Виргинцы (книга 1)

- А я говорю, что он был несравненно лучше любого из вас. В роду Эсмондов, кроме него, все мужчины были дураками. А он просто не подходил для нашего порочного, эгоистического Старого Света и правильно сделал, что уехал и поселился в Америке. Что было бы с вашим отцом, молодые люди, если бы не он? 
- А он оказал какую-нибудь добрую услугу нашему папеньке? - спросила леди Мария. 
- Ах, это старые истории, дорогая Мария! - воскликнула графиня. Напротив! Ведь мой незабвенный граф подарил ему это огромное виргинское поместье. 
- Теперь, после смерти брата, его должен унаследовать мальчишка, который был сегодня здесь. Я знаю это от мистера Дрейпера. Дьявол! Не понимаю, зачем отцу понадобилось швыряться таким имением. 
- Кто был сегодня здесь? - в волнении спросила баронесса. 
- Гарри Эсмонд-Уорингтон из Виргинии, - ответил милорд. - Молодой человек, которого Уилл чуть не сбросил в реку. Я настойчиво просил миледи графиню пригласить его в замок. 
- Значит, кто-то из виргинских мальчиков приезжал в Каслвуд и его не пригласили остановиться в замке? 
- Но ведь остался только один, дражайшая моя, - перебил граф. - Другой, как вам известно... 
- Какая гнусность! 
- Да, признаюсь, вряд ли так уж приятно быть скаль... 
- Значит, внук Генри Эсмонда, хозяина этого дома, был здесь, и никто из вас не предложил ему гостеприимства? 
- Но ведь мы же этого не знали, а он остановился в "Замках"! - пояснил Уилл. 
- Так он остановился в гостинице, а вы сидите здесь! - воскликнула старая дама. - Это переходит всякие границы. Кликните кого-нибудь! Подайте мою накидку - я сама пойду к нему. И вы пойдете со мной сию же минуту, милорд Каслвуд. 
Молодой человек сердито вскочил. 
- Госпожа баронесса де Бернштейн! - воскликнул он. - Ваша милость может идти, куда ей угодно, но что до меня, я не собираюсь терпеть, чтобы по моему адресу произносились такие слова, как "гнусность". Я не пойду за молодым джентльменом из Виргинии, а останусь сидеть здесь и допивать пунш. А вы, сударыня, не шепчите "Юджин"! Ну и что "Юджин"? Я знаю, что у ее милости большое состояние и вам хотелось бы сохранить его за нашей милой семейкой. Но вы на эти деньги заритесь больше, чем я. Пожалуйста, пресмыкайтесь ради них, а я не стану! - И с этими словами граф опустился в свое кресло. 
Баронесса обвела взглядом остальных, - все сидели, опустив голову, - а потом посмотрела на милорда, на этот раз уже без всякой неприязни. Она наклонилась к нему и быстро проговорила по-немецки: 
- Я была неправа, когда сказала, что полковник был единственным, настоящим мужчиной в нашем роду. Ты тоже можешь быть мужчиной, Юджин, когда хочешь. 
На что граф только поклонился. 
- Если вы не хотите выгонять старуху из дому в такой поздний час, то пусть хотя бы Уильям сходит за своим кузеном, - сказала баронесса. 
- Я ему это уже предлагал. 
- И мы тоже, и мы! - хором воскликнули барышни. 
- Но право же, я ждала только одобрения нашей дорогой баронессы, сказала их мать, - и буду в восторге приветствовать здесь нашего юного родственника. 
- Уилл! Надевай-ка сапоги, бери фонарь и отправляйся за виргинцем, распорядился милорд. 
- И мы разопьем еще одну чашу пунша, когда он придет, - сказал Уильям, который к этому времени успел выпить лишнего. И он отправился выполнять поручение - нам уже известно, как он приступил к своей миссии, как выпил еще пуншу и какой неудачей окончилось его посольство. 
Достойнейшая леди Каслвуд, увидев на речном берегу Гарри Уорингтона, увидела весьма красивого и привлекательного юношу, и, возможно, у нее были свои причины не желать его присутствия в лоне ее семьи. Не все матери бывают рады визитам привлекательных девятнадцатилетних юношей, когда в семье имеются двадцатилетние девицы. Если бы поместье Гарри находилось не в Виргинии, а в Норфолке или в Девоншире, добрейшая графиня, наверное, не стала бы так медлить с приглашением. Будь он ей нужен, она протянула бы ему руку со значительно большей охотой. Пусть светские люди эгоистичны, во всяком случае они не скрывают своего эгоизма и не прикрывают холодность лицемерной личиной родственной привязанности. 
С какой стати должна была леди Каслвуд утруждать себя, оказывая гостеприимство незнакомому молодому человеку? Только потому, что он нуждался в дружеском внимании? Лишь простак мог бы счесть это достаточной причиной. Люди, составляющие, подобно ее сиятельству, цвет общества, выказывают дружбу лишь тем, у кого много друзей. Ну, а несчастный одинокий мальчик из далекой страны, с довольно скромным состоянием, ему к тому же не принадлежащим, и, весьма вероятно, неотесанный, с грубыми провинциальными привычками - неужели знатная дама должна была утруждать себя ради такого молодого человека? Allons donc! {Помилуйте! (франц.).} Ведь в харчевне ему будет даже удобнее, чем в замке. 
Так, несомненно, рассуждала графиня, и баронесса Бернштейн, прекрасно знавшая свою невестку, отлично это понимала. Баронесса также была светской женщиной и при случае могла померяться эгоизмом с кем угодно. Она нисколько не обманывалась относительно причин того почтительного внимания, каким ее окружали члены каслвудской семьи - и мать, и дочери, и сыновья, - а так как она обладала немалым юмором, то с удовольствием играла на особенностях натуры каждого из членов этой семьи, забавляясь их алчностью, их подобострастием, их безыскусственным уважением к ее денежной шкатулке и нежною привязанностью к ее кошельку. Они были не очень богаты, и состояние леди Каслвуд предназначалось только ее родным детям. А двое старших унаследовали от своей матери-немки лишь льняные волосы и внушительную родословную. Однако и те, у кого были деньги, и те, у кого их не было, равно жаждали денег баронессы. В подобных случаях корыстолюбие богатых не уступает корыстолюбию бедных. 
Таким образом госпожа Бернштейн гневно стукнула по столу, отчего стаканы на нем и те, кто сидел за ним, равно задрожали, потому лишь, что пунш и шампанское, к которому баронесса питала особое пристрастие, привели ее в сильное возбуждение, и благородное вино, разгорячив ее кровь, пробудило в ней благородное негодование при мысли о бедном одиноком мальчике, тщетно томящемся за порогом дома его предков, а вовсе не потому, что она сильно рассердилась на своих родственников: ведь ничего иного она от них и не ждала.