Второе пророчество

Автобус достиг конечного пункта назначения и остановился. Его дверь с тихим шорохом отошла вбок, выпуская наружу немногочисленных пассажиров, зачем-то добиравшихся в столь отдаленный район столицы. Путник решительно покинул теплый салон автобуса, выходя под проливной дождь, в момент промочивший насквозь его пальто. Но стихия свирепствовала зря – высокий мужчина под капюшоном уже давно разучился ощущать холод и сырость, не придавая ни малейшего значения примитивным физическим неудобствам. Он признавал лишь власть разума, да еще довлеющий над миром суровый рок, готовясь выполнить предначертанное ему свыше и воплотить в действительность волю тех, кому служил слишком долго. Жрец Митры бесконечно устал, уже не желая ничего – даже бессмертия, не принесшего ему ни радости, ни разочарования. Он осознавал себя пустым, выгоревшим дотла светильником, зря коптящим небо. Он устал от творящегося вокруг зла, несомого в этот мир жестокими детьми Аримана, разрушающими все на своем пути и нагло попирающими заветы Создателей. Творимые людьми злодеяния уже до краев наполнили черную чашу весов Митры, намного перевесив противоположную, почти пустую – белую. Весы справедливости покачнулись и начали настойчиво клониться в сторону гибели. Последний час Земли близился…
– Никто из них не заслуживает спасения! – удрученно шептал жрец, настойчиво продираясь сквозь дождь и ветер.– Ни люди, ни грязные псы-мутанты, ни даже наши дети – Чистые, случайно пришедшие в этот мир. Проклятая, окаянная любовь – как часто нарушает она благой промысел богов, случайно или преднамеренно вмешиваясь в закономерный ход событий. Именно она породила народ лугару, а теперь возродила род Сокола, но сегодня я задавлю ее на корню, не позволив помешать тому, что должно случиться. Земле суждено погибнуть, ибо, лишь искоренив все прогнившее и порочное, можно начать жить сначала, с белого листа, начисто переписав судьбу вселенной. А посему любое совершенное мною злодеяние становится оправданным…
Говоря откровенно, он сам никогда не верил в возможность свершения второго пророчества. Со дня смерти Дагмары и короля Матиаша, не оставившего после себя потомства, род Сокола считался прервавшимся. Прошло больше пятисот лет, и вот, на тебе, золотая роза лугару, дочь законных правителей Венгрии, возродилась снова, неся в себе все черты легендарных Корвинов: темные, почти черные глаза, светлые волосы и… еще кое-что, являвшееся строжайшей тайной, тщательно оберегаемой храмом Митры. Второе пророчество сбылось! И поэтому сейчас ему следовало поторопиться, чтобы не допустить осуществления еще и третьего, последнего из записанных Заратустрой пророчеств. К тому же там, где появляется женщина, уже не жди ничего хорошего, ибо с ее приходом в жизни всегда начинаются беспорядок и неразбериха, мешающие упорядоченному вращению колеса судьбы…
Он криво ухмыльнулся, понимая – слишком многие назвали бы предательством то, что он намеревался сделать прямо сейчас. К счастью, никто об этом не узнает. Лугару неторопливы, а бушующая на улицах Будапешта стихия, похоже, действует заодно с ним… Пройдет еще немало часов, прежде чем отправленный Наставником посланец достигнет дома главы чалада [7] Чистых – благочестивого Калеба и передаст ему приказание Абадайи. А потом они вместе отправятся в усыпальницу Изгоя и нарушат сон подло предавшего свой народ воина, чтобы отправить его на встречу с дочерью Сокола. Но он знал, что они не успеют, ибо к тому времени ложе сереброволосого выродка окажется пустым, а сам он будет уже далеко отсюда…
Погода ярилась напрасно, так и не сумев остановить фанатично настроенного путника. Он все-таки достиг желанной цели, добравшись до Палвёдской сталактитовой пещеры – самой большой по протяженности (длина ее более тысячи метров) и, безусловно, самой красивой из всех известных. В пещере, открытой для осмотра с начала апреля до конца октября, имелось электрическое освещение, а дорога была вымощена камнем. Впрочем, все эти подробности жреца не интересовали. Путешественник вынул из кармана своего пальто тяжелый медный ключ и отомкнул сваренную из стальных прутьев ограду, закрывающую вход в пещеру. Предусмотрительно оглянулся, но не обнаружил ни единой живой души – один лишь ветер протяжно завывал в темноте, уже сдавшись и даже не пытаясь воспрепятствовать зловещим замыслам одинокого путника. Жрец высокомерно усмехнулся и шагнул внутрь подземного лабиринта, хорошо ему знакомого.
Не обращая внимания на окружающие его красоты, он торопливо преодолел экскурсионную часть пещеры, свободно передвигаясь среди причудливо свисающих с потолка сталактитов и не хуже кошки видя в царящей под землей непроглядной темноте. Могильную тишину пещеры нарушал частый стук капель, срывающихся с граней меловых наростов, кажущийся непомерно громким. Жрец проследовал в узкий боковой коридорчик и прикоснулся к стене, на первый взгляд выглядевшей абсолютно однородной и монолитной. Но, подчиняясь строго определенной череде нажатий, часть базальтовой плиты с тихим шорохом отъехала в сторону, открывая начинающийся за ней туннель – заброшенный и заросший пятнами зеленоватой плесени. Ничуть не испугавшись спертого воздуха и ловушек, возможно поджидающих его впереди, путник уверенно пошел вперед, осторожно ступая на некоторые из плит расчерченного на ровные квадраты пола и старательно избегая других – фальшивых, способных увлечь в глубину смертоносного провала.
Пройдя через несколько многократно разветвившихся проходов, жрец Митры попал в округлое помещение, в центре которого покоился хрустальный саркофаг, плотно закрытый прозрачной крышкой. Температура в погребальной камере оказалась настолько низкой, что покрывающий ее стены иней не таял даже от теплых клубов дыхания, вырывающихся из-под опущенного капюшона пальто. Путник вынул из кармана небольшой сверток, сквозь полиэтилен которого просвечивали пачка денежных купюр, документы, билет на самолет да вороненое дуло пятнадцатизарядного пистолета «беретта», и положил его на пол возле саркофага. Он вытянул из-под постамента хрустального гроба длинный узкий меч и откинул холщовую тряпицу, оберегавшую оружие от сырости и мелового налета. Извлек клинок из ножен и мгновение просто стоял, молча любуясь волнистым, отсвечивающим холодным светом лезвием, еще наполненным страшной энергией Изгоя, не иссякшей даже за прошедшие двадцать пять лет. Вздрогнул от отвращения и небрежно бросил меч рядом с принесенным им пакетом. Клинок укоризненно звякнул…
Жрец наклонился над выпуклой поверхностью саркофага, вглядываясь в помутневшее стекло. Он пробежался пальцами по панели управления, отключая камеру анабиоза и подавая команду начать процедуру пробуждения находящегося в ней человека. Струи теплого воздуха заполняли саркофаг, постепенно поднимая температуру тела того, кто провел в нем целую четверть века. Жрец испытующе всматривался в рассыпанные по изголовью длинные светлые волосы, острые скулы, высокий лоб и правильно очерченные бледные губы. Крышка консервационной камеры поднялась… Веки спящего в ней человека задрожали, готовясь распахнуться, жилка на шее мелко запульсировала, и тогда путник, ожидающий именно этого момента, наклонился над саркофагом и прошептал прямо в ухо пробуждающегося к жизни человека:
– Найди ее, эту возрожденную дочь Сокола! – Он нервно впился своими кривыми, покрытыми густой шерстью пальцами в край саркофага.– Не дай ей спасти наш греховный, приговоренный к гибели мир. Она есть зло в чистейшем виде, несущее нам неисчислимые беды. Останови ее, убей ее!..
– Ба-а-а, какие люди в Голливуде! – преувеличенно радостно расшаркивался Игорь, гостеприимно распахивая дверь своей квартиры и пропуская нас с Галкой в тесную, обклеенную невзрачными обоями прихожую.
– Сплошные звезды, а не люди! – кокетливо продолжила Галина, сбрасывая дубленку на его услужливо подставленные руки.– Поухаживаешь за дамами, хозяин?
Рыжий диггер немедленно закивал и изобразил неловкую, гротескную пародию на светский поклон. Я неприязненно дернула уголком рта, наблюдая за его шутовскими ужимками. Определенно моя интуитивная антипатия к Игорю только усилилась. Он явно переигрывал, стараясь произвести на нас исключительно благоприятное впечатление. Подобное возможно лишь в двух случаях – либо мы зачем-то были ему очень нужны, либо предприимчивый парень изо всех сил стремился сойти за того, кем на самом деле не являлся.