Борис Слуцкий: воспоминания современников
Что меня привлекает в стихах Слуцкого? Органичность, жизненность, связь с мыслями и чувствами народа. Он знает словарь, интонации своих современников. Он умеет осознать то, что другие только смутно предчувствуют. Он сложен и в то же время прост, непосредствен. Именно поэтому я принял его военные стихи за творчество неизвестного солдата. Он не боится ни прозаизмов, ни грубости, ни чередования пафоса и иронии, ни резких перебоев ритма — порой язык запинается. Вот отрывок из «Кельнской ямы», о которой я упомянул:
Товарищ боец, остановись над нами.Над нами, над нами, над белыми костями.Нас было семьдесят тысяч пленных.Мы пали за Родину в Кельнской яме.Когда в подлецы вербовать нас хотели,Когда нам о хлебе кричали с оврага,Когда патефоны о женщинах пели,Партийцы шептали: «Ни шагу, ни шагу».Читайте надпись над нашей могилой!Да будем достойны посмертной славы!А если кто больше терпеть не в силах, —Партком разрешает самоубийство слабым.О вы, кто наши души живыеХотели купить за похлебку с кашей,Смотрите, как, мясо с ладоней выев,Кончают жизнь товарищи наши.Землю роемкогтями-ногтями,Зверем воемв Кельнской яме,Но все остается — как было, как было —Каша с вами, а души с нами.Неуклюжесть приведенных строк, которая потребовала большого мастерства, позволила поэтично передать то страшное, что было бы оскорбительным, кощунственным, изложенное в гладком стихе аккуратно литературными словами.
До войны Слуцкий вместе с покойным Кульчицким, на которого мы все возлагали большие надежды, с Лукониным и Наровчатовым учился в Московском литературном институте. Но поэтом его сделала война: война была его школой, и о чем бы он ни писал — будь то стихи о бане, о поэзии Мартынова, о доме отдыха или о московском вокзале, — в каждом его слове память о военных годах. Все знают, что с войны многие возвращаются инвалидами, контуженными, неполноценными, но именно на войне люди духовно вырастают, внешняя грубость обычно прикрывает обостренную чувствительность: сердце не может стать бронированным. Слуцкий пишет:
Вниз головой по гулкой мостовойВслед за собой война меня влачилаИ выучила лишь себе самой,А больше ничему не научила.Итак, в моих ушах расчлененаЛишь надвое война и тишина —На эти две — вся гамма мировая.Полутонов я не воспринимаю.Мир многозвучный!Встань же предо мнойВсей музыкой своей неимоверной!Заведомо неполно и неверноПою тебя войной и тишиной.Разумеется, Слуцкий видит жизнь «неполной», но разве бывают поэты, воспринимающие все и всех? Вряд ли. Как бы ни был мудр поэт, у него есть и потолок и стены. Мир Слуцкого отнюдь не узок, и меньше всего можно назвать его поэзию камерной. Мне она представляется народной, но, конечно, нужно прежде всего договориться о значении этого слова. Народными чертами в поэзии иным кажутся внешние и порой поддельные приметы. Если в стихах гармошка, молодицы, старинный песенный склад и прилагательное после существительного — такие стихи причисляются к народным, хотя даже в глухой деревне можно теперь услышать радио и патефон и хотя тем языком, который мерещится тому или иному поэту, никто вокруг него не разговаривает. Называя поэзию Слуцкого народной, я хочу сказать, что его вдохновляет жизнь народа — его подвиги и горе, его тяжелый труд и надежды, его смертельная усталость и непобедимая сила жизни:
А я не отвернулся от народа,С которым вместе голодал и стыл,Ругал похлебку, осуждал природу,Хвалил далекий, словно звезды, тыл.Когда годами делишь котелокИ вытираешь, а не моешь ложку, —Не помнишь про обиды. Я бы мог.А вот не вспомню. Разве так, немножко.Он противопоставляет себя и отщепенцам и льстецам:
Не льстить ему. Не ползать перед ним.Я — часть его. Он больше, а не выше.Конечно, стих Слуцкого помечен нашим временем — после Блока, после Маяковского, — но если бы меня спросили, чью музу вспоминаешь, читая стихи Слуцкого, я бы, не колеблясь, ответил — музу Некрасова. Внешне нет никакого сходства. Но после стихов Блока я, кажется, редко встречал столь отчетливое продолжение гражданской поэзии Некрасова.
Вот о военных связистках:Я встречал их немало, девчонок!Я им волосы гладил,У хозяйственников ожесточенныхДобывал им отрезы на платье.Не за это, а такотчего-то,Не за это,а простослучайноМне девчонки шептали без счетаСвои тихие, бедные тайны.Я слыхал их немало, секретов,Что слезами политы.Мне шептали про то и про это,Про большие обиды!О военных вдовах:
Она войну такую выиграла!Поставила колхозы на ноги!Но, как трава на солнце, выгорелоТо счастье, что не встанет наново.… … … … … … … … … … … …Вот гармонисты гомон подняли,И на скрипучих досках клубаТанцуют эти вдовы. По двое.Что, глупо, скажете?Не глупо! Их пары птицами взвиваются,Сияют утреннею зорькою.И только сердце разрываетсяОт этого веселья горького.О булочниках… О бане…
Там по рисунку каждой травмыЧитаю каждый вторник яБез лести и обмана драмыИли романы без вранья.Особенность гражданской поэзии Слуцкого в том, что она глубоко лирична. У нас часто под видом гражданской поэзии печатаются рифмованные передовицы, фельетоны, авторы которых подражают интонациям Маяковского и располагают слова «лесенкой», или, наконец, псевдоэпические оды. Слово «лирика» в литературном просторечье потеряло свой смысл: «лирикой» стали называть стихи о любви. Такой «лирики» у Слуцкого нет; я не знаю его любовных стихов; может быть, он их никому не показывает, а может быть, еще не написал. Однако все его стихи чрезвычайно лиричны, рождены душевным волнением, и о драмах своих соотечественников он говорит, как о пережитом им лично. Пожалуй, единственное «любовное» стихотворение посвящено чужой страсти: