Похищение
Каракозовым? Желябовым? Перовской?
С Иудой еще сложнее. Беря Иуду как символ предательства, мы смело и холодно отворачиваемся от него. Но символ не страдает в преисподней. Там его муки просто обозначены. Возьмем Иудучеловека. Молодого фанатичного парня из маленького галилейского городка, глубоко верующего в загробное воздаяние каждому по делам его. И открывающего Иисусу двери в вечное блаженство после короткого страдания, а себя обрекающего на вечные же страшные муки. Абсурдно полагать, что предание Христа Каиафе объясняется жадностью Иуды. Да он мог просто уйти с общинной кассой, положив в карман куда больше тридцати сребреников. Вот и приходится задуматься, кто, собственно, искупает вину рода человеческого — учитель или ученик? [4]
Андрис умолк и втиснул книгу в щель на этажерке.
— Так что мы можем сказать после этой прогулки по аду? — сказал он после паузы. — Какие сделать для себя полезные выводы? Какой извлечь, как говорится, урок? А может мы сказать, что этому учреждению не хватает справедливости. И мы не имеем права доверить ему воспитательные функции, а вынуждены принимать спои меры, Андрис снова замолчал. Велько облегченно вздохнул.
И я кладу перо и вздыхаю, радуясь окончанию этой затянувшейся речи о преисподней, этой главы, да и всего письма.
P.S. Отвечаю на твой вопрос. Курский — какой-то чин то ли НКВД, то ли министерства юстиции 30-х годов. Идеолог системы устрашения и пыток для получения нужных показаний подследственных.
По непроверенным данным, Курскому принадлежит идея транслировать в камеру заключенного запись стонов и криков его истязаемых близких — похвальное понимание роли научно-технического прогресса в деле защиты революционных завоеваний. Подробнее о Курском можно прочесть в книге Абдрахмана Авторханова «Технология власти».
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
22-е декабря, Москва
Андрей!
Буде герои наши возьмут в привычку произносить протяжные комментарии к шедеврам мировой культуры да еще побуждать нас к пространным отступлениям о пророках, читатель заскучает, отложит в сторону наше произведение и скажет: «Нет, это не по мне. От такого чтения скисает молоко. Вы мне подайте прозу энергичную, динамичную, захватывающую!» Действия, стремительного развития событий ожидает читатель, а потому Андрис и Велько должны незамедлительно приступить к делу. Начало следующей главы застает их в разгар предсъемочной суеты. Рервик принял решение снимать грандиозный многосерийный исторический фильм — нет, цикл фильмов, объединенных идеей суда над тиранами всех времен и народов. Сейчас он озабочен подбором актеров для сюжета о Генрихе VIII, мрачном убийце великого Томаса Мора, а также множества своих жен и сановников.
Итак,
глава третья
Теснитесь ближе к тюремной телеге,Смейтесь гримасе боли.Плюньте в глаза. Бросьте последний укор им.Проститутка, инок —Проклинайте живущий еще, трепещущий труп!— Вам нужен звукооператор.
Смуглый мужчина в льняной рубахе и синих тесных штанах произнес эти слова без вопросительной интонации. Он был поразительно худ и высок. Окажись он в поле зрения Евклида, втолковывающего свои постулаты толпе туповатых учеников, тот с радостью использовал бы его как учебное пособие. «Посмотрите! — вскричал бы геометр. — Сколь наглядно иллюстрирует этот человек данное мною определение прямой линии как длины без ширины».
— У меня есть звукооператор, и не один. — Андрис, озадаченный нитевидностью посетителя, не хотел обрывать разговора. Он уже прикидывал ему место в кадре. — А впрочем, что вы умеете?
— Все.
В дверь просунулась голова Велько.
— Будешь смотреть пробы на Анну Болейн?
Андрис кивнул и медленно пошел к выходу.
— Боюсь, эту способность трудно использовать. Нам нужны люди, которые делают не все, а то, что нужно режиссеру. Может быть, хотите сняться? Я найду вам роль.
— Нет.
— Почему?
Краткий и решительный отказ удивил Рервика.
— Догадываюсь, что вызвало ваш интерес.
— Да, у вас редкая внешность. Разве есть что-нибудь зазорное в моем желании использовать это ваше качество?
— Эй, рожа, не хочешь ли сыграть Квазимодо? А вы, девушка с крысиным лицом, приглашаю вас на роль Шушары в мюзикле «Буратино на Альдебаране». Ты, толстобрюхий с мордой-сковородкой, если неделю попостишься, чтобы влезть в кадр, сыграешь сразу всех трех толстяков…
— Мне нравится ваш способ изъясняться, — сказал Андрис. Пойдемте со мной, я посмотрю, на что вы способны как звукооператор.
На закате, за час до разбора с Михой Льяном роли Генриха, Андрис и Велько встретились в «Шаланде» — крохотной харчевне в двух шагах от студии. Они уселись на раскладных брезентовых табуретах под навесом, лицом к морю, и Велько немедленно швырнул пригоршню мидий на раскаленный железный лист, устроенный над каменным очагом. Солнечный шар коснулся воды.
— Сейчас придет Год, — сказал Андрис.
— Год?
— Тот, что просился в звукооператоры.
— А-а-а. — Велько принялся кропить мидий лимонным соком.
— Он гений.
— Угу. — Вуйчич выбрал моллюска покрупнее и со свистом втянул в рот.
— Слабая реакция на такое сообщение.
— Я просто хорошо владею собой. В глубине души я потрясен количеством гениев, занятых в нашем фильме.
— Много гениев?
— Суди сам. Гениальный режиссер — раз. — Велько сидя шаркнул ножкой. — Гениальный исполнитель роли Генриха — два. Гениальный, как выясняется, звукооператор — три. И наконец… — Велько сделал профессиональную паузу.
— Наконец? — поддался на провокацию Андрис.
— Ну, мне, право, неловко так говорить, но все же, если смотреть правде в глаза, мы не можем пройти мимо очевидного факта, что помощник режиссера…
— Да, да. И все же Год — гений. Ты не представляешь, что он сделал с фонограммой пигалицы, которую ты имел наглость предложить на роль Анны.
— Ай-яй-яй.
— Этот завалящий голосишко Год снабдил богатейшими модуляциями. Патетическими, вкрадчиво-доверительными, жалобными, жестокими. Я бы с закрытыми глазами взял эту девицу на роль Медеи.
— Что же не взял?
— Во-первых, мои глаза были открыты, а во-вторых, я не снимаю Медею, остолоп.
— Кто остолоп?
— Ты жуешь непрерывно третьи сутки, в то время как я пытаюсь говорить о серьезных вещах, — торжественно сказал Рервик.
— По-твоему, мидии — вещь несерьезная? Хорошо, сейчас подадут копченого угря, и я посмотрю, сможешь ли ты устоять против него.
— Когда я спросил, где он научился, подобно кузнецу из сказки, ковать любой голос, он сказал, что озвучивал хронику с речами Цесариума.
— Чьими речами?
— Вот и я спросил, чьими. Цесариума, сказал Год. Цесариума с большой буквы. «Вы слышали о Лехе? — спросил он. — Впрочем, откуда вам. Завалящая планета. Глухая провинция. Большого резонанса тамошние события не имели».
— Лех, Лех, — забормотал Велько. — Рецидив единовластия. Более десяти лет никаких контактов. Только-только подключился к Информаторию и заявил о своих нуждах, желании принимать туристов. Цесариум… это, наверно, тот самый Болт, которого они скинули в прошлом году, отдав власть фронту национального спасения.
— Ты жутко много знаешь, Велько, — сказал Андрис восхищенно. — Так вот, Год оттуда. Большой патриот Леха. Предложил снимать наш фильм именно там.
— И не без оснований, — раздался глухой голос, и Год, переставляя бесконечные ноги, подошел к навесу. — В вашем заповеднике не развернуться. Этого не тронь, тут не взрывай, там не мусори. Кругом святыни. Среднюю массовку тысяч на двадцать статистов с пожарами и ракетной атакой — и то снять негде. А на Лехе к вашим услугам огромные незаселенные территории. Пейзаж неотличим от земного. Разве только вымершие деревни — так они пригодятся. Помощь местных властей и населения обеспечена. И поможете, в свою очередь, планете, которая только начинает приходить в себя. Такая большая съемка оживит экономику, привлечет туристов.