Апокалипсис отменяется (сборник)

— Уфф, — выдохнула я и сладко потянулась. Медленно встала из-за компа, размяла затекшие нижние конечности. Двадцать часов непрекращающегося креатива, без перерывов и отвлечений на естественные надобности — вот это жизнь!
Прошла на кухню, достала миску перенасыщенного витаминами салата из холодильника, все, что лишнее, само выйдет, даже выпроводят, главное, чтобы всего хватало, даже самого редкого.
— Уже закончила? — спросил Глеб, заходя на кухню в одном обернутом на талии полотенце. Капельки воды на голом торсе еще не высохли после душа, да он и никогда не вытирается. Сильное тело само должно справляться. Хотя в его семьдесят лет он успел только один раз сходить на улучшение. Да он и до этого почти так же выглядел. Крепкое телосложение, густая шевелюра, сильный подбородок, даже, я бы сказала, квадратный. И конечно же, умный сосредоточенный взгляд в любой момент.
— Да, — прошепелявила я с набитым ртом. — Около пяти тысяч человек одновременно корпели над одной секундой жизни поверхности Солнца. Двадцать часов кряду, и это только после трех месяцев с перерывом на сон.
— Да ладно, не прибедняйся, — произнес Глеб. — Эта секунда войдет в историю.
— Ага, — не дала себя возвысить. — А потом будет вторая, третья секунда, минута, час. Так что не успокаивай.
Он достал себе еды из холодильника и примостился за столом рядом.
— Ты что не в духе? — удивился он.
— Да так, мелочь, — попыталась я увильнуть.
— Давай, давай. Начала «А», говори и «Б», — потребовал он.
— Да как бы сказать, — начала я и полезла за очередной порцией салата в холодильник. — Вчера после обновления организма меня возле выхода из ВИЗа ждал очередной потомок.
— Что-то хотел? — участливо спросил Глеб.
— Да все то же самое. Денег. Якобы дочка болеет, житья совсем нет.
— Ну, это он зря, — пожурил Глеб, хрустя листьями салата. — Сейчас у соцобеспечения просто колоссальные бюджеты. Сопровождают от рождения до самой смерти. Хочешь, изучай, работай, а хочешь, отдыхай. Никакого принуждения.
— Да знаю я, — сказала я зло.
— Тогда в чем дело? — недоумевающее спросил он.
— Да, понимаешь. Он начал с того, что указал мне на мой возраст. Мол, он мне праправнук и девочка — прапраправнучка.
— И?
— Что и? Его отец уже двадцать лет лежит в земле. То есть мой правнук. А я, понимаешь ли, такая гадина, все еще живу, да и выгляжу лучше его. Видел бы ты его! Толстый, с нарушением обмена веществ, с огромной проплешиной на голове.
— Но живет-то не парясь, — не понял Глеб.
— В том-то и дело, что полгода назад в СМИ озвучили доход от этой создаваемой секунды солнечной поверхности. Видимо, мозгов хватило посчитать, что, поделись я с ним, ему на триста лет вперед хватило бы на обновления и улучшения организма. Вот и приперся. Видимо, сорок лет балдеть не хватило, хочется еще, — злобно проговорила я.
— Не вскипай, не вскипай. На вот. — Глеб достал из холодильника охлажденного тоника. Разлил на две кружки.
— Ну, скажи, разве я виновата, что мне интересно работать, создавать, творить, — как астматик задыхаясь, произнесла я. — В чем я виновата?
— Да ни в чем, — сказал он, придвинулся ко мне и обнял за плечи.
— Да разве я не пыталась их спасти? Своих детей. Внуков. Ведь я же отдавала им все деньги. Обновляла их. Лечила. — Слезы у меня сами потекли, а голос задрожал. — Только их становилось все больше и больше. А я не резиновая, сколько бы ни работала.
— Ну, ну, — начал он успокаивать меня, гладя по голове, как обездоленного котенка.
— Их становилось все больше и больше. И каждый стал винить меня в смерти своих родных, матерей и отцов. Что это я им не помогла, не спасла.
— Но они сами виноваты. Первое улучшение очень дешевое, омолаживает до двадцатилетнего, сколько бы тебе ни было. А там просто надо опять подзаработать.
— А я не объясняла??!!! — оттолкнула я его. — Кричала, ругалась, доказывала! Да только что толку? — Я встала и начала ходить по кухне, размахивая руками. — Зачем что-то делать, когда есть я?
Глеб сидел молча, уставившись в тарелку, у него таких проблем пока не возникало.
— Это сейчас я знаю, что не побегу спасать этого толстяка, одного из моих потомков, — почти с вызовом прокричала я. — В нем уже моей крови, за которую они цепляются, не больше чайной ложки. А его замечательные родители, которые и должны были о нем заботиться, уже в могиле! Их это не волновало. Они жили в свое удовольствие. Так что, я теперь всем и всегда буду должна?
Глеб еще больше опустил голову, ковыряясь в тарелке с салатом, будто там где-то был закопан нужный ответ.
— Да ни хрена я им не должна, — грозно прокричала я. — Свой долг я отдала своим детям и даже внукам. Их вместе было тридцать человек, и каждый прожил до двухсот лет. На большее и сразу на всех у меня просто уже не было ни денег, ни сил. Мне самой приходилось, и не раз, начинать все с нуля. У меня сейчас тысячи учеников, что ждут моего совета, как лучше создать виртуальную модель любого явления. И каждый… Каждый лишь скажет спасибо, если хоть немного помогу. Но не ждет сам, пока приду и спасу. Они учатся у меня, а я у них. А родственники. Я что, дойная корова? Они будут плодиться и увеличиваться, а я, значит, всех тяни за собой? Да пошли они все, недотрупы.
Глеб молча встал и обнял меня сзади. Знает, что словами тут ничем не помочь. Это тяжкое решение когда-то придется принимать и ему.
  
Николай Трой
 
«Творец v0.01»
   
Save 0.1
 
Сквозь зыбкий утренний сон я ощутил прикосновение Арины. Ее пальцы взлохматили мне волосы, поскребли за ухом. Полудрема растаяла, я даже с закрытыми глазами «увидел» квартиру: монотонное бубнилово теленовостей, шелест кондиционеров; вкусно пахнет горячими бутербродами, несмотря на воздушные фильтры, что веют ароматом тайги под дождем…
— Ласка и мужчине приятна? — засмеялась Арина, поглаживая мне волосы. — Вставай, Игнат, сегодня у тебя ответственный день. Ты изменишь мир!
Я всхрапнул раздраженно, — будильник еще не звонил, можно спать. Но в мозгу уже вспыхнул флешбэк о работе, которую так долго отвергали, о бесконечных письмах и визитах в Кремль на «беседы» с отказами… и вот сегодня — момент истины…
— Кому говорю? Вставай, проспишь первую лекцию! — возмутилась Арина шутливо. — А не то натравлю страшного и ужасного волкодава!.. Игна-ат, ну вставай же… и нечего возмущаться… Ах, ты так?! Ирис, — взять его!
Радостно хрюкнуло, по паркету застучали когти, с грохотом отлетел задетый стул. На кровать обрушилось рыжее, в лицо ударил мокрый холодный нос, пахнуло собачьим кормом.
Я завопил, пытаясь столкнуть радостно хрюкающую псицу и накрыться одеялом. Золотистый ретривер по-слонячьи топчется по мне, с обожанием пытается угодить языком в лицо, обслюнявить любимого хозяина. На вислоухой морде уморительная улыбка, глаза сощурены, как у китайца.
Увидев, что я сопротивляюсь, Ирис сорвала с меня одеяло, с хрюканьем ткнулась носом в ухо, чихнула в лицо.
Я взревел и, изображая Самсона, разрывающего пасть льву, навалился на псицу. Ирис тут же с восторгом упала на спину, принимая игру и подставляя брюхо для «почуханов».
— Пусти собачку, тиран! — возмутилась Арина.
— Сдаешься? — прорычал я, пеленая псицу в одеяло.
Ирис заколотила хвостом, в глазах счастье, улыбка до ушей.
— То-то же, — сказал я сурово. — А теперь — чеши отсюда, это место человеческого детеныша.
Ирис притворилась, что не поняла, ткнула носом в локоть, требуя продолжать игру. Но я уже повернулся к Арине, готовый жестоко отомстить за травлю собакой. Повернулся и… почувствовал, что желание воевать улетучивается.
Арина после душа, с Пизанской башней полотенца на голове, зеленого, под цвет глаз. Из-под полотенца выбилась тяжелая прядь рыжих волос, красиво оттеняет румянец на щечках. Я скользнул взглядом в вырез полупрозрачного халата. Там, на упругой груди, блестят бисеринки воды, видны затвердевшие ниппели сосков. Арине уже тридцать пять, но фигура, несмотря на роды, прекрасная. Ее подружки по универу, что замужем, расслабились, больше стремиться некуда, разжирели, всегда с завистью шутят: ты, Аринка, навсегда застряла на восемнадцати годах. На что Арина, устав доказывать, что за собой нужно ухаживать и следить, отшучивается: трудно быть подростком после тридцати.