История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим
И только когда я до конца узнала его - ибо при жизни моей матери он никогда не открывался мне полностью, - когда я узнала всю силу и благородство чувства, которым он меня дарил, я поняла и простила то, что при жизни матери, признаюсь, порой сердило меня - ее ревнивое отношение к мужней любви. То был столь драгоценный дар, что не удивительно, если она, владея им, стремилась сохранить его целиком и ни с кем, даже с собственной дочерью, не хотела поделиться им.
Я ни разу не слышала, чтобы отец повысил голос, произнес резкое слово, и тем удивительнее было уважение, которое питали к нему подчиненные; работники на наших плантациях - как вывезенные из Англии, так и негры, купленные здесь, - повиновались ему с таким рвением, какого не могли добиться от своих подчиненных самые суровые из окрестных надсмотрщиков. Он не допускал фамильярности, но всегда был крайне прост и естественен в обращении; он одинаково относился к великим и к ничтожным и с черной рабыней был так же вежлив, как с супругой губернатора. Никому бы и в голову не пришло позволить себе с ним вольность (помню лишь один случай с неким подвыпившим джентльменом из Йорка, и надо сказать, что отец так и не простил виновного); он умел заставить самых скромных и застенчивых чувствовать себя непринужденно в его обществе, а с заносчивых сбивал спесь спокойной насмешкой, которой все до крайности боялись. Его вежливость не была чем-то вроде праздничной одежды, которую снимают после ухода гостей; он всегда был одинаково вежлив, как был всегда одинаково одет, будь то для семейного обеда или для парадного торжества. Говорят, он любил занимать первое место в обществе, но было ли такое общество, где первое место не принадлежало бы ему по праву? Когда мы ездили в Европу для моего образования и гостили в Лондоне у моего сводного брата милорда Каслвуда и его второй жены, я встречала при дворе ее величества самых прославленных джентльменов той поры и про себя я решила, что мой отец не уступает ни одному из них; это говорил и знаменитый лорд Болинброк, приезжавший к нам из Доули; от него же я слыхала, что ныне мужчины уже не те, что во времена его молодости. "Если б ваш отец, сударыня, - сказал он мне, - удалился в леса, индейцы избрали бы его своим сэчемом"; и милорду угодно было в шутку называть меня принцессой Покахонтас.
Я никогда не видала другой нашей близкой родственницы, супруги епископа Тэшера, о которой так много говорится в мемуарах отца; матушка одна ездила навестить ее в деревню. Я не тщеславна (что и доказала, выйдя, согласно желанию моей матери, за джентльмена, который был всего лишь младшим сыном суффолькского баронета), но я питаю _должное уважение_ к своему имени и удивляюсь, как особа, некогда его носившая, могла променять его на имя миссис _Томас Тэшер_. Я оставляю в стороне, как гнусные и не заслуживающие доверия, толки, которые я слышала в Европе и по молодости не могла понять тогда, - толки о том, как эта особа, _покинув родной дом_, бежала в Париж, как она из ревности к претенденту выдала его тайны лорду Стэру, послу короля Георга, что едва не послужило причиной гибели принца; как воротилась в Англию и вышла замуж за упомянутого мистера Тэшера и стала пользоваться особым расположением короля Георга Второго, который сделал мистера Тэшера соборным деканом, а впоследствии епископом. Я так и не видала этой леди, ибо она сочла за благо не выезжать из своего замка все время, что мы были в Лондоне; но матушка, воротясь от нее, говорила, будто она утратила всю свою красоту, и предостерегала меня, советуя не придавать чересчур большой цены дарам, которыми наделила меня природа. Она сделалась толста до чрезвычайности; и я помню, как леди Каслвуд, жена моего брата, говорила: "Не удивительно, что она попала в фаворитки, ведь король, как и его отец, падок до старух и уродин", - на что мой отец возразил, что женщины все одинаковы: мир не видывал подобной красавицы, и мы готовы простить ей все, кроме ее красоты. Матушка казалась немало этим раздосадованной, а милорд Каслвуд смеялся от души; я же, по молодости лет, не могла, разумеется, понять истинного смысла их слов.
После событий, описанных в третьей книге, мой отец и моя мать оба отправились за океан, следуя совету друзей, уговаривавших их покинуть родину, ввиду тех обстоятельств, о которых говорится в конце этих записок. Брат же мой, узнав о том, что будущая супруга епископа покинула Каслвуд и отправилась в Париж к претенденту, пустился в погоню и, вероятно, убил бы оскорбителя, невзирая на его высокий сан, если б принцу не удалось спастись бегством. Когда впоследствии он высадился в Шотландии, Каслвуд преисполнился к нему такой ненависти, что, испросив на то позволения, вступил добровольцем в армию герцога Аргайля в Шотландии, с которой претендент так и не осмелился померяться силами; и с той поры милорд окончательно примирился с ныне царствующим домом и даже был взыскан его милостями.
Миссис Тэшер тем временем успела возненавидеть претендента не меньше, нежели ее родичи, и, как говорят, любила похваляться, что благодаря ей милорд был не только возвращен в лоно англиканской церкви, но и удостоился звания пэра, которое ныне закреплено за _младшей ветвью_ нашего рода. Она была в большой дружбе с сэром Робертом Уолполом и, как говаривал, посмеиваясь, мой отец, не угомонилась бы, покуда ее муж не переехал бы в Ламбет. Однако епископ умер скоропостижной смертью от удара, и жена воздвигла величественный памятник на его могиле; и ныне супруги покоятся рядом под балдахином с мраморными облаками и ангелами, тогда как первая миссис Тэшер погребена в Каслвуде, за шестьдесят миль от них.
Но мой отец обладал умом и образованием, каких от женщины и ожидать нельзя, и его приключения в Европе были много любопытнее, нежели жизнь, которую он вел здесь, выполняя мирные обязанности, предписанные ему любовью и долгом; а потому я ограничу свое вступление к его запискам и не стану мешать своим детям обратиться к прочтению повести, несравненно более увлекательной, нежели рассказы их любящей матери,
Рэйчел Эсмонд Уорингтон
Каслвуд, Виргиния Ноября 3-го дня 1778 года