Сокровище Харальда
Младшая, Прямислава, которой тогда был всего год отроду и которая еще лежала в зыбке, посасывая палец во сне, проснулась и завопила, словно требовала и себе короля. Нельзя сказать, что они наслушались няниных сказок, ибо каждая из княжон вполне правильно представляла себе свою будущую судьбу. Со временем королевами стали все три.
То, что Харальд сватается к десятилетней девочке, никого не удивило. Невесты ее ранга не имеют возраста. И для князя Ярослава, когда он обдумывал полученное предложение, чересчур юные годы дочери не имели особого значения. Гораздо больше он размышлял о том, пойдет ли ему на пользу этот союз. Положение Харальда пока оставалось неопределенным: он мог стать всем и ничем. Если он добьется престола в Нореге, союз с ним будет для Руси выгодным и почетным. Если же нет – какая польза в том, чтобы иметь зятем воеводу собственной дружины? У Ярослава тогда было четверо сыновей и три дочери – отличные возможности для правителя, который ищет союзников путем заключения браков, но ни в одной из этих возможностей он не собирался продешевить.
– Похоже, что твой отважный воин хочет загребать жар моими руками! – говорил князь жене, которая в память об Олаве конунге относилась к его юному брату с особым расположением. – Удивительно холодная и трезвая голова на таких молодых и широких плечах! Харальд ждет, что в приданое я дам ему войско, чтобы он там сражался с людьми Свейна или Магнуса.
– Так почему же не дать? – отвечала княгиня Ингигерда. – Харальду сопутствует удача, а мой отец разве не дал тебе…
– Да, да, я все помню! – раздраженно перебил ее князь Ярослав. – Но мне, заметь, было уже сорок, я был мужчиной с большим опытом!
– Когда ты сватался, то говорил, что тебе всего тридцать три. – Ингигерда усмехнулась. – Так что я знаю, сколько тебе лет на самом деле. Опыта тебе и впрямь было не занимать, но у Харальда тоже есть опыт. Он из тех людей, кто уже в четырнадцать лет мыслил подобно зрелому мужчине, я с самого начала это заметила. Святой Олав конунг покровительствует Харальду, и он всего добьется, если ему немного помочь. Поверь, Бог зачтет тебе доброе дело.
– Кстати, а Харальд в него верит? В Бога? Ведет он себя как истинный язычник и три раза в году устраивает жертвенные пиры.
– Если он преисполнится христианского смирения, то никогда ничего не добьется на земле! – нашлась княгиня и рассмеялась. – Нет, у конунгов другие добродетели! Он должен быть горд, отважен, непримирим! А вот когда он сделается правителем всего Норега, а может, и Датской Державы заодно, то станет кроток и милостив к своим подданным! Я не сомневаюсь, Харальд сообразит, как себя вести!
– А если норвежцы его не поддержат? Я потеряю войско, деньги, честь! Мне придется всю жизнь содержать его и слушать, как он будет жаловаться на судьбу! Знаешь ли, у нас четверо сыновей, так что лишние наследники мне не нужны!
– Мой отец поверил в тебя. Долг платежом красен, не правда ли?
– Харальд тебе не родич. Довольно и того, что я помогал Олаву. А вот он чем мне отплатил?
На это княгиня не ответила. Князь Ярослав всю жизнь подозревал, что она до сих пор не забыла любовь к своему первому жениху, и совесть не позволяла ей разуверять мужа.
Мнения самой Елисавы о сватовстве, конечно, никто не спрашивал – ни родители, ни жених. Харальд выбрал ее как старшую из дочерей Ярослава, достаточно взрослую, чтобы могло состояться обручение, но до нее самой ему было столько же дела, сколько до ее деревянных кукол. Трезвый расчет убеждал его в пользе такого родства, но он вместе с друзьями смеялся в гриде над невестой, которой придется вытирать сопливый нос.
– Ты уж попроси, чтобы ей дали в приданое несколько молодых красивых нянек! – советовали ему веселые дренги.
Князь Ярослав принял решение не за один день. Княгиня Ингигерда, его главная советчица, высказывалась за обручение, но старшая дружина, одержимая стойким недоверием к варягам, не приветствовала родство с выходцем из этого беспокойного племени, к тому же не имевшим ни веверицы за душой, ни каких-либо видов на будущее.
Наконец Эйлив сын Рёгнвальда, которого Харальд выбрал сватом, явился за ответом.
– Передай твоему товарищу, что он еще слишком молод для заключения столь почетного брака! – заявил князь Ярослав. – Сначала ему следует доказать, что он чего-то стоит. Ему придется самому содержать жену, дом и дружину, а я не собираюсь тратить на все это собственные деньги. Для своей дочери я без труда найду жениха из числа уже правящих королей христианского мира. И если Харальд хочет получить ее, пусть докажет, что ни в чем им не уступит. Оба они еще совсем юны – у них есть время.
Это не был отказ, и в словах князя не содержалось ничего оскорбительного: по мнению скандинавов, требование к жениху сначала проявить себя было понятным и обоснованным. Но Харальд скрипел зубами, слушая Эйлива. Он считал, что за последние годы достаточно проявил себя, причем гораздо заметнее, чем сам Ярослав в том же возрасте! Он жаждал добиться власти в Нореге, однако понимал, что сделать это без мощной поддержки будет невозможно. И вот его щелкнули по носу: дескать, ты еще мал, чтобы набиваться в родню конунгу Гардов!
– Передай князю: когда я в другой раз попрошу его о чем-нибудь, ему уже не придется так отвечать! – гневно процедил сквозь зубы Харальд.
– Еще не все потеряно! – утешал его товарищ, исландец Халльдор сын Снорри. – Власти добиваются или при поддержке сильной родни, или деньгами. И если для Ярислейва конунга мы недостаточно хороши, то деньги не так надменны и разборчивы. Они любят смелых, вот и все! А будут у тебя деньги, то и сам император Микьяль из Миклагарда приползет к тебе на коленях и принесет в зубах свою любимую дочку!
Халльдор знал, как утешить самолюбивого и гордого Харальда. Тот усмехнулся, но оставаться в Киеве после этого не пожелал. Вскоре Харальд отправился в Византию поступать на службу, и с ним ушли очень многие из киевских варягов. За три года совместных походов они поверили в силу и удачу Харальда, а князь Ярослав после их ухода ощутил весьма заметный недостаток в людях. Его самолюбие тоже пострадало: ему, умудренному годами и превратностями судьбы, десятки тех, кого он многие годы кормил и содержал, предпочли наглого мальчишку, уехавшего на ладье, которую дал ему Ярослав, и в одежде, подаренной ему Ярославом!
Елисава осталась ждать, почти не подозревая о бурных страстях, которые сопровождали ее несостоявшееся обручение. У десятилетней девочки впереди было много времени. «Когда я вырасту» терялось где-то в туманном будущем, а до тех пор Харальд, конечно, станет настоящим конунгом!
Пока она взрослела, молва то приносила через моря вести о Харальде, то умолкала и забывала о нем, словно его, светловолосого рослого парня, и в живых-то нет. Детские мечты и заблуждения естественным образом уступали место трезвому взгляду на мир, и предполагаемый брак с Харальдом уже казался Елисаве такой же глупостью, как все подобные мечты маленьких девочек. В Киеве знали от торговых гостей, что в далеких южных странах Харальд добился больших успехов: стал предводителем всех византийских верингов, совершал множество удачных походов и никому не позволял превзойти себя. Почти каждый год доверенные люди привозили в Киев золото и сокровища из добычи Харальда, которые он присылал Ярославу на хранение, и это было красноречивее, чем хвалебные стихи скальдов. По воинской добыче можно было судить о перемещениях Харальдовой дружины по миру: византийские и восточные монеты, чаши, кубки и блюда с разнообразными узорами – то цветы и травы, то дивные крылатые звери, – шкатулки, цепи, венцы, ожерелья, перстни с арабскими надписями, тончайшим резцом вырезанными по ониксу, сердолику или смарагду. Оклады, содранные с икон, богослужебных книг и даже алтарей, рассказывали о печальной судьбе церквей где-нибудь на Сикилее. Нарядные облачения священников, иногда чуток запачканные чем-то темным и засохшим, подозрительно похожим на кровь, кресты, четки из драгоценных камней. Ткани из Византии, Персии и даже Китая. Роскошные одежды с золотой и серебряной вышивкой, с отделкой жемчугом, золотой тесьмой и самоцветами – иные новые, а иные явно пережившие уже пять-шесть поколений хозяев, но не ставшие от этого хуже [7].