История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти

— Да, сэр, я высоко чту его как первого человека в лондонском Сити и нашего директора-распорядителя.
— Я тоже, — подхватил Тидд, — и ровно через две недели, в день моего совершеннолетия, докажу делом свое к нему доверие.
— Каким же это образом? — осведомился я.
— Видите ли, сэр, надобно вам сказать, что четырнадцатого июля я стану… э-э… обладателем солидного капитала, который мой батюшка нажил своими занятиями.
— Да скажите прямо, что он был портной, Тидд.
— Да, он был портной, сэр, но что же из этого? А я учился в университете, сэр, и чувства у меня возвышенные; да, столь же возвышенные, как у иных отпрысков отжившей свой век аристократии, а быть может, и более того.
— Не будьте так суровы, Тидд! — сказал капитан, осушая десятый стакан кларета.
— Видите ли, мистер Титмарш, достигнув совершеннолетия, я войду во владение солидным капиталом; и мистер Брафф был столь добр, что предложил мне тысячу двести фунтов в год с моих двадцати тысяч, так что я пообещал поместить их в его предприятие.
— В наше Западно-Дидлсекское страховое общество, сэр? — спросил я.
— Нет, в другую компанию, мистер Брафф там директором, и она ничуть не хуже. Мистер Брафф старинный друг нашего семейства, сэр, и очень ко мне расположен, он говорит, что при моих талантах я непременно должен войти в парламент, а тогда… тогда, видите ли, распорядившись своим наследством, я смогу подумать и о наследниках!
— А он малый не промах, — сказал капитан. — Вот уж не думал я, когда тузил вас в школьные годы, что наставляю синяки будущему государственному мужу!
— Говорите-говорите, молодые люди, — сказал Брафф, просыпаясь. — Я сплю вполглаза и все слышу. Да-да, Тидд, заседать вам в парламенте, милейший, не будь я Джон Брафф! И вы получите со своего капитала шесть процентов годовых, вот провалиться мне на этом месте! Но вот насчет моей дочери — это уж вы у ней самой справляйтесь, не у меня. Вы ли ее заполучите, капитан ли, Титмарш ли — это уж кто как сумеет. Мне от зятя одно надобно: был бы человек благородный, возвышенного образа мыслей, а вы все таковы.
Тидд выслушал это с самым серьезным видом, но, едва хозяин снова погрузился в сон, лукаво показал на свои брови и, глядя на капитана, хитро покачал головой.
— Эко! — сказал капитан. — Я говорю, что думаю. Если угодно, можете передать мои слова мисс Брафф.
На этом разговор оборвался, и нас пригласили пить кофе, после чего капитан распевал с мисс Брафф романсы, Тидд молча глядел на нее, я рассматривал гравюры, а миссис Брафф вязала чулки для бедных. Капитан откровенно насмехался над мисс Брафф, над ее жеманными речами и ужимками. Но, несмотря на его грубое, бесцеремонное обхождение, она, мне кажется, очень к нему благоволила и на удивленье кротко сносила его дерзости.
В полночь капитан Физгиг отбыл в казармы в Найтс-бридж, а мы с Тиддом разошлись по своим комнатам. Назавтра было воскресенье, в восемь часов утра нас разбудил настойчивый звон колокола, а в девять мы все сошлись в столовой, и мистер Брафф прочитал вслух молитвы, главу из Библии и еще произнес проповедь, обращенную ко всем нам — гостям, чадам и домочадцам; не слушал ее один только француз-повар, мсье Трепетен, — со своего места за столом я видел, как он бродит по саду в белом ночном колпаке я покуривает сигару.
По будням мистер Брафф тоже собирал своих домашних на молитву, только происходило это в восемь часов утра, минута в минуту; но хотя, как я убедился впоследствии времени, был он отъявленный лицемер, я отнюдь не намерен глумиться над этим домашним обрядом или утверждать, будто мистер Брафф оттого был лицемерен, что читал своему семейству молитвы и проповеди: на свете немало есть людей и дурных и хороших, вовсе не приверженных этому обычаю, — но я ничуть не сомневаюсь, что хорошие люди, соблюдай они этот обряд, стали бы от этого еще лучше, и не считаю себя вправе судить о том, как это сказалось бы на людях дурных, а посему иные выражения его христианских чувств обхожу молчанием, довольно будет упомянуть, что в речах своих он всечасно прибегал к Священному писанию, по воскресеньям, ежели только не принимал гостей, трижды ходил в церковь; и ежели с нами не пускался в рассуждения о вере, то отнюдь не потому, что ему нечего было сказать: в этом я убедился однажды, когда на обед были приглашены квакеры и диссиденты, и он толковал о сем предмете с не меньшей важностью и знанием дела, чем любой из этих священников. Тидда в тот раз за столом не было, ибо ничто не могло заставить его расстаться с байроновекой черной лентой и открытым воротом, — а потому Брафф послал его в кабриолете в цирк Астли.
— И вы, дорогой мой Титмарш, смотрите, — сказал он мне, — не вздумайте надевать бриллиантовую булавку; нашим нынешним гостям все эти безделушки не по вкусу; сам-то я не враг безобидных украшений, однако же не намерен оскорблять чувства тех, кто придерживается более строгих правил. Вы убедитесь, что и супруга моя, и мисс Брафф в подобных делах не выходят из моей воли.
Так оно и было: обе они появились в черных платьях и в палантинах, тогда как обыкновенно платье у мисс Брафф только что не падало с плеч.
Капитан Физгиг наезжал постоянно, и уж его-то мисс Брафф всегда принимала с радостью. Однажды, совершая прогулку в одиночестве, я повстречался с ним у реки, и мы долго беседовали.
— Насколько я мог заметить, мистер Титмарш, — сказал он, — вы малый честный и прямодушный, и я хотел бы кое-что у вас узнать. Первым долгом, не расскажете ли вы мне об этом вашем Страховом обществе? Вот вам. слово чести, что дальше это не пойдет. Вы принадлежите к деловому миру ж разбираетесь в положении вещей. Как вы полагаете, ваше предприятие надежно?
— Скажу вам, сэр, честно и откровенно: полагаю, что так. Оно, правда, учреждено тому всего четыре года, но когда оно было основано, мистер Брафф был уже широко известен в деловых кругах, и у него были весьма обширные связи. Каждый наш конторщик, так сказать, заплатил за свое место: либо он сам, либо его родные приобрели акции нашего предприятия. Меня, к примеру, приняли через то, что матушка моя, женщина без всякого достатка, вложила в это дело скромное наследство, нами полученное, и тем обеспечила годовую ренту себе и службу мне. Шаг этот мы обсуждали всей семьей с нашими поверенными — мистерами Хеджем и Смизерсом, людьми в наших краях известными, и согласились на том, что матушке невозможно было поместить эти деньги с большей выгодою для всего нашего семейства. Капитал одного только Браффа составляет полмиллиона, да имя его само по себе немалое богатство. Более того: третьего дня я писал к своей тетушке, она располагает свободными деньгами и справлялась у меня, как бы ими получше распорядиться, и я ей посоветовал купить наши акции. Могу ли я дать вам лучшее доказательство того, сколь твердо я уверен в нашей платежеспособности?
— А Брафф никак не старался утвердить вас в этом мнении?
— Да, конечно, он со мной беседовал. Но он со всей откровенностью разъяснил мне свои побуждения, и ни от кого из нас их не скрывает. Он говорит: «Джентльмены, цель моя всячески расширять наше дело. Я намерен сокрушить все прочие лондонские страховые общества. Для акционеров наши условия по сравнению с прочими обществами куда как выгодны. Мы в силах выдержать этот риск, и таким-то манером мы достигнем процветания. Но в придачу и каждый из нас должен потрудиться. Все наши служащие — держатели наших акций, все без изъятия, должны, не щадя сил, привлекать к нам новых клиентов, и как бы ни был скромен их вклад, не упускайте его, в этом вся соль». В согласии с этим правилом, наш директор уговаривает всех своих друзей и слуг приобретать, акции нашего страхового общества; даже его здешний привратник — и тот наш акционер; и так он умудряется привлечь к нам всякого, с кем ни столкнется. Вот меня, к примеру, он только что назначил на лучшую должность, а ведь мой черед должен бы прийти еще не скоро. Пригласил меня сюда и принимает по-царски. А все почему? Потому что у моей тетушки есть три тысячи фунтов, и мистер Брафф желает, чтобы она поместила их к нам.