О человеках-анфибиях
Вечером со смены в котельной пришел Коля. У него тоже кто-то там решил котельную от государства открепить, но Коля всегда мог без проблем мешок угля дачникам толкнуть. За счет его подмоги и участия только и держалось это убогое семейство.
За ужином телевизор включили для подъема настроения. Пить теперь опасались, да и желания не было. А по телевизору стали фильмы американские крутить про вампиров и разных чудиков в джунглях. Хорошо так на нервную систему действовало. Укрепляюще. Даже Макаровны немного оживали, окутываясь сизой дымкой с радостной желтой искрой.
Вдруг в дверь тихо кто-то скрестись начал, звонок-то давненько не работал. Коля открыл дверь и впустил дусика, видок у которого был помятый, деформированный жизненными проблемами.
— Я эта… к вам… ага… — сказал дусик, виновато глядя на Лену. — Знаете, в прошлый раз, как был, приметил одну особенность — очень уж Вы, Елена Митрофановна, на мою жену, Елену Матвеевну личностью смахиваете… Вот.
— Так это тот самый хмырь, что пацана твоего вместо своего гаденыша в спецвойска сдал? — заорал Колян, прихватив ручищами дусика за грудки. — Колись, сука, куда Ленкиного парня девал?
Тут вылетает одна из Макаровн и начинает Валентину Борисовичу рожу царапать: «А мою-то дочку куда девал, ирод? Слушайте, я же все вспомнила! Как этого говнюка увидела, так и вспомнила!.. Я же не ваша мама, я совсем другая мама!.. Души его, Колька, души!»
Все зарыдали, конечно. У той Макаровны ведь после давней попойки амнезия случилась. Они еще в больничке для алкашей никак разобраться меж собой не могли, обе Макаровны были уверены, что они — Ленины мамы, и именно их внук Женечка где-то в бета-гамме бесследно пропал. А тут все сразу вспомнили! Нечаянно и Бога вспомнили, поэтому чуть весь дом на радостях не спалили.
— Господа! Хочу перед полным окончательным пояснением попросить только об одном — зеркало на трюмо завесьте чем-нибудь без прорех. Не могу избавиться от впечатления, что за мной оттуда одна гадина подсматривает. — скромно сказал дусик вместо предисловия, потирая щеки со следами тещиных когтей.
Слушали его Макаровны с Ленкой и поражались глубине человеческой подлости. Даже Колька, карауливший дверь с ножкой от стула, смущенно крякал. Мужик, блин, называется!
А придумал Валентин Борисович нехитрое. Вспомнил он сказочку, которую ему в детстве маманя рассказывала, да и решил Елену Матвеевну на Елену Митрофановну ночью поменять, когда у них на вахте пересменок бывает. О других планах, которые он в отношении Елены Матвеевны вынашивал ранее, он благоразумно промолчал.
— Я теперь совершенно перековался и раскаялся, господа! Понял я, что вся жизнь, замешанная круто в неповторимости своей, как сказал, не помню кто, была ошибкой. С понедельника начинаю я совершенно новую жизнь, старую, естесна, по херу. Да и попутно становлюсь новым человеком. Директором всех ларьков на рынке. Поэтому претензии по старым промахам принимаю только до понедельника, а наш вопрос мы должны решить немедленно, — категорично сказал он честной компании, пряча в карман обгоревший галстук.
— Нет, господин хороший! Седни никак не получится! — вдруг пыхнула сизым дымом одна из Макаровн. — Вы для начала тещу свою обратно пропишите, да в гостевой книге Колю укажите. А то мы тут все сгрудились в двух клетушках, а он и довольный! Жену еще сюда свою решил перебазировать! А Ленку нашу к себе решил подобрать! Одного уже подобрал, вонючка!..
* * *Пока прапорщица медитировала, Пластюкова возбужденно бродила по кабинету, уговаривая ее сделать крупный вклад в мировую науку. Для своей же пользы пройти полное обследование, освободившись от всех боевых заданий и учебных тревог.
Тут зазвонила прямая штабная вертушка. Пластюкова взяла трубку. Совершенно некстати ей приказали срочно явиться в штаб каким-то странным гундосым голосом.
Как только она из кабинета вышла, в медпункт, сорвав стальные жалюзи с петель, ворвались Жеки с тридцать пятого по сорок восьмой номер. Заскулившую было сигнализацию они с мясом вырвали, все таблетки по карманам распихали, да и медицинский журнал Пластюковой тоже стырили. Заплаканную Женьку спустили за ноги в фортку — к ее подружкам-прапорщицам. Потом вытрясли из столов все бумаги на пол, написали на стенке «Спартак — чемпион!» и покинули, наконец, обезображенное помещение.
Вернулась Пластюкова в медпункт — а там полная срань, полная! Стала в штаб звонить, жаловаться, а ей и говорят, мол, сама могла бы допереть, что хахаль этот придет зазнобу свою выручать. И про какие-то жалюзи в бета-гамме вообще смешно говорить. То, что сигнализацию спер, отморозок, тоже не страшно. Для учебных целей это даже полезно. Но вот то, что у Пластюковой секретный журнал и таблетки стратегического назначения как попало валялились — тут она объяснительными не отбрешется! Правильно ее молокосос наказал! Они еще добавят! Совсем, мымра старая, нюх потеряла!..
И начался не просто шухер, а прямо-таки большой шухер в бета-гамме. С собаками все подразделение молодняка прочесали — никаких следов эти архаровцы не оставили. Правильно, их же сам Франкенштейн Иосиф Маркович обучал следы изничтожать.
Только штабные дознаватели понять-то не могут ничего! У всех Жек алиби — железней некуда! И их железный наставник в недоумении головой крутит, как мерин сивый. Все, говорит, как один в пятнадцать двадцать под лед в ближайшем озере нырнули, в шестнадцать десять — вынырнули. Все задания подо льдом справили, а двадцать восьмой даже успел рыбки для пищеблока наловить.
Правильно, их же сам комиссар подразделения бета-гамма, майор Михайлюк обучал на счет алиби себе заранее суетиться.
У прапорщиц тоже полный порядок в подразделении. И предъявить-то им нечего! Журнал у Пластюковой реквизировали!
Все прапорщицы дознавателям наперебой справки от фельдшерицы о превосходном моральном облике под нос суют, боевыми наградами трясут, а про Женьку говорят, что она в отдел Гренландии ушла, вот-вот назад вернется!..
И тут вообще надо же нитки как-то связать воедино… Задачка-то не средних умов. Откуда бы какому-то хахалю-разбойничку узнать, что девицу его к Пластюковой поведут? Откуда?.. От верблюда! Не телепатией же они переговаривались!
Почетный караул, срочно снятый с поста у черномазого, дал твердые показания, как при перекрестном допросе с пристрастием, так и на очной ставке, что никто и никогда к прапорщицам проникнуть не пытался. Да это и ежу понятно! Там же два рва с погретой водой и крокодилами! А забор-то какой! Красавец забор! А гранатометы у караула на что?
Нет… Темнит что-то Пластюкова! Темнит, сука!.. Водилось и раньше за ней самоуправство. Было дело. Но чтоб вот так, внаглую…
Беременная прапорщица, говорит, сбежала! Следов, кроме хулиганской надписи, никаких, отпечатков и окурков — тоже, на стальные развороченные жалюзи аж смотреть страшно… Сбежала, говорит! Таблеток с собой прихватила на полгода вперед, сигнализацию весом в 165 кило, из них платины и драгметаллов на пятьдесят кило вытянет. Но главное, журнал унесла! Ага, в зубах, как видно!
А в тот журнал Пластюковой, может, даже генерал имел горячее желание поглядеть! Давно хотел. И тут, всем назло, журнал сперла какая-то беременная прапорщица!.. Вот чо бабки-то заколачивать? Вот как в таком бабском бардаке применять аналитику сыскного дела?
В самый ответственный момент похищения журнала, военврач третьего ранга решает вдруг по звонку до штаба пройтись! Для аппетита перед ужином и общего моциона. Оставив секретный журнал и прапорщицу. Тоже, поди, алиби себе обеспечивала.
Ну, сплошные непонятки! Ни журнала, ни прапорщицы! И эта Пластюкова дело вывернула так, что во всем подразделении только у прапорщицы алиби не было. А вся бета-гамма еще с подразделения молодняка твердо знала, что когда на ком-то сходились неопровержимые улики, того уже среди живых искать — зазря беспокоиться. Беременную не пожалела, врачиха-убийца!
Кстати, а от кого прапорщице беременной-то быть?..