Негасимое пламя

Наконец Ричард докурил свою трубку, засунул ее в карман и резко поднялся. Джоанна невольно вздрогнула.
— Пора закругляться, — сказал он.
— Да, — отозвалась она.
Теперь Джоанна стояла перед ним, заложив руки за спину, щеки ее пылали. «Как же она волнуется, — подумал он, чувствуя, что сам начинает заводиться. — Или она, черт возьми, считает, что все мужчины такие же, как этот ее Конрад Оуэн?»
— Ляжешь на матрасе и накроешься одеялами, — коротко бросил он.
— Спасибо… — с облегчением выдохнула она и добавила, как благодарный ребенок: — Большое-пребольшое!
— А ты что — ожидала чего-то другого? — грубо спросил он.
Джоанна покрылась пунцовыми пятнами.
— Я?.. Нет… Что вы… Ничего… Я просто… — Она запнулась и принялась кусать губу, словно собиралась вот-вот расплакаться.
И Ричард Стрэндж, который не выносил женских слез, тут же пожалел о том, что был так груб и невеликодушен с ней. Бедняжка и без того напугана тем ублюдком — приятелем отца… И ничего удивительного, что она так боязлива и подозрительна с ним. Надо быть с ней поласковее.
— Ладно, матушка моя, давай-ка укладывайся и спи, — сказал он. — И хватит меня бояться. Я прекрасно посплю на шкурах в другом конце комнаты. Так что можешь не волноваться. Спокойной ночи.
Он слегка улыбнулся ей, и Джоанна была приятно удивлена переменой, которую произвела в его лице эта улыбка. В глазах его заиграло такое дружелюбие, что ей снова захотелось заплакать — теперь уже от радости. Но она не умела плакать…
— Спокойной ночи, — сказала она, после чего улеглась на матрас и накрылась одеялами.
Стрэндж задул лампу и расположился на шкурах в другом конце комнаты. Комната погрузилась в темноту, не считая слабого красного отблеска затухающего огня.
Джоанна робко выглянула из-под одеяла и попыталась разглядеть своего благодетеля — наверное, ему не очень-то удобно там лежать… Как любезно с его стороны, что он уступил ей этот матрас. Удивительный он все же человек. Вдруг становится таким хорошим… добрым… Джоанна попыталась уснуть, но это оказалось ей не под силу. Наверное, ужас от встречи с Конрадом Оуэном был настолько силен, что распространялся и на этого великодушного англичанина. Она все вглядывалась и вглядывалась в темноту, пытаясь определить, уснул он или еще нет. Когда он вдруг слегка пошевелился, сердце подпрыгнуло так, что ее бросило в жар. Но за шевелением ничего не последовало, а его лица не было видно из-за темноты. Долго вслушивалась она в его дыхание…
И наконец уснула.
А вот «благодетель» не спал гораздо дольше, мучимый неотвратимыми мыслями о женщинах и об этом проклятом притяжении между полами, с которым невозможно и бесполезно бороться. Когда с другого конца комнаты до него донеслось ровное дыхание спящей девушки, он лишь мрачно улыбнулся самому себе: «Эх ты, Ричард! Дурак же ты набитый! Да эта девица гораздо меньше боится тебя, чем ты ее. Господи, скорее бы кончилась эта дурацкая буря…»
  
3
 
Но буря, как назло, не кончалась — уже пять дней и пять ночей провели они вместе в этой хибаре, а отправиться дальше не представлялось возможным.
Ричард Стрэндж готов был лопнуть от досады. Ему страшно хотелось ехать, двигаться, жить по своему собственному сценарию — сценарию, где не отводилось места женщинам. А вместо этого он вынужден сидеть взаперти с девушкой, которая, даже сама того не желая, вводит его в соблазн.
Джоанна дразнила его плоть. Дразнила своей свежестью и непорочностью, своим молодым, здоровым телом. Глубиной и красотой темных глаз, теплым блеском коротких пушистых завитков… Но более всего он восхищался ее характером. Разумеется, за долгие дни, проведенные вместе, они изучили друг друга, и он имел возможность узнать самые лучшие ее черты — силу духа, выносливость, гордость и девственную чистоту.
Жизнь была сурова с ней здесь, на Севере, — она не знала ни смеха, ни забав, ни игр, которые полагались девочке ее возраста. Можно сказать, жизнь ее сложилась трагически. Однако за все время он не услышал от нее ни одной жалобы. Все тяготы и невзгоды она принимала как должное. Ничего для себя не требовала. Без всяких разговоров съедала то небольшое количество еды, которым он с ней делился. Словом, была полной противоположностью той женщине, которая разрушила жизнь Ричарда Стрэнджа, — капризной и взбалмошной.
Каждое утро Джоанна подметала и протирала от пыли их жилище — насколько это было возможно — с помощью потрепанного веника и обломка разбитой тарелки вместо совка. Блюла и чистоту собственного тела, хотя в таких условиях делать это было нелегко. Первое, что она предпринимала, когда просыпалась, это набирала снега, растапливала его и нагревала на печке воду. Затем умывалась, причесывалась и вычищала из-под ногтей грязь.
«Не то что некоторые женщины, которые позволяют себе опускаться, попав в эти места», — думал Ричард.
А ее храбрость и присутствие духа и вовсе подкупали его. В этом отношении она могла дать сто очков вперед любому парню. Кажется, ничего на свете не боялась. За те дни, что они провели вместе в этой лачуге, отношение его к ней значительно смягчилось. Он больше не был груб и невежлив с ней и теперь обращался с ней, как обращался бы с приятелем, с младшим компаньоном. Они часто беседовали, шутили, он помогал ей мыть их нехитрую посуду, а несколько раз даже просыпался раньше нее и готовил для них обоих кофе.
Джоанне он тоже ужасно понравился. И даже совершенно перестала его бояться. Она научилась разговаривать с ним на равных. У нее еще никогда не было такого замечательного собеседника — за исключением отца, который очень ее любил, но был слишком стар и измотан тяжелой жизнью, чтобы составить ей такое общество, как Ричард Стрэндж. Очень скоро обнаружилось, что под маской цинизма скрывается страстный любитель приключений, который воспринимает жизнь вовсе не как тяжкую драму, а как повод лишний раз повеселиться.
И они смеялись, шутили друг с другом — невольные знакомцы, которых свела сама судьба. Разумеется, оба отбросили былую настороженность и теперь общались, как хорошие друзья.
Джоанна очень быстро поняла, что ей есть чему у него поучиться. У него было что порассказать. И все, что он говорил, она слушала взахлеб. Впрочем, все его истории не касались никого конкретно — о своей личной жизни Ричард по-прежнему умалчивал. Единственное, что удалось узнать, что он учился в Рагби  [1], и это в какой-то мере связывало их, так как ее отец тоже закончил Рагби. Затем Ричард поступил в Оксфорд, был членом университетской команды по боксу. Потом уехал на Восток и занялся — весьма и весьма успешно — выращиванием кофе и чая. Спустя год вернулся с Цейлона довольно обеспеченным человеком… Однако, когда Джоанна удивленно спросила — что же привело его в этот суровый край, если не жажда наживы, — он сразу замкнулся, спрятался, как моллюск в свою раковину, и лишь пробормотал в ответ что-то невразумительное.
Долгими вечерами, пока за окном их маленькой лачуги вовсю бушевала буря, они сидели вместе у огня. Сразу после ужина Ричард раскуривал свою трубку, а Джоанна уютно, словно котенок, устраивалась у его ног и принималась слушать бесконечные рассказы об Англии — стране, о которой она знала лишь понаслышке или из книг. Только сейчас она начинала понимать, насколько бедна и скудна была здесь ее жизнь, какое жалкое существование вели они с отцом на Юконе.
Ричард быстро пристрастился к этим вечерам. И даже полюбил их. Ему было приятно заниматься образованием Джоанны, ловить на себе ее восхищенный, пытливый взгляд.
Он обращался с ней как с младшим товарищем, и все же многое — эти ее кошачьи позы у его ног, мягкие движения и нежный голос — выдавало в ней женщину и, конечно же, задевало его чувственность.
«Нет, что бы там ни было, я любой ценой должен избегать близости с ней…» — думал он, а между тем проходили часы и дни, а буря за окном все не кончалась. И с каждым днем они волей-неволей становились ближе и дороже друг другу.