Размышления по поводу истории разбойников
В 1733 году Уильям Гордон был осужден за то, что в один из февральских вечеров (приблизительно в тот час, когда в 1833 году обедают) ограбил на дороге между Кенсингтоном и Найтсбриджем некоего джентльмена по имени Фрэнсис Питере, путешествовавшего в собственной, карете. Гордон постучал в окно кареты, и дочь мистера Питерса опустила стекло; затем последовало обычное требование, и в окно были переданы кошелек, кольца и часы. Старый джентльмен не проявлял недовольства, покуда Гордон, побуждаемый скорее прихотью, чем жадностью, не сорвал у него с головы парик и шляпу. "После чего, - заявил мистер Питерс (мы цитируем его показания на суде), - я укорил его за этот поступок. Сказал, что он не совместим с поведением людей его профессии и подвергает опасности мое здоровье, ибо погода стоит весьма холодная". Пока они вели этот спор, к ним подошел какой-то прохожий, держа в руке свечу в фонаре, и безучастно оглядел пострадавших: мистера Питерса с дочерью, лакея и кучера, - иными словами, там было уже четверо мужчин, которые могли бы схватить грабителя в то время, как леди криками призывала бы на помощь. Грабитель между тем отъехал прочь, не ускакал, а именно отъехал, не далее одного питейного заведения в Кенсингтоне, в кухне которого он появился, восседая в седле en cavalier {Лихо (франц.).}, и при этом, разумеется, нисколько не напоминая chevalier de la triste figure {Рыцаря печального образа (франц.).} - того офранцуженного Флорианом Дон-Кихота, который смотрит на нас с титульной страницы, - наоборот он весело смеялся и был в отменнейшем расположении духа, в то время как на голове у него красовалось целых две шляпы, из коих верхняя, принадлежавшая старому джентльмену, была обвязана крепом, что, возможно, придавало нашему весельчаку некоторое сходство с Листоном, оплакивающим преждевременную кончину Салли Стоке. Добавим к этому, что Гордон носил белый плащ и красный сюртук; и как только рука могла подняться, чтобы казнить такого молодца?
Известны тысячи случаев, и все они засвидетельствованы заслуживающими доверия очевидцами (иначе кто поверил бы, что такое возможно?), когда один-единственный всадник останавливал карету, полную пассажиров, которые покорно вручали ему свое имущество. Заметим к слову, что малодушие последних нельзя оправдать даже неожиданностью нападения, ибо в ту пору не существовало человека, который, отправляясь в путь, не предугадывал бы вероятности, - да что там! - даже неизбежности подобной встречи на дороге. Линкольнширский скотовод прежде, чем запечатлеть прощальный поцелуй на упитанной мордашке своего отпрыска, составлял завещание, почитая это необходимой мерой предосторожности для человека, едущего в Лондон. Причем разбой и поношение от какого-нибудь одиночки грабителя терпели не одни только купцы и горожане, но нередко даже знатные господа, путешествующие под охраной вооруженных слуг.
Уже известный нам Гордон сопровождал однажды на ярмарку одного из своих друзей, и тот, будучи менее храбрым или более честным, чем наш блистательный знакомец, выудил у него обещание не грабить по дороге и даже отобрал у Гордона шпагу и пистолет, почитая это самым надежным залогом его миролюбия.
"В пути, - рассказывает летописец тех времен, - мистер Гордон повстречал барскую карету и сказал: "Вот досада-то! Я мог бы тут изрядно поживиться". Не внимая увещаниям своего спутника, он один поскакал к карете я увидел, что ее сопровождают трое или четверо лакеев с мушкетонами. "Сделай милость, любезный, - обратился к одному из них Гордон, - передай это письмо моему приятелю в Лондоне", - и с этими словами подал ему письмо и денег на кружку вина, не спуская тем временем пристального взгляда с кареты. Тут отменно вышколенная лошадь Гордона с прозорливостью, достойной Баярда Дюкроу, направилась прямо к дверце кареты; заглянув во внутрь, Гордон заметил дуло поставленного стоймя мушкетона и, тут же завладев им, отсалютовал сидящим в карете джентльменам и уведомил их, что, ежели они тотчас же не крикнут слугам, чтобы те не стреляли, все они. будут убиты. Услышав это, джентльмены велели слугам не стрелять, и мистер Гордон предъявил свои требования. Получив кошелек с тридцатью пятью гинеями, он, не торопясь, отъехал на небольшое расстояние, выпалил из мушкетона в воздух и отбросил его прочь". Впрочем, не все путешественники были столь смиренны. В отчетах о процессе Уилкинсона и его сообщников, судившихся за убийство в сентябре 1722 года, в качестве свидетеля выступал некий капитан Ленгли, давший следующие показания: "Я проезжал в карете мимо Хайд-парк-корнер, когда на меня напало пятеро. Я выхватил шпагу, дабы оборониться, и трое из них выстрелили в меня. Одна пуля попала мне в левое плечо, кроме того, меня семь раз ранили шпагой. Однако тут ко мне на выручку подоспело двое солдат, и я остался жив".
Нимало не сомневаясь, что многие наши гвардейцы последовали бы примеру доблестного капитана, мы все же рады поздравить их с тем, что они могут разъезжать в своих кабриолетах по Эджуер-роуд и даже ездить в Хэунслоусские казармы, не подвергая столь неприятным испытаниям свою воинскую доблесть. Законодатель и канцлер Генриха VI Фортескью - шекспировский "добродетельный Ланкастер" - автор известного трактата "de Laudibus Legum Angliae {Прославление английских законов (лат.).} (чей труд побудил заняться изучением законов сэра Уильяма Джонса, кем-то метко прозванного "высокородным вралем"), столь пылко восторгается отвагой английских разбойников, что у нас не осталось никаких сомнений в его способности написать еще один том под названием "De Laudibus Latronum Angliae" {Прославление английских разбойников (лат.).}.
Генри Симс, чей жизнедый путь оборвался в 1747 году - eheu! flebilis multis mulieribus {Увы! Прискорбном для многих женщин (лат.).} - в Тайберне, воспылав однажды праведным гневом против сыщиков, отправился в Чэнсери-лейн и стал стучаться у дверей человека, который, как предполагал мистер Симе, проявлял неуместное любопытство по поводу его деятельности на территории Эппингского леса. На зов вышла хозяйка, держа в руке свечу, ибо уединенная улица была погружена в глубокий мрак; заметив, как блеснуло дуло кованного медью мушкетона, женщина заподозрила неладное и захлопнула дверь прямо перед носом "молодого джентльмена Гарри", Он же подтвердил свое право на этот титул тем, что не выстрелил ей вслед, как поступил бы, очевидно, какой-нибудь неотесанный грабитель и уж наверняка О'Коннеловский арендатор, а просто ускакал к другому дому, находящемуся в Холборне, где принялся грозить погибелью владельцу; впрочем, поругавшись некоторое время и излив таким образом свою досаду, Симе направился к гостинице "Серая Гончая" в Друри-лейн, где провел ночь в тех безмятежных сновидениях, какие свойственны только безгрешным душам. Налогоплательщики приходов Сент-Эндрью и Роллз, забудьте о своих тяготах и возликуйте, ибо события, о которых мы здесь повествуем, происходили более ста лет тому назад. На следующее утро после своих ночных визитов "молодой джентльмен Гарри" направился к Эппингскому лесу; позавтракав в Стратфорде, он выехал на Ромфордскую дорогу и ограбил встреченную им почтовую карету на глазах у нескольких всадников, которые, не слезая с коней, угощались у дверей трактира. Tempora mutantur {Времена меняются (лат.).} - нынче фермер из Эссекса, продав на ярмарке свой скот и проезжая на обратном пути мимо Илфорда и Баркингских топей, не понукает лошадей, а ежели и понукает, то не от страха - в Эппингском лесу теперь уж нет пещеры Терпина.