэфки сделалось злым, колючим.
— У тебя-то не спрошу, покупать или нет, — сказала она. — А сколько за покрывало? — повернулась она к Нине.
— Как и за кофточку, — ответила та.
Стэфка крепко держала в одной руке кофточку, в другой — покрывало. На лбу у нее собрались морщины, под носом выступили капельки пота. Видимо, думала.
— Полтора кило, — наконец сказала она. — Возьму и покрывало и кофточку.
Все затихли. Ожидали, что скажет Нина. Но та тоже молчала, думала — отдать или нет. Она теперь понимала, что если эта Стэфка не купит, то другие женщины вряд ли возьмут. Боялась потерять покупателя. Но за полтора килограмма сала было жаль отдавать такие вещи. Решила все же поторговаться.
— Не отдам, — сказала она. — Давайте два.
Стэфкины пальцы разжались, она вздохнула.
— Ну, если Стэфка не возьмет, то мы купим, — сказала вдруг Тэкля. — Манька — кофточку, — кивнула она на женщину с голубыми глазами, а я — покрывало. Была не была! — махнула она рукой.
Стэфкины пальцы вновь впились в кофточку и покрывало.
— Очень уж ты быстрая, — набросилась она на Тэклю. — Мы ведь еще не кончили торговаться… Лишь бы перебить… — Так давай за полтора кило, — снова обратилась она к Нине.
— Что же я вам буду отдавать за полтора, если мне два дают, — ответила Нина.
Она начинала понимать Тэклину игру. Тэкля ведь и не собиралась покупать покрывало, и Манька кофточку не купит, хотя та ей и нравится; наверное, просто хотят помочь Нине выгоднее продать.
Стэфка молчала, сопела, но кофточку и покрывало из рук не выпускала.
— Ох и хорошая кофточка, — подлила масла в огонь Манька.
— А покрывало… Новехонькое… Это тебе не постилка своей работы, — вздохнула Тэкля.
— Хорошо, возьму, — неожиданно охрипшим голосом сказала Стэфка.
Она сложила покрывало и кофточку, запихнула их за пазуху.
— Сало завтра принесу. Но два кило… Ай-яй-яй, — простонала она.
Словно боясь, что Нина передумает или бабы отнимут у нее покупку, она потопталась немного возле стола, затем повернулась и быстро вышла. Уходя, сильно хлопнула дверью, выражая этим свое презрение к оставшимся в хате.
Как только она ушла, женщины засмеялись, заговорили.
— Так и вцепилась в кофточку, — злобно говорила Манька.
— А как сопела… — вставила одна из баб.
— А что я говорила, что говорила? — толкала женщин Тэкля. — Говорила ведь, что Стэфка возьмет!
— Так вы же сами помогли ей, — сказала Нина.
— Помогла, потому что видела — ты за полтора кило уже готова была отдать. А скулу ей в бок! Пускай дает два!
— А кто эта Стэфка? — снова спросила Нина. Она теперь видела, что Стэфку не любят, но за что? Что она плохое сделала людям? Или не любят только за то, что Стэфка богата?
— Дочка одного гада. Полицая. И замуж за такого же гада выходит, — сказала Тэкля.
Нина вдруг побледнела. Что же это происходит?.. Что она наделала?.. Мамину кофточку теперь будет носить жена полицая. Покрывало… Ее приданое перешло к невесте полицейского…
— Почему же вы мне раньше не сказали… — едва проговорила Нина. — Да чтоб я… Где она живет?.. Я побегу… отниму… Я не хочу…
Нина бросилась искать свой жакет. Ткнулась в один угол, в другой. Нашла, набросила на плечи.
— Куда ты, глупая! — схватила ее за руку тетка Ева.
Нина вырывалась, хотела бежать на улицу, но женщины окружили ее.
— Погоди, что ты делаешь!
— Вот ненормальная…
— Одумайся, — заговорили они все разом.
Тетка Тэкля по-матерински обняла ее за плечи, усадила на лавку.
— Не горячись, — говорила она. — Кто ж еще купит твою кофточку, если не эта гадина. Честный человек в войну не разбогатеет, а бедному не до нарядов.
— Но я не хочу… Не хочу, — сквозь слезы говорила Нина.
— Хочешь ты этого или нет, а придется отдать, — сказала тетка Ева. — Да и не горюй уж очень. Им все равно чужое добро боком выйдет, а ты радуйся, что продала.
— Да и как ты будешь забирать обратно? — рассуждала Тэкля. — Скажешь Стэфке, что не хочешь отдавать полицаям? Так и из деревни не выйдешь, убьют, и вся недолга.
Нина понимала, что женщины говорят правду. Она сидела на лавке с наброшенным на плечи жакетом, совершенно опустошенная.
— Неужели вы здесь не можете сладить с полицаями? — сказала она наконец. — Или у вас партизан нет?
— Тсс, глупая, — цыкнула на нее Тэкля, глянув на мужчину, который все время с интересом наблюдал за происходившим в хате. — Если ты, собачья кость, кому-нибудь скажешь, что здесь было, так помни… На одном суку с теми гадами болтаться будешь.
— Тьфу, сгори ты, еще и угрожает, — плюнул мужчина под ноги. — По мне что хотите делайте…
Он повернулся и вышел, как и Стэфка, громко хлопнув дверью.
— Еще одна собака.
— Прихвостень, — зашумели бабы.
— Что, может, и этот полицай? — спросила Нина.
— Какого он дьявола полицай… Так, к властям подлизываться любит.
Нельзя сказать, чтобы женщины совсем успокоили Нину, ей все равно было не по себе, не покидало сознание, что она сделала что-то плохое. Но женщины убедили, что теперь уже нельзя ни в коем случае отнимать вещи, и что в самом деле все, что подороже, могут покупать только гады. Она сидела на лавке и молчала, сложив руки и опустив голову.
— Давай, девка, кончай свой торг, — сказала тетка Ева. — Говори бабам, сколько хочешь за спички, краску, сахарин.
— Да, Ниночка, говори.
— И брось ты горевать — сидит как в воду опущенная, — утешали ее женщины.
— Ну вот, я взяла две коробочки спичек, пакетик краски и сахарин, — показывала ей Тэкля, держа в руках. — Сколько за это хочешь?
Нине вдруг стыдно стало что-то просить, назначать цену. Словно она и в самом деле торговка, приехавшая из города. Эти женщины были к ней так добры. После того, что здесь произошло, просто невозможно было торговаться с ними.
— Сколько дадите, — не глядя ни на свой товар, ни на Тэклю, ответила Нина.
— Ну, а за это сколько?
— Сколько дадите…
Тетка Ева, видя такое состояние Нины, сказала бабам:
— Вы ей жирами… Понемногу, сколько сможете… Что-нибудь другое ей тяжело будет нести. Лучше жиры.
— Ну вот, хорошо…
— Не обидим… Спасибо, — благодарили бабы.
Вскоре они ушли, и в хате без них стало тихо и пусто, Нина, грустная, сидела на лавке.
Тетка Ева что-то говорила ей, но Нина не слушала. Поужинала и полезла на печь.
Старалась отогнать от себя мысли, сомнения, старалась уснуть, и вскоре сон сморил ее.
Проснулась, когда уже было светло. Пошевелила рукой, ногой — они уже не так болели. И на сердце было спокойнее. Может, и правда ничего плохого она не сделала…
Оля снова пела свои песни, Вера сидела у стола, читала какую-то книжку, Костя ходил взад-вперед по хате — от кровати к печке и обратно.
Вошла тетка Ева с белым узелком под мышкой.
— Ходила вот к Стэфке за твоим салом, — сказала она. — Боялась, чтоб не выкинула какой фокус. Бери, два кило, — положила она узелок на лавку.
Смеясь, тетка стала рассказывать, как отдавала ей Стэфка сало.
— Она сказала отцу, что купила кофточку и покрывало за килограмм, — громко говорила тетка. — А еще килограмм — украла… Как вор, вынесла тайком.
Это развеселило Нину.
А днем стали приходить бабы, приносить плату за остальное.
Нина складывала свою выручку в мешок, и он становился все тяжелее и тяжелее.
«Ничего, донесу», — думала она. Ей уже хотелось поскорее идти домой, решила, что завтра утром пойдет, сказала об этом тетке.
— А может, еще немного отдохнула б, отъелась бы, — сказала та.
— Некогда отдыхать, дома у нас, сами знаете, совсем пусто. Я, может, скоро еще раз приду, жить как-то нужно… Может, придем с мамой, когда Миша поправится.