Вороново крыло

— Это единственный в своем роде конь, — проговорил мистер Снэффл, — это тот самый прославленный «Император», бывший несколько лет тому назад гордостью цирка Астли, и мистер Дюкроу только потому расстался с ним, что не мог его видеть после смерти миссис Дюкроу, которая неизменно ездила на нем. Я решил, что дамам и лондонским щеголям под стать кататься на таком коне, и купил его (поступь у него удивительная, едешь — точно в кресле сидишь), но таким смирным он бывает только по воскресеньям.
— Почему же? — спросил капитан. — Почему в воскресенье он бывает смирнее, чем в другие дни недели?
— А потому, что по воскресеньям на улицах нет музыки. Первому джентльмену, отправившемуся на нем кататься, пришлось протанцевать кадриль на верхней Брук-стрит под шарманку, наигрывавшую «Зреют вишни», — вот каков нрав этой лошадки. Если вы видели «Битву под Аустерлицем», где миссис Д. выступала в роли женщины-гусара, вы, может, помните, как она вместе с конем умирала в третьем действии, когда оркестр играл «Боже, храни императора» (поэтому коня и прозвали «Императором»). А теперь, стоит ему только услышать этот гимн, как он сразу же встает на дыбы, трясет гривой и перебирает в такт передними ногами, а потом осторожно припадает к земле, словно сраженный пушечным ядром. Как-то раз он проделал такой номер с одной дамой перед Эпсли-хаусом; с тех пор я даю его своим друзьям только по воскресеньям, когда можно не опасаться таких сюрпризов. Эглантайн — мой друг, не дам же я ему лошадь, на которую нельзя положиться.
Поболтав еще несколько минут, милорд со своим другом покинули мистера Снэффла и направились в «Риджент».
— Ну здогово! Чегт побеги! — ликовал его светлость, надрываясь от хохота. — Поезжайте в моей карете. Возьмите Лангли. Черт побери! За это стоит заплатить тысячу фунтов!
В субботу ровно в десять часов утра мистер Вулси вошел к мистеру Эглантайну, держа под мышкой сверток, завязанный в желтый платок. В этом свертке заключался самый прекрасный и самый элегантный сюртук, какой когда-либо доводилось носить джентльмену. Он сидел на Эглантайне как облитой, нигде не морщил, и был такого совершенного покроя, что Эглантайн, с удовольствием любуясь собой в зеркале, решил, что в таком сюртуке он похож на мужественного, благородного, чистокровного джентльмена, по меньшей мере на подполковника.
— Вы полный мужчина, Эглантайн, — проговорил портной, не менее парфюмера восхищенный собственной работой — с этим ничего не поделаешь, но теперь, сэр, вы, во всяком случае, больше походите на Геркулеса, чем на Фальстафа, и если платье может сделать джентльмена, то вы — джентльмен. Я бы советовал вам завязать ваш голубой галстук чуть пониже и убрать с брюк нашивки. Оденьтесь построже. Ничего кричащего. Простой жилет, темные брюки, черный шейный платок, черная шляпа, — и даю голову на отсечение, что завтра во всей Европе не найдется человека, одетого лучше вас.
— Благодарю вас, Вулси, благодарю вас, дорогой сэр, — говорил очарованный парфюмер, — а теперь я попрошу вас примерить вот это.
Парик был изготовлен с не меньшим мастерством. Он не был в том пышном стиле, который так любил сам мистер Эглантайн, — как выражался парфюмер, это была «простая и скромная шевелюра».
— Можно подумать, мистер Вулси, что они всю жизнь росли у вас на голове, никому и в голову не придет, что это не ваш естественный цвет (мистер Вулси покраснел). Теперь вы выглядите на десять лет моложе, и не вздумайте больше напяливать ваше воронье гнездо.
Вулси посмотрел в зеркало и тоже остался доволен. Соперники пожали друг другу руки и тотчас же стали друзьями, а парфюмер от полноты чувств рассказал портному о своих планах на завтрашний день и пригласил его отобедать вместе со всеми в «Звезде и Подвязке», предложив Вулси место в коляске.
— А может, хотите поехать верхом? — с необыкновенно важным видом спросил Эглантайн. — Снэффл посадит вас на лошадь, и если вы захотите, мы можем поехать по обе стороны коляски.
Но Вулси скромно признался, что он плохой наездник, и с радостью принял предложенное ему место в коляске с условием, что половину всех расходов на эту увеселительную поездку он возьмет на себя. Его предложение было принято, и джентльмены расстались с тем, чтобы вечером встретиться в клубе, где все были поражены установившимся между ними дружеским тоном.
Вечером в клубе мистер Снэффл повторил мистеру Вулси предложение парфюмера, заметив, что раз Эглантайн собирается ехать на «Императоре», то и Вулси непременно должен ехать верхом. Но портной снова отказался, смиренно признавшись, что ему еще никогда не приходилось садиться на лошадь и что он во всех отношениях предпочитает верховой езде коляску.
С этого вечера в клубе за Эглантайном твердо укрепилась репутация «щеголя».
В воскресенье ровно в два часа дня оба кавалера предстали у дверей «Сапожной Щетки», чтобы встретить двух улыбающихся дам.
— Ах, боже мой! Мистер Эглантайн! — вскричала мисс Крамп, совершенно ошеломленная его видом. — Я еще никогда в жизни не видела вас таким красивым!
Услышав такой комплимент, мистер Эглантайн чуть было не бросился к ней на шею.
— Ах, мама, что же это случилось с мистером Вулси! Он сегодня точно помолодел на десять лет!
Миссис Крамп согласилась с мнением дочери; Вулси галантно поклонился, и оба джентльмена обменялись взглядами, выражавшими самое искреннее расположение.
День был превосходный. Эглантайн в сдвинутой набекрень шляпе, упершись левой рукой в бок и откинув голову, величественно трусил на своем покачивающемся седле-кресле; всякий раз как «Император» обгонял коляску, он оборачивался и с высоты поглядывал на Морджиану. Проезжая мимо Эбенезерской капеллы, из которой доносилось пение прихожан, «Император» чуть повел ушами, но в остальном все шло как по маслу; к тому времени, как общество добралось до Ричмонда, мистер Эглантайн не успел почувствовать ни малейшей усталости, ноги и руки его ничуть не затекли, и он приехал как раз вовремя, чтобы передать своего скакуна заботам кучера и предложить дамам руку, когда они выходили из коляски.
Нет нужды перечислять здесь все те блюда, которыми наслаждалось общество за обедом в «Звезде и Подвязке». Было бы большим заблуждением с моей стороны утверждать, что они не пили шампанского. Они веселились, как только могут веселиться четверо молодых людей в этом христианнейшем мире; застенчивое внимание парфюмера и мужественное ухаживание портного заставили Морджиану почти забыть о галантном капитане или, во всяком случае, совершенно не замечать его отсутствия.
В восемь часов они собрались ехать домой.
— Может быть, вы сядете с нами в коляску, — предложила Морджиана Эглантайну, подарив его самым нежным взглядом. — А на лошади поедет Дик.
Но Арчибальд был слишком большим любителем верховой езды.
— Боюсь, что не всякий справится с этой лошадью, — проговорил он, значительно глядя на Морджиану, и горделиво поскакал рядом с коляской. Луна сияла и при содействии газовых фонарей так бесподобно освещала землю, что и передать невозможно.
Вдруг вдалеке послышались нежные и жалобные звуки рожка, — кто-то очень искусно исполнял религиозный гимн.
— Ах, еще и музыка! Это божественно! — вскричала Морджиана, устремляя глаза к звездам. Музыка слышалась все ближе и ближе, отчего восторг всего общества все более возрастал. Коляска катилась со скоростью примерно четырех миль в час, и «Император» принялся на столь же быстром скаку перебирать в такт музыке передними ногами.
— Не иначе как мистер Вулси доставил нам это удовольствие, предположила романтичная Морджиана. — Мистер Эглантайн угощал нас обедом, а вы решили угостить нас музыкой.
Надо заметить, что во время этого веселого вечера Вулси был слегка, всего лишь самую малость, — разочарован, воображая, что Эглантайн, более наделенный красноречием, чем он, незаслуженно снискал большую благосклонность дам, а так как Вулси оплатил половину всех расходов, ему было чрезвычайно досадно, что вся заслуга этой затеи приписывалась одному Эглантайну. Поэтому, когда мисс Крамп спросила его, не он ли позаботился о музыке, Вулси имел глупость ответить на ее вопрос уклончиво, ничего не имея против того, чтобы оставить ее в приятном заблуждении, будто этим скромным проявлением внимания она обязана ему.