Защитники

— Всем занять места по швартовому расписанию! — объявил динамик. — Швартовой команде приготовиться к швартовке!
— Отличная посадка, коммандер, — сказал Брим. Это не была простая вежливость. В исполнении Корбейла посадка казалась очень простой — в чем в большой степени и заключается искусство рулевого. Но на Гиммас-Хефдоне ничего просто не бывало. Это Брим знал — много лет назад он называл эту заледенелую базу домом.
Корбейл повернулся с широкой ухмылкой.
— Спасибо, капитан Брим. Я-то видал, как вы приводили когда-то эти капризные яхты Кубка Митчелла — так что ваши слова считаю комплиментом.
Брим кивнул, ощутив, что краснеет.
— Мне не приходилось сажать яхты на Гиммас, — ответил он.
Корбейл тем временем вел корабль мимо светящегося буя, подавая в сторону двух почерневших от времени монолитов, обозначающих вход в гавань сектора семнадцать. Этот погодный ужас и превращал замерзшую планету в такую совершенную базу для Флота. Никто, кроме военных звездолетчиков, сюда не сунется.
* * *
Пробираясь по лабиринту широких каменных каналов с цепочками гравибассейнов — на многих стояли суда со, всех концов Империи, — корабль Корбейла приближался к лесу больших портальных кранов и древнему массивному строению из почерневшего кирпича — ангару, где доводились для флотской службы недавно построенные корабли. Очевидно, что вскоре старая база снова будет занята строительством флота. По обе стороны канала тянулись эстакады, а по ним сновали машины всех видов и назначений. За крутым поворотом замигали бакены, отмечая пандус выступающего из воды гравибассейна. Сквозь пелену снега можно было разглядеть две закутанные фигуры на краю каменного волнореза — они зажимали уши от шума подходящего корабля. Который повыше явно был медведем с Содески, одетым в щегольскую папаху своей страны (высокая черная шапка, похожая на меховой домик), высокие сапоги из черной кожи, такой мягкой, что сбивались в гармошку на щиколотках, и длинную темно-бордовую флотскую шинель. У второго, в темно-синем плаще Имперского Флота, была на голове офицерская шапка и золотые шевроны на манжетах. Они оба замахали Корбейлу, который дал гравитормоза и точно ввел нос корабля в трубу Бектона, ведущую к пандусу гравибассейна.
На обсидианово-черном корпусе сновали туда-сюда палубные команды в сапогах с магнитными подковками и неуклюжих антирадиационных перчатках, открывая люки и активируя швартовые системы. Генераторы еще раз взвыли, снимая корабль с гравитационной ноги, и вот он уже оказался в бассейне. Внизу, на стенах, уже горели уверенным желтым светом огни генераторов швартовых лучей. Корбейл дал реверс, и швартовые лучи уперлись в порта корабля, осторожно подтягивая «Жака Шнейдера» к причальной стенке. Корбейл глянул на Таканаду, а та улыбнулась и кивнула в ответ, когда щелкнул замок трапа над мостиком, с шумом выходящего воздуха присоединясь к причальному порту.
— Приготовиться к переходу на местную гравитацию! — объявила Таканада, и шесть рубинов на верхней панели сменили цвет с красного на оранжевый. — Всем приготовиться к переходу на местную гравитацию!
Брим напрягся, глядя, как Таканада протягивает руку и касается по очереди всех шестерых огней, превращая их из оранжевых в зеленые. Живот скрутило секундным приступом тошноты, и Брим подавил импульс вскочить. За все годы в космосе он так и не привык к переключению — к этому мгновенному противному ощущению. Брим покачал головой, когда это ощущение миновало так же быстро, как появилось. Сколько людей вообще этого не замечают…
— Глуши генераторы! — приказал Корбейл изображению бородатого механика в объемном дисплее.
— Есть, капитан!
Тут же затихло жужжание, и впервые за все семь дней с момента старта корабля Брима охватила тишина. Они приземлились.
* * *
С Авалона Брим улетал в такой спешке, что спускался сейчас по трапу почти без багажа, уклоняясь от летящих туда-сюда по своим делам членов экипажа. Он плотнее запахнул шинель от порывов ледяного ветра и включил подогрев. Когда он сошел на причал, две фигуры, похожие на те, которые он заметил с корабля, выступили вперед. Он узнал их почти сразу.
— Доктор Бородов! — воскликнул он, сперва отдав честь содескийцу, который отсалютовал в ответ и тут же заключил Брима в традиционные медвежьи объятия.
— Вилфушка! — взревел медведь. — Похоже, ты где-то год отдыхал с тех пор, как я тебя последний раз видел!
Великий князь (доктор) Анастас Алексий Бородов был хозяином большого поместья в лесном и озерном краю возле Святой Громковы в Г.Ф.С.Г. «Планета-мать» всей Содески, а для Брима — наиболее близкое к семье понятие во всей его биографии. А еще Бородов был, быть может, самым крупным специалистом по двигателям во всей известной Вселенной. В петлицах его шинели виднелись черные кожаные значки Содескийского Инженерного Корпуса, а на погонах — три больших звезды генерал-полковника. Седеющие волосы большой морды были когда-то коричневыми, но белая шерсть уже сравнялась по количеству с каштановой. Чуть согнутый годами, он был лишь чуть выше шести иралов Брима, но в маленьких глазках за старомодными роговыми очками искрилась молодая живость и недюжинный ум. Огромные бакенбарды придавали ему очень профессорский вид, несмотря на большой влажный нос, от которого медведи всегда казались людям слегка комичными — если не довести их до гнева. Они были единственными теплокровными существами во всей галактике, которые получали удовольствие от зим Гиммаса. В конце концов, на родных планетах Великой Федерации бывало и похолоднее.
Широко улыбаясь, Брим высвободился из медвежьих объятий и тут же попал в плен к другому старому другу и учителю, ныне контр-адмиралу с двумя золотыми лентами — широкой и узкой — над манжетами темно-синей флотской шинели. Боспорус Голсуорси — такого сочетания темного лица, тонких и сухих губ, рябых челюстей и глаз, которые могли бы просверлить насквозь корабль, во всей Вселенной больше не было. Брим, хотя давно и превзошел его в искусстве вождения кораблей, все еще считал Голсуорси лучшим рулевым всех времен. Уроженец Аталанты, начавший службу наземным солдатом, бившийся в первой войне Империи с Лигой при Илепиллаге (сектор 974), Голсуорси был ранен в битве при Эммосе, а потом, нарочно потеряв медицинскую карточку, был переведен на Флот и стал рулевым, участвовавшим потом в уничтожении двадцати кораблей облачников.
— Хм, — сказал он, отдавая Бриму честь в ответ и вглядываясь, будто не может узнать. — Кажется, мы с Алексием когда-то провожали куда-то кого-то, кто был очень на вас похож.
Все трое звездных моряков встретились впервые на борту старого эсминца Т-класса К.И.Ф. «Свирепый» в самом начале службы Брима.
— Что интересно, адмирал, — подхватил Брим, сводя брови и изображая, что вспоминает, — я про кого-то такого тоже слышал. Если память мне не изменяет, какой-то вечный смутьян.
— И еще какой! — рассмеялся Голсуорси.
— Тогда это не я, — заявил Брим, поднимая глаза к небу. — Я и мухи не обижу.
— Вот это приятно слышать, — ответил Голсуорси. — К тому же, припоминаю, тот тип был лет на двадцать вас моложе.
— Девятнадцать, если быть точным, адмирал, — поправил его Брим, — Но кто считает?
— И вот мы снова здесь и все еще деремся на этой тытьчертовой войне, — проворчал Бородов. — Разница только в том, что ее будут называть Второй Великой войной, а мы дали жукидам из Лиги десять лет передышки.
Брим кивнул:
— И вроде бы они выжали из них все, что могли, доктор.
— И мы так слышали, — подтвердил Голсуорси. — А ты, Вилф, наверняка был среди тех, кто первым познакомился с их новым боевым умением. Так что мы с Алексием рвемся послушать о твоих приключениях в качестве наемника на Флюванне.
Брим улыбнулся, хотя снег жалил лицо.
— А я рвусь послушать о своем новом назначении, адмирал. И о новом корабле, генерал.
— Ага! — воскликнул Бородов, обращаясь к Голсуорси, и улыбнулся алмазными коронками. — Если он и перестал быть смутьяном, то любопытства ни капельки не растерял. — Он поглядел поверх очков и кивнул в сторону глайдера флотского синего цвета на пассажирской стоянке. — Пошли, Вилф Анзорович! Сначала мы тебя забросим в гостиницу для прибывающих офицеров, чтобы ты хоть ополоснулся. А потом за кубком старого логийского в баре мы с Боспорусом много чего нового тебе расскажем. Может, даже и такого, чего тебе слышать не хотелось бы.