Базар житейской суеты. Часть 2

Такъ проходила затворническая жизнь миссъ Амеліи Седли, когда, въ мартѣ мѣсяцѣ, тысяча-восемьсотъ-пятнадцатаго года, Наполеонъ Бонапарте высадился при Каннахъ, и вся Европа забарабанила тревогу, и фонды упали на лондонской биржѣ, и старикъ Джонъ Седли разорился.
Мы не намѣрены идти за почтеннымъ негоціантомъ черезъ всѣ мытарства, которымъ онъ долженъ былъ подвергаться на пути къ окончательному разоренію. Его огласили на королевской биржѣ — онъ не явился; векселя его были предъявлены, и банкрутство сдѣлалось формальнымъ. Движимое и недвижимое имѣніе на Россель-Скверѣ подвергнули аресту и продали съ молотка. Джонъ Седли и его семейство удалились, какъ мы видѣли, приклонить свои головы, гдѣ Богъ послалъ.
Само-собою разумѣется, что несчастный банкрутъ не могъ болѣе держать въ своемъ домѣ слугъ и служанокъ, которыхъ имена появлялись по временамъ на этихъ страницахъ. Всѣ эти достойныя особы были удовлетворены сполна, и Джонъ Седли наградилъ ихъ съ джентльменскою щедростью, которую часто въ его положеніи обнаруживаютъ люди, обремененные только огромными долгами. Имъ было очень жаль покинуть теплыя мѣста; но никто, однакожь, не обнаружилъ отчаянной грусти при разставаньи съ великодушными господами. Горничная Амеліи заплакала немного, йалуя свою барышню въ послѣдній разъ, но скоро успокоилась совершеннѣйшимъ образомъ, когда удалось ей пріискать доброе мѣстечко въ джентльменскомъ кварталѣ англіиской столицы. Чорный Самба, очертя голову, рѣшился завести харчевню, и заведеніе его красуется донынѣ въ одномъ изъ лондонскихъ предмѣстій. Честная старушка, мистриссъ Бленкиншопъ, видѣвшая на Россель-Скверѣ рожденіе Джозефа и Амеліи, и даже присутствовавшая на свадьбѣ Джона Седли и его жены, осталась безъ жалованья при своихъ господахъ, такъ-какъ, съ теченіемъ времени, ей удалось сколотить деньжонокъ на чорный день. Она послѣдовала за несчастными людьми въ ихъ скромное убѣжище, продолжала служить имъ вѣрой и правдой, и ворчала повременамъ на мистриссъ Седли.
Безпрестанныя столкновенія и споры съ кредиторами измучили бѣднаго старика до такой степени, что, въ продолженіе какихъ-нибудь шести недѣль, онъ постарѣлъ гораздо болѣе, чѣмъ прежде въ продолженіе пятнадцати лѣтъ. При этихъ столкновеніяхъ и спорахъ, самымъ неумолимымъ и упорнымъ его оппонентомъ оказался Джонъ Осборнъ, старый его другъ, сосѣдъ и кумъ, — Джонъ Осборнъ, котораго онъ вывелъ въ люди, поставивъ на гладкую дорогу въ коммерческомъ мірѣ,— который былъ ему обязанъ тысячу разъ, и который, наконецъ, помолвилъ своего сына на дочери Седли. Чѣмъ же могутъ быть объяснены враждебныя чувства Джона Осборна?
Если, примѣромъ сказать, два задушевные пріятеля, изъ которыхъ одинъ былъ одолженъ другому сотню тысячь разъ, столкнулись какъ-нибудь между собою на базарѣ житенской суеты и поссорились изъ-за какой-нибудь погремушки, то облагодѣтелъствованный другъ нерѣдко преслѣдуетъ своего благодѣтеля гораздо строже, чѣмъ всякій посторонній врагъ или соперникъ. Въ такихъ случаяхъ, чтобы оправдать свое собственное жестокосердіе и неблагодарность, онъ непремѣнно доказываетъ вину противной стороны. Онъ не эгоистъ, не сердится, что спекуляція не удалась — нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ — но его бѣснуетъ собственно то обстоятельство, что товарищъ завлекъ его въ эту спекуляцію съ самыми низкими намѣреніями, которыхъ, разумѣется, онъ отнюдь не подозрѣвалъ въ его чорной душѣ. Такимъ образомъ, задушевный пріятель старается доказать, что несчастный его партнеръ — низкій человѣкъ съ головы до ногъ, иначе, пожалуй, легко подумаютъ, что онъ самъ плутъ первой руки.
Притомъ, въ коммерческомъ мірѣ, какъ всѣмъ извѣстно, существуетъ общее правило, удобно располагающее кредиторовъ къ строгости, — правило, что люди въ затруднительныхъ обстоятельствахъ рѣдко ведутъ себя съ безъукоризненною честностію. Почти всегда они скрываютъ что-нибудь, преувеличиваютъ вѣроятность счастливой удачи, рискуютъ зажмуря глаза и очертя голову, утаиваютъ настоящее состояніе вещей, говорятъ, что дѣла ихъ процвѣтаютъ, между-тѣмъ какъ нѣтъ для нихъ ни малѣйшей надежды; они улыбаются (и что это за кислая улыбка!) на краю банкротства, готовы воспользоваться всякимъ предлогомъ для отсрочки платежа, и даже безсовѣстно вступаютъ въ новые долги, чтобы отдалить по крайней мѣрѣ на нѣсколько дней неизбѣжную гибель.
— Прочь, прочь… дурная трава изъ поля вонъ! кричалъ торжествующій кредиторъ, обременяя проклятіями своего погибающаго врага. Пусть онъ пропадаетъ какъ собака. Мы не обязаны потакать безчестнымъ людямъ.
— Глупецъ! зачѣмъ ты хватаешься за соломенку? говорилъ спокойный здравый смыслъ утопающему человѣку.
— Негодный, жалкій человѣкъ! долго ли ты будешь вилять и увертываться отъ неизбѣжной необходимости вписать свое имя на столбцѣ роковой газеты? говоритъ процвѣтающій счастливецъ коммерческаго міра оторопѣвшему горемыкѣ, поставленному на край мрачной бездны.
Джонъ Осборнъ преслѣдовалъ своего задушевнаго друга съ отчаяннымъ упорствомъ закоснѣлаго врага. Ктому же, надлежало ему окончательно разорвать тѣсную связь между дочерью Седли и своимъ собственнымъ сыномъ, и такъ-какъ обѣ фамиліи зашли слишкомъ далеко въ этомъ дѣлѣ, компрометируя нѣкоторымъ образомъ счастье и даже нравственный характеръ бѣдной дѣвушки, то необходимо было выставить сильнѣйшія причины для такого разрыва, и Джонъ Осборнъ, во что бы ни стало, долженъ былъ доказать, что поведеніе Джона Седли никуда не годится.
Такимъ образомъ, на биржѣ, въ присутствіи кредиторовъ, Джонъ Осборнъ обнаруживалъ отчаянное презрѣніе къ Джону Седли, и это почти совсѣмъ доканало разбитое сердце погибающаго человѣка. Всякія сношенія Джорджа съ миссъ Амеліей были запрещены строжайшимъ образомъ, подъ опасеніемъ отеческихъ проклятій, если молодой человѣкъ, сверхъ чаянія, задумаетъ опять сдѣлаться внимательнымъ къ своей бывшей невѣстѣ. Произнося это непреложное veto, Джонъ Осборнъ не посовѣстился оклеветать невинную дѣвушку, называя ее легкомысленной и вѣтреной кокеткой, заслуживающей полнаго презрѣнія со стороны порядочнаго джентльмена. Гнѣвъ и ненависть отличаются, между-прочимъ, тѣмъ оригинальнымъ свойствомъ, что клеветникъ, съ теченіемъ времени, самъ начинаетъ мало-по-малу вѣрить въ справедливость своихъ наговоровъ и сплетней. Джонъ Осборнъ былъ, въ самомъ дѣлѣ, убѣжденъ, что Амелія пренегодная дѣвчонка.
Когда совершилась роковая катастрофа, и несчастное семейство банкрота переѣхало изъ Россель-Сквера къ Аделаидинымъ вилламъ, Амелія должда была увидѣть, что все кончилось между нею и Джорджемъ. Джонъ Осборнъ потрудился написать къ ней собственноручное письмо, гдѣ, въ грубыхъ выражегіяхъ, извѣщалъ молодую дѣвушку, что отнынѣ и впредь навсегда имѣютъ быть прекращены всякіяобязательства между двумя фамиліями, поелику господинъ Джонъ Седли, къ великому огорченію и соболѣзнованію, обнаружилъ, въ послѣднее время, многія качества и свойства, несовмѣстныя съ достоинствомъ истинннаго джентльмена. Всѣ эти удары молодая дѣвушка перенесла съ такою твердостію, какой вовсе не ожидала отъ нея мистриссъ Седли (старикъ Джонъ мало думалъ о своей дочери; голова его исключительно была занята собственными дѣлами, бросавшими мрачную тѣнь на его коммерческую честь и доброе имя). Амелія прочитала письмо старика Осборна съ холоднымъ спокойствіемъ и грустной улыбкой на устахъ. Оно только служило для нея подтвержденіемъ мрачныхъ предчувствій, уже давно бременившихъ ея душу. Она прочитала себѣ приговоръ за преступленіе, въ которомъ давно была виновата, и приговоръ этотъ казался справедливымъ; зачѣмъ, въ самомъ дѣлѣ, она любила слишкомъ сильно, наперекоръ внушеніямъ разсудка? И теперь, какъ прежде, бѣдная дѣвушка не обнаруживала своихъ мыслей. Горькая чаша ея страданій уже давно была наполнена до самаго края, и послѣднія событія не прибавили къ ней ни одной капли. Такимъ образомъ, она перебралась изъ большого дома въ маленькую хижину безъ всякихъ взрывовъ болѣзненной тоски. Большую часть времени, теперь какъ и прежде, она оставалась въ своей маленькой комнатѣ, предавалась безмолвной грусти, и таяла какъ свѣчка со дня на день.