Летные дневники. Часть 10

Возвращаемся к обеду в воскресенье, а рано утром во вторник пассажирами залетаем в Домодедово под три рейса: Норильск, Кемерово, Мирный. Возвращаемся 4-го, пассажирами. В понедельник вечером надо уже заезжать в профилакторий, чтобы утром успеть пассажирами на 147 рейс. Он теперь вылетает на час раньше, и на служебном мы не успеваем на регистрацию, да просто мест уже не будет. А в ночь уже гнать рейс из Москвы на Норильск.
Оно мне надо на старости лет? Там, в Москве, все рейсы – в ночь с разворотом. А на Мирный теперь летят сразу два экипажа: один болтается пассажирами в салоне туда, другой назад, а платят за рейс, естественно, меньше. И снова пять ночей гробить здоровье. Молодым-то романтика… ночь над бескрайними просторами Сибири…
Нет, ребята. Я, конечно, дотерплю, но – до весны. А там летайте сами такими вот рейсами. А жены ваши будут грызть подоконники.
Кишечник снова возмущается сбоем режима. То ли еще будет.
Господи, хоть бы сорвалась эта Москва, да заехать бы на пару дней в деревню. Руки отошли… но начало побаливать в одиннадцати местах сразу. Нет, надо работать и работать, молотком и лопатой.
Во Владике я подкорректировал первую часть брошюры, добавил кое-что, теперь она готова к набору. Завтра завезу в ЛШО: отдать и забыть.
Съездил и отдал. Мужики смущены: денег больше нет, и вряд ли до Нового года грамотеи из типографии наберут первую часть; ну, решили, раз проплачено за вторую – печатать вторую, отдельной брошюрой: «Выполнение полета»; а первую, «Подготовка к полету», – уж как получится… Я так понял – дай бог к лету, и то, если деньги появятся.
Нищета наша. У авиакомпании нет денег на то, чтобы брошюркой обобщить опыт лучших летчиков. Да и опыт этот… кому он нынче нужен. И летчики эти на хер не нужны никому.
Положил я им ее на стол: разбирайтесь с нею как хотите, теперь уж сами. Я свой долг отдал. Больше писать не буду.
27.11. Аэротель. Прекрасные нумера в тихом углу первого этажа. Пиво. Письменный стол, он же, правда, холодильник, он же – подставка для телевизора. Ну, телевизор – на окно, тем более что пульта к нему нет; пиво – в холодильник; теперь стол как стол.
Продолжаю свой роман. Есть мысль начать главу «Стюардессы». О том, как идут в небо с мечтой, а в конце таскают мешками картошку на севера, а оттуда ведрами икру… Ибо в одиночку надо поднимать детей.
В моей книге слишком велик крен в сторону прозы полетов, кухни, закулисья. Но что делать: я, старый пес, нажил на этом деле болячки, испортил характер, и вот ворчу. И вы будете ворчать, молодые романтики.
Но есть что-то главное, чему мы служим. Есть тот кнут, что гонит и гонит нас до могилы; правда, и кусок мяса на палке перед носом есть.
Тут Нина высказала тайную надежду, что, мол, обещают же с нового года что-то там с пенсиями… А иначе… куда деваться.
Да уж, верь, Нина Васильевна. А я что-то уже и не верю. И никто не верит… и летает пожилая женщина за штурвалом: со стороны – верность романтике, книга рекордов Гиннеса… а внутри – страх нищеты.
Посомневавшись, поддаваться ли сну после сытного обеда, я прилег с книжкой, прислушиваясь к хлопанью дверей соседнего номера. По оживленному разговору, хихиканью девиц и быстрой, энергичной ходьбе, понял, что там затевается пьянка, а значит, через 2-3 часа поспать уже не дадут. И вырубился. И точно: разбудила музыка за картонной стенкой и хохот пьяных людей. Поворочавшись было, я под этот шум снова задремал. И так, урывками, перемешав в мозгу реалии и сновидения, проспал аж до звонка представителя.
Погода в Норильске была приемлемая; надо лететь. Решился, поднял экипаж, поехали на вылет… тут же пришел новый прогноз… нелетный. Нельзя лететь. Улучшение только через 4 часа, а значит, надо задерживать вылет.
Плюнул, дал задержку, поехали в свои еще теплые нумера, благо рядом. Это еще хорошо, что не взлетели.
И ругаю себя: мудак старый: кто тебе не давал звякнуть еще раз на метео перед выходом из отеля – ведь соображать надо, что уже должен быть новый прогноз. Правда, сбивает с толку это время: по Гринвичу, по Красноярску, по Москве… путаемся.
Сижу вот, убиваю время. Пьяный разговор за стеной затихает…
В какой бы из совковых гостиниц мне ни приходилось бывать (а уж приходилось!), ни в одной из них нет самого главного, что нужно для отдыха: тишины. Унитаз там, душ, жалюзи и прочие аксессуары есть почти везде, – но нигде нет герметичных, с тихими замками, подогнанных дверей, и везде экономят на тамбурах. Что толку от евроокон, когда перегородки из картонки. Что толку от ковровых дорожек в коридорах, когда дверь со щелями и замок с зазором, отчего его язык клацает при малейшем сквозняке.
28.11. Новый прогноз пришел летный. Весь полет я спокойно читал Федосеева. Никаких запросов о погоде не делали до самого Каменного; над Каменным получили погоду Норильска: нижний край 50.
Ну и что. Единственно, досадно, что если бы вылетели вовремя, то уже сели бы, а так попадаем ну в самый фронт.
Снизили нас до 1800, и стали мы нарезать круги. Топлива хватало. Диспетчер каждые пять минут передавал нам данные контрольного замера: видимость 550, на полосе 1300, вертикальная 50, переохлажденный туман… видимость 700, на полосе 1500, вертикальная 50… видимость 820, на полосе 1600, вертикальная 50…
Лучше замеряйте.
Видимость плавно, но неуклонно возрастала, и это вселяло надежду. Но уже пошел третий круг, а лучше никак не замеряется.
Мы упрямо кружили, несмотря на то, что прогноз на два часа давал те же 50 метров.
Потом диспетчер дал 60. Ага, дело улучшается. Ну, ну! И через минуту он дал нам вожделенные 70 метров и снижение до 600. Остальное было делом техники.
Полосу я увидел с полутора километров. Она достаточно выделялась в сумерках на белом снегу. Посадка не представила трудности.
А ведь недавно Володя Щербицкий присадил на пупок машину с перегрузкой 2,05: сильный, порывистый встречный ветер, метель и черный колодец после ярких ОВИ. И вроде ж на режиме сажал – присадило-таки.
Я же обезопасил себя еще на глиссаде: центровка передняя, переложил стабилизатор на 5,5 и над торцом предупредил экипаж: делаю предвыравнивание!
Ну, в пределах мокрых подмышек. Ожидал худшего.
Обратно довез Олег, с нюансами, но сел хорошо, молодец.
Довольны, что таки управились с Норильском и вдобавок поймали заход по минимуму.
29.11. Умер Астафьев. Лучший и честнейший наш писатель, народный. Он бередил в нас самые тайные чувства, он за уши вытаскивал нас из грязи и мерзости, из этого городского верчения червей в выгребной яме, заставляя обращать наши взоры к вечному. Я стал намного лучше, порядочнее, честнее, благодаря ему.
Спасибо Вам, Виктор Петрович! И вечная память наша.
Вот – Человек.
Читаю снова Федосеева. И снова и снова восторгаюсь его Улукитканом. Вот – тоже Человек.
В принципе, что надо-то, чтобы быть человеком. Надо желать людям добра. Как это нелегко сейчас; как слепит глаза обида на людей – какие они злые, на общество – какое оно жестокое.
А все же, коснись отдельно взятого человека, – у него внутри остались тонкие, нежные ростки добра, только некому вытянуть их наружу. Всем некогда. И мне тоже иной раз некогда. Я забиваюсь в свою щель, я устал от людей… Да и невозможно от них не устать.
Взять эту Москву – да это же клоака. Друг по дружке ходят, везде доллар… Каждый извивается. Это не жизнь. А их же – миллионы.
И думаю поневоле: какое счастье, что я живу в Сибири. Как много здесь места и как мало людей. И как долго их здесь еще будет немного, и будет нормальная жизнь.