Кольцо и роза, или История принца Обалду и принца Перекориля

Кто прилежней, угадай-ка:
Камеристка иль хозяйка?
 
ГЛАВА ШЕСТАЯ
о том, что поделывал принц Перекориль
Принц-то наш всегда ленился,
Впрочем, кто ж из них трудился?
А теперь обратимся к Перекорилю, племяннику нынешнего короля Пафлагонии. Пока этот юноша, как говорилось на странице девяносто шестой, мог наряжаться в красивые камзолы, скакать на горячем коне, позвякивать в кармане деньгами, а главное — их тратить (и все больше на других), он не очень горевал о потере трона, ибо от природы был беззаботен и не чувствовал особого интереса ни к политике, ни к наукам. Так что наставник его не изнывал от трудов. Перекориль не учил математику и древние языки, и лицо лорд-канцлера Пафлагонии Пропедантуса вытягивалось все больше и больше из-за того, что никак было его высочество не засадить за пафлагонские законы и конституцию! Зато королевские егери и лесничие находили принца весьма способным учеником; танцмейстер расхваливал его за редкое усердие и изящество; лорд-попечитель бильярдной пел дифирамбы его ловкости, и ему вторил главный смотритель теннисного корта; а учитель фехтования, гвардейский капитан, доблестный служака граф Атаккуй, утверждал, что с той поры, как он пропорол понтийского полководца, грозного Пузырьюса, никогда еще не встречал он человека, столь искусно владеющего шпагой, как наш принц.
Надеюсь, вы не осудите принца и принцессу за то, что они вместе прогуливались по дворцовому саду и Перекориль, как истинный кавалер, целовал ручку Анжелике. Во-первых, они были родственники; во-вторых, тут же рядом гуляла королева (вам ее не видно, она за деревом), а королева всегда желала, чтобы Перекориль с Анжеликой поженились; того же хотел и Перекориль да порой и сама Анжелика: она считала кузена смелым, красивым и добрым, но она, как вы знаете, была на редкость умна и учена, а наш Перекориль — неуч неучем да и не больно речист.
Как принцесса все забыла
И кузена разлюбила.
Если они смотрели на звезды, разве мог Перекориль рассказать что-нибудь о небесных телах? А однажды теплым вечером, когда молодые люди стояли на балконе, Анжелика объявила:
— А вон Медведица!
— Где?! — вскричал Перекориль. — Не пугайтесь, Анжелика! Будь здесь хоть дюжина медведей, я перебью их, они вас не тронут!
— Ах, что за глупое создание! — проговорила Анжелика. — Право, вы очень добры, только вот умны не очень.
Если они любовались цветами, юноша выказывал полное незнание ботаники, а про Линнея он даже слыхом не слыхивал. Если пролетали бабочки, принцу было нечего сказать о них: в энтомологии он смыслил не больше, чем я в алгебре. Так что, видите, как ни нравился Перекориль принцессе, она презирала его за невежество. Сдается мне, что она немало переоценивала свою ученость, однако самомнение свойственно людям всех возрастов и обоих полов. Впрочем, когда рядом не было никого другого, кузен вполне устраивал Анжелику.
Король Храбус был слаб здоровьем и вдобавок охотник до яств, которые готовил его французский повар Акулинер, так что ему не сулили долгих лет жизни. Но одна мысль о возможной кончине Храбуса повергала в ужас его хитрого первого министра и коварную старую фрейлину. «Когда принц Перекориль женится на кузине и сядет на престол, — думали Развороль и Спускунет, хорошенькая участь нас ждет — ведь он нас не очень-то любит, мы его так обижали. Мы в два счета лишимся места». Спускунет придется отдать все драгоценности, кружева, кольца, табакерки и часы, принадлежавшие матери Перекориля, а Развороль вынужден будет вернуть двести семнадцать миллионов, и еще девятьсот восемьдесят семь тысяч фунтов, и еще четыреста тридцать девять фунтов тринадцать шиллингов и шесть с половиной пенсов, которые завещал принцу его возлюбленный покойный родитель.
Итак, эта сиятельная дама и премьер-министр ненавидели Перекориля за причиненное ему зло, и оба лжеца измышляли про бедняжку разные небылицы, чтобы восстановить против него короля, королеву и их дочь: будто принц такой неуч, что не может написать без ошибки самое простое слово (даже «Храбус» пишет через «з», а «Анжелика» — через два «л»); за обедом выпивает бочку вина; день-деньской торчит с грумами на конюшне; задолжал кучу денег галантерейщику и пирожнику; постоянно засыпает в церкви и готов без конца играть в карты с пажами. Королева тоже любила перекинуться в картишки, а король засыпал в церкви и не знал меры в еде и питье; и если Перекориль не доплатил где-нибудь за сласти, так ведь и ему кое-кто был должен двести семнадцать миллионов, и еще девятьсот восемьдесят семь тысяч фунтов, и еще четыреста тридцать девять фунтов тринадцать шиллингов и шесть с половиной пенсов. Лучше бы эти клеветники и сплетники поглядели на себя; таково, по крайней мере, мое скромное мнение.
Если на сердце кручина,
Знай — бессильна медицина!
Все эти поклепы и наветы не пропали даром для принцессы Анжелики; она стала холодно поглядывать на кузена, потом принялась смеяться над ним и вышучивать его глупость, а потом издеваться над его вульгарными знакомствами и так безжалостно третировать его на придворных балах, пиршествах и других праздниках, что бедняга Перекориль совсем захворал, слег в постель и послал за доктором.
У его величества короля Храбуса были, как вы знаете, свои причины не любить племянника; и если кто из читателей по наивности этого не понял, пусть прочтет (конечно, с разрешения заботливых родителей) пьесу Шекспира, где рассказано, отчего король Джон недолюбливал принца Артура. [4] Что до венценосной, но забывчивой тетки Перекориля, то ее родственные чувства определялись поговоркой: с глаз долой — из сердца вон. Покуда она могла играть в карты и принимать гостей, ее больше ничего не занимало.
Наверно, эти клеветники (не будем называть их имен) были бы рады, если бы доктор Плати-Глотай, королевский лекарь, извел Перекориля, но сколько тот ни пичкал его снадобьями, сколько ни пускал ему кровь, кончилось все лишь тем, что юноша пролежал в постели несколько месяцев и стал тощим как щепка.
Пока он лежал больной, к пафлагонскому двору прибыл знаменитый художник по имени Томазо Лоренцо, придворный живописец соседнего короля — повелителя Понтии. Томазо Лоренцо рисовал всех придворных, и все были довольны его портретами; ведь даже графиня Спускунет выглядела у него молодой, а Развороль — добродушным.
Живописец льстил безмерно,
Сам в душе смеялся, верно!
— Художник изрядно льстит заказчику, — говорили иные.
— Совсем нет! — возражала принцесса Анжелика. — Ну кто в силах польстить мне? По-моему, он даже не передал всей моей красоты. Терпеть не могу, когда люди не ценят талант, и надеюсь, что мой милый папенька наградит Лоренцо рыцарским Орденом Огурца.
И хотя придворные утверждали, что смешно ее высочеству у кого-то учиться живописи, — так прекрасно она рисует, — все же принцесса Анжелика решила взять урок-другой у Лоренцо, и, пока она у него занималась, ее рисунки были чудо как хороши. Часть их была напечатана в «Дамском календаре», остальные проданы по высокой цене на благотворительном базаре. Разумеется, на каждом рисунке стояла ее подпись, тем не менее я, кажется, догадываюсь, из чьих рук они вышли: того самого хитреца живописца, что явился в Пафлагонию не только затем, чтобы обучать Анжелику рисованию.