История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

- Милли, голубка, не иначе как ты поймала его на крючок. 
- Полноте, папаша, ведь он еще ребенок, - возразила Милли. - Сущий младенец. 
- А ты его все равно подцепила, - сказал капитан, - и на мой взгляд рыбка недурна. Я порасспросил Тома у "Джорджа" и Флинта, бакалейщика, у которого его мать закупает припасы, - состояние не маленькое - собственный выезд - прекрасный парк и усадьба - Фэрокс-Парк - единственный сын - в двадцать один год станет безраздельным владельцем имущества - такое на дороге не валяется, мисс Фодерингэй. 
- Эти мальчики только говорят красно, - вздохнула Милли. - Помните, в Дублине, уж как вы расхваливали молодого Полдуди, у меня до сих пор полон ящик стихов, что он писал мне из колледжа Святой Троицы. А он взял и уехал за границу, и мать женила его на англичанке. 
- Лорд Полдуди был знатного рода, у них это принято; да и ты еще тогда не прославилась. Но ты особенно не поощряй этого юнца, - клянусь честью, Джек Костиган не потерпит, чтобы кто-то играл его дочерью. 
- Не беспокойтесь, папаша, дочь и сама этого не потерпит, - сказала Милли. - Подлейте-ка мне пунша, очень уж вкусно. А насчет юнца можете не тревожиться, я не маленькая, капитан Костиган, сумею о себе позаботиться. 
И вот Пен продолжал скакать в город и обратно и после каждого свидания с девушкой все больше в нее влюблялся. Капитан иногда присутствовал при этих свиданиях, но обычно тотчас по приходе Пена нахлобучивал шляпу и отправлялся по каким-нибудь делам, предпочитая оставлять парочку наедине и полностью полагаясь на свою дочку. Как упоительны были эти минуты! Гостиная капитана была низкая комната с деревянными панелями и большим окном, смотревшим в сад настоятеля собора. Пен сидел там и говорил без конца - говорил с Эмили, которая была так прекрасна, когда склонялась над своим рукоделием, - так прекрасна и так спокойна, и солнце вливалось в широкое окно, освещая ее с головы до ног. В самый разгар их беседы загудит, бывало, соборный колокол, и Пен, умолкнув, с улыбкой на губах ждет, пока растают в воздухе его раскатистые удары; или под вечер расшумятся грачи на старых вязах; или приглушат его слова звуки органа ж церковное пение. 
К слову сказать, мисс Фодерингэй, в скромной шали и шляпке под вуалью, каждое воскресенье неукоснительно ходила в церковь в сопровождении своего неутомимого родителя, который восклицал "аминь" густым басом с ирландским акцентом, участвовал в пении псалмов и вообще вел себя примерно. 
Маленький Бауз, старый друг их дома, рвал и метал, узнав, что мисс Фодерингэй подумывает о браке с мальчишкой моложе ее на восемь лет. Бауз, калека, сам признававший, что он еще безобразнее, нежели Бингли, а посему не может играть на сцене, был странный, беспокойный человек, наделенный недюжинным талантом и юмором. Мисс Фодерингэй сразу привлекла его своей красотой, и он стал учить ее играть. Своим надтреснутым голосом он пронзительно громко читал ей роли, а она со слуха заучивала их наизусть и повторяла звучным, ласкающим контральто. Он показывал ей, как нужно двигаться, и сам сгибал и округлял ее бесподобные руки. Те, кому довелось видеть эту актрису, помнят, вероятно, что она всякий раз играла с одинаковыми жестами, интонациями и мимикой, что она всегда останавливалась на той же половице, в той же точно позе, в то же мгновение, и на такую же высоту закатывала глаза, и разражалась душераздирающими рыданиями на том же особенно трагическом слове. Она кланялась публике, вся трепеща от волнения, такая измученная и заплаканная, что кажется, сейчас лишится чувств, а едва ее скрывал занавес, подкалывала волосы и уходила домой, к бараньей котлете с крепким портером; и, покончив с утомительными дневными трудами, ложилась спать и храпела воинственно и равномерно, как ночной сторож. 
Итак, Бауз вознегодовал, узнав, что его ученица готова погубить свою карьеру, став женою помещичьего сынка. Он уверял, что, как только ее увидит какой-нибудь лондонский антрепренер, она получит ангажемент и будет иметь огромный успех в столице. Беда в том, что лондонские антрепренеры уже видели ее. Три года назад она дебютировала в Лондоне и провалилась по причине полной неспособности. А уже после этого за нее взялся Бауз и стал проходить с нею роль за ролью. Как он трудился, как взвизгивал и размахивал руками, снова и снова повторяя те же строки, и с каким неодолимым терпением и тупостью она ему вторила! Она понимала, что он делает из нее актрису, и не препятствовала ему. Она не была ни признательна, ни неблагодарна, ни злонравна, ни жестока. Она была просто глупа, а Пен был без памяти в нее влюблен. В назначенное время из "Герба Клеверингов" прибыла карета и увезла наших друзей в Чаттерис, в театр, где, как с радостью отметил Пен, собралось довольно много публики. Мистер Фокер и мистер Спэйвин, прибывшие из Бэймута, сидели в ложе, разодетые по последней моде. Они дружески поздоровались с Пеном и, оглядев его дам, вполне их одобрили; да и то сказать, Лора была премиленькая девочка, с румяными щечками и блестящими темными локонами, а миссис Пенденнис в черном бархате, с брильянтовым крестиком, который она надевала в торжественных случаях, выглядела как никогда благообразной и величественной. Позади них расположились мистер Артур и тихий Сморк с кудрей, ниспадающей на лоб, и в белом шейном платке, повязанном с большим тщанием. Он стыдился, что находится в столь греховном месте, но как же сладко ему было там находиться! И он и миссис Пенденнис захватили с собою "Гамлета", чтобы следить по книжке, как то принято у провинциалов, для которых посещение театра - большое событие. Сэмюел, служивший у мистера Пенденниса кучером, конюхом и садовником, занял свое место в партере, где виднелся и человек мистера Фокера. Там же уселись унтер-офицеры драгунского полка, которого трубачи, с любезного разрешения полковника Франта, как всегда помогали в оркестре; а сам этот дородный и доблестный воин красовался в ложе, с медалью за Ватерлоо на груди и окруженный молодыми адъютантами. 
- Что это за странного вида человек тебе поклонился, Артур? - спросила миссис Пенденнис. Пен густо покраснел.