Последний коммунист

Печенкин сначала, казалось, шутил, а теперь, казалось, - нет. 
- Ну, не могу я на таком "мерседесе" уже ездить, понимаете, не могу! Владимир Иванович даже руками взмахнул от возмущения. 
- Кому это нужно? - пафосно заканчивал он и закончил просто и деловито: Сегодня новый "шестисотый" пригнали. 
Судя по глазам, члены Совета директоров одобряли такой выход из положения. 
- Продолжай, Лема, - приказал Печенкин докладчику, а сам поднял голову, скосил глаза и обратился к Прибыловскому: - Ну, рассказывай, что ты там разведал... 
Прибыловский наклонился и стал шептать в ухо шефа: 
- Все началось в прошлом году. К ним в пансион тайно, по ночам, стала приходить русская проститутка, некто Оксана Тупицына. Молодые люди пользовались ее секс-услугами. 
- А Илья? - с живым интересом спросил Владимир Иванович. - А то Галка волнуется на этот счет. 
Прибыловский смущенно улыбнулся и пожал плечами. 
- Ясно, - кивнул Печенкин. - Продолжай. 
- Кто-то выдал, ее забрали в полицию. За это Илья сильно избил араба, сына шейха Маффуди... 
- Молоток Илюха! - горячо одобрил поступок сына отец. - Я тоже стукачей ненавижу. 
- Оказалось, араб не выдавал... 
- Ошибся, бывает, - понимающе кивнул Печенкин. 
- Девушка повесилась в полицейском участке на колготках. 
- Повесилась? Ага, что дальше было? 
- Спустя некоторое время, - продолжил секретарь-референт, - у них была дискуссия на тему "За что я люблю свою страну?". Илья сказал, что ненавидит свою страну. 
- Россию? - удивился Печенкин. 
- Россию. "Как можно любить страну, возвращение в которую страшнее смерти", - вот что он сказал. 
Владимир Иванович усмехнулся: 
- А почему они нам тогда об этом не сообщили? 
- Видимо, не хотели выносить сор из избы... - высказал предположение Прибыловский. 
- Знаю я, какой сор... Деньги мои... Что еще? 
- Выпускной реферат Ильи по экономике назывался "Развитие нового капитализма в России". 
- Название интересное, - одобрил Печенкин. 
- Эпиграф интересный. "Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, надолго ли?" 
- Это кто сказал? 
- Это из Библии. 
- Там так написано? 
- Не помню. Вообще, Илья серьезно увлекался религией, ходил в церковь, собирался принять католичество. Но после экскурсии в Аушвайц его богоискательство прекратилось. 
- Аушвайц? 
- Освенцим, - перевел Прибыловский. 
- Ну и что? - не понимал Владимир Иванович. - Освенцим, знаю, ну и что? 
Прибыловский пожал плечами. 
Печенкин помолчал, соображая, но так, похоже, и не сообразил. 
- Еще что? 
- Еще о реферате... - продолжил свой конфиденциальный доклад Прибыловский. - Илья делает там следующий вывод: новые русские собственники должны вернуть, как он говорит, награбленное, как он говорит - народу. 
- А если я не захочу? - прямо спросил Печенкин. 
Прибыловский опустил глаза. 
- Тогда народ применит силу. Там так написано. 
Владимир Иванович улыбнулся: 
- А я ему треугольнички рисовал... Лечили от желтухи, оказалось - китаец. И что он за этот реферат получил? 
- Шесть баллов. Это у них высшая оценка. Дело в том, что преподаватель экономики Джереми Маркс... 
- Как, говоришь? - перебил секретаря Печенкин. 
- Маркс. 
- Маркс! - громко, во весь голос повторил Печенкин, так что докладчик замолчал, и все члены Совета директоров стали внимательно смотреть на шефа. 
Печенкин поднялся с кресла и обратился неведомо к кому: 
- Где-то я слышал уже эту фамилию? А Энгельса у них нет? Я, значит, большие деньги им платил, а они моего сына учили, как мне башку свернуть? Маркс... 
- Он уже уволен, - успел вставить Прибыловский. 
- Уволен! Ха! Уволен... Да за такие дела на него, гада, солнцевских зарядить! Маркс, блин... - И, сунув руки в карманы, Владимир Иванович нервно заходил по кабинету. 
- Левые идеи вновь входят на Западе в моду, - попытался объяснить Прибыловский. 
- На Западе в моду, а у нас в морду! - закричал Печенкин. - Прямо в морду они у нас входят! 
И быстро пошел вокруг большого стола. Проходя мимо Уралова, Печенкин остановился, в задумчивости глядя на его кипу, и спросил: 
- Слушай, Уралов, а что это на тебе за тюбетейка? 
Уралов улыбнулся и объяснил: 
- Это не тюбетейка, а кипа! Ко мне папа из Израиля приехал. Надел и попросил не снимать. 
Печенкин долго смотрел на Уралова, пребывая в каком-то усталом отупении, но, сделав над собой усилие, вышел из этого состояния, улыбнулся и, уже садясь в свое кресло, одобрил: 
- Молодец, Уралов! Папу надо слушать. 
Заседание Совета директоров продолжилось. 
XIII. Я научу тебя десяти ударам 
1 
Картина была явно комическая и страшноватая: прохожие на тротуаре останавливались, машины на проезжей части тормозили, Илья шел по центральной улице Придонска - улице Ленина и с детским упоением на лице ел мороженое в вафельном стаканчике, а в это время его охраняли. Впереди шел рыжий охранник в темных очках, сзади еще один здоровяк, за которым - одним колесом по проезжей части, а другим по тротуару - медленно полз "субурбан", за затемненными стеклами которого мутно светился седой. 
Мороженое почти растаяло, подтекало снизу, и Илья с удовольствием слизывал выступающие белые капли. Наконец, он закончил, вытер губы и ладони носовым платком и посмотрел по сторонам, размышляя, куда дальше направить свои стопы. Но в этот момент из "субурбана" выскочил седой, семеня, подбежал к Илье и спросил - официально и язвительно: 
- Ну что, нагулялись, Илья Владимирович? Домой? До мамочки? 
Илья перевел свой внимательный, озабоченный взгляд на главного телохранителя и, склонив голову набок, задал неожиданный вопрос: 
- А какую мы дадим вам кличку? 
- Какую кличку? - раздраженно отмахнулся седой. - Садитесь в машину. 
- Вы забыли, что я вас завербовал? - с улыбкой напомнил Илья. 
- Ты меня не вербовал, - огрызнулся седой. 
- Стоит только моей маме узнать, что вы меня потеряли... 
- Кроме мамы есть еще и папа, - перебил его седой и приказал: - В машину, Иваныч до трех отпустил. 
- "Седой"! Как вам? 
- Садись в машину! - требовал седой. 
- А пароль? 
- Сам не сядешь - посадим! 
- Есть такой пароль, что если я его назову, то вы меня сразу отпустите, неожиданно высказался Илья. 
- Нет такого пароля. Садись в машину! 
- Есть. Спорим на мороженое! - Илья явно издевался. 
- В машину! - прорычал седой и уже взял Илью за локоть, чтобы потащить его к "субурбану", как молодой человек проговорил вдруг громко, отчетливо: 
- Ангелина Георгиевна Всеславинская. 
Седой отпустил руку и замер. 
Илья посмотрел на него насмешливо и сожалеюще. 
- Нет, не буду я вас вербовать. Лучше, пожалуй, уволю. 
Седой не услышал, повернулся и затрусил к машине. Охранники замерли в нерешительности. Илья расправил плечи и спокойно, не торопясь, направился к "зебре" перехода. Седой смотрел сквозь стекло в его спину и кричал в трубку телефона: 
- Иваныч, он откуда-то знает про Гелю. Все знает: имя, фамилию, отчество. 
Печенкин долго молчал. 
- Он уходит, Иваныч! - напомнил седой. 
Владимир Иванович нервно хохотнул: 
- Знаешь поговорку: жена узнаёт последней... 
- Так она последняя и осталась! Что делать, Иваныч? Он уходит! 
- Черт с ним, пусть уходит, - поставил точку Печенкин. 
2 
Бодро, весело вышагивал Илья по привокзальному рыночку, не обращая внимания на возмущенные крики баб, подхватил на ходу из отверстого мешка жменю семечек и, лузгая их, остановился у прилавка, за которым одиноко пребывал продавец корейской моркови. Полноватый, с глазами щелочками, похоже, очень смешливый юноша-продавец не стоял на месте, а все время двигался: руки, ноги, туловище, голова, и с губ при этом слетали звуки яростных каратистских возгласов.