Лик смерти

Она была одета в длинную белую ночную рубашку с короткими рукавами и с ног до головы забрызгана кровью. Полные чувственные губы Сары были белыми как мел. «Интересно, почему она в ночной рубашке, — подумала я, — зачем она ее надела днем?» С замиранием сердца я взглянула в синие, как озера, глаза и обнаружила в них такое глубокое отчаяние, что мне стало нехорошо.
И вся эта красота находилась под угрозой неслабого, теперь-то я уже точно могла сказать, девятимиллиметрового «браунинга». Это вам не дамский пистолетик. Стоит девочке только нажать на курок, и она умрет.
— Сара? Послушай!
Она не откликнулась, только затравленно смотрела на меня своими синими, как озера, глазами.
— Милая, это же я, Смоуки Барретт. Мне сказали, что ты спрашивала обо мне, и я приехала, как только смогла. Ты поговоришь со мной?
Вдруг Сара вздохнула, да так глубоко, словно вздох этот вышел из самых глубин ее души.
— Теперь можно и умереть, — услышала я. Или показалось?
Больше она ничего не ответила, лишь неотрывно смотрела на меня. Я так на это надеялась. Мне совсем не хотелось, чтобы, озираясь по сторонам, девочка вспомнила про трупы.
— Сара? Знаешь, о чем я подумала? Почему бы нам не выйти в коридор? Только в коридор, больше никуда. Хочешь, мы присядем наверху, прямо на лестнице. Ты можешь все так же держать пистолет. Мы просто присядем, и я подожду, пока ты успокоишься и поговоришь со мной.
Я облизнула пересохшие губы.
— Что скажешь, милая?
Сара подалась ко мне, и это невольное движение привело меня в ужас, поскольку дуло пистолета она все так же прижимала к своему виску, что делало ее похожей на деревянную куклу. Она еще раз глубоко и печально вздохнула, но лицо оставалось безучастным. Лишь по вздохам и измученным глазам Сары можно было понять, что за ад в ее душе. После долгой, мучительной паузы она все-таки кивнула. И в этот момент я была почти благодарна немоте Бонни, немоте, которая позволила мне почувствовать себя уверенной в общении с Сарой, способной понять все оттенки ее состояния, невзирая на отсутствие слов.
«Хорошо, — говорил этот кивок, — но пистолет я не брошу и, может быть, даже воспользуюсь им».
«Только бы вывести ее из этой комнаты, — подумала я, — это первое, что надо сделать».
— Вот и славно, — кивнула я. — Сейчас я уберу свой пистолет.
Глаза Сары следили за каждым движением моих рук.
— А сейчас я выйду из этой комнаты и хочу, чтобы ты пошла со мной. Только смотри мне в глаза. Это очень важно, Сара! Смотри только на меня. Ни вправо, ни влево, а только на меня.
И я попятилась назад, по прямой. Я смотрела ей прямо в глаза, пытаясь заставить ее сделать то же самое. На пороге я остановилась.
— Пойдем, милая. Смотри, я уже здесь. Иди ко мне.
Помедлив, она соскользнула с подоконника. Скатилась, словно капля дождя. Пистолет все еще оставался у виска. Двигаясь в сторону двери, она не сводила с меня глаз и ни разу не взглянула на кровать.
«Очень хорошо, — подумала я, — это месиво может заставить ее нажать на курок!»
Теперь, когда она встала, я смогла определить, что росту в ней пять футов с хвостиком. Несмотря на шок, двигалась Сара четко и грациозно, словно скользила по льду. Она показалась мне очень маленькой на фоне растерзанных трупов. Ее голые ноги были забрызганы кровью, но Сара этого не замечала, или ей было уже все равно.
Я попятилась дальше, за дверь, увлекая девочку за собой. Не отрывая от меня настороженных глаз, Сара брела как зомби.
— Я закрою дверь, моя милая, хорошо?
Она кивнула.
«Мне все равно, — говорил этот кивок, — мне уже все равно: жить, умирать или что-то еще…»
Я закрыла дверь и позволила себе на секунду расслабиться. Дрожащей рукой вытерла пот со лба и, глубоко вздохнув, повернулась к Саре.
«Ну а теперь посмотрим, смогу ли я забрать у нее пистолет».
— Знаешь, я все-таки присяду, — сказала я и уселась спиной к двери в спальню. При этом я неотрывно смотрела на Сару. «Я здесь, я тебя вижу и внимательно слежу за тобой», — говорили мои глаза. — Не очень-то удобно так разговаривать, когда я внизу, а ты наверху, — произнесла я, прищурившись, и жестом пригласила ее сесть. — Почему ты не садишься, милая, ты ведь так устала?
И вновь этот зловещий кукольный жест. И вновь она подалась ко мне, не отрывая ствола от виска.
Я наклонилась и похлопала по ковру рядом с собой.
— Ну, Сара, давай! Здесь только ты и я. Никто сюда не войдет, если я не позову. И пока я здесь, никто не причинит тебе боль. Ты же хотела меня видеть?
И, не сводя с нее глаз, я вновь похлопала по ковру.
— Сядь и отдохни. Я больше не буду ничего говорить — мы подождем, пока ты не скажешь того, что хотела.
Внезапно она отступила на шаг и грациозно опустилась на пол. У меня даже мелькнула мысль, уж не танцовщица ли она или, может, гимнастка. Я обнадеживающе улыбнулась.
— Вот и умничка, молодец, — сказала я.
Она продолжала смотреть мне в глаза, пистолет словно прилип к ее виску.
Задумавшись, что делать дальше, я вспомнила, чему учил меня инструктор по переговорам. «Говорить или не говорить — сама решай, но все должно быть под контролем, — подчеркивал он. — Когда ты имеешь дело с человеком, который отказывается разговаривать, а ты не знаешь, как его подтолкнуть, и не пытайся, просто замолчи. Природное чутье может тебе изменить, и ты захочешь нарушить эту тишину. Не поддавайся. Молчание сродни надоевшему телефонному звонку, который сводит с ума своим дребезжанием, но рано или поздно перестает звонить. И здесь то же самое. Надо переждать — человек заговорит сам».
Стараясь держаться спокойно, я молча смотрела Саре прямо в глаза. Девочка не шевелилась, ни один мускул не дрогнул на ее неподвижном, словно вылепленном из воска лице. И у меня возникло ощущение, будто я играю в гляделки с моргающим манекеном. Живыми были лишь синие глаза, но даже они показались мне стеклянными, ненастоящими. В ожидании я рассматривала следы крови, оставшиеся на ней. Брызги с правой стороны ее лица напоминали слезинки, но слишком удлиненные, словно каждую из них нанесли специально, а потом они сами размазались, по инерции. «Может, пальцы, смоченные в крови?» Ночная рубашка была вся испачкана. Спереди она совсем промокла, а на подоле остались большие пятна. Как будто Сара стояла на коленях. «Может, она пыталась привести кого-нибудь в чувство?»
Но поток моих мыслей внезапно прервался. Моргнув, Сара вздохнула и отвела глаза.
— Вы действительно Смоуки Барретт? — отчаянно произнесла она усталым, полным сомнения голосом.
Это одновременно воодушевило меня и показалось нереальным. Ее печальный, подавленный голос был намного старше, чем она сама. Голос женщины, которой она когда-нибудь станет.
— Да, — ответила я и показала на шрамы: — Такое не подделаешь!
Сара еще держала пистолет у виска, но безразличие на ее лице сменилось печалью.
— Я сожалею о том, что с вами произошло, — сказала она. — Я читала о вас и даже плакала.
— Спасибо.
«Жди, не дави на нее», — приказала я себе.
Она опустила глаза и, вздохнув, опять на меня посмотрела.
— Я знаю, как это бывает, — сказала Сара.
— Что, моя хорошая, — мягко спросила я, — что бывает?
И я увидела столько боли в ее глазах, словно они вдруг наполнились кровью.
— Я знаю, как бывает, когда теряешь всех, кого любишь, — сказала она. Ее голос сорвался, превратился в шепот. — Я теряю все с тех пор, как мне исполнилось шесть лет.
— И поэтому ты захотела меня видеть? Чтобы рассказать о том, что случилось тогда?
— Он все это начал, когда мне исполнилось шесть, — продолжала она, как будто я ничего не говорила, — он убил моих маму и папу.
— Кто — он, Сара?
Она закрыла глаза, но в них что-то вспыхнуло прежде, чем сомкнулись ресницы. Печаль то была или гнев? Что-то огромное, без сомнения. Чудовище, выплывшее на поверхность и погрузившееся обратно в пучину ее души.
— Он, — выдавила Сара. — Незнакомец. Тот, кто убил моих родителей. Тот, кто убивает все, что я люблю… Скульптор…