Безжалостный

Эту газету я не выписывал, а потому не читал рецензий Ваксса. И тем не менее знал, что в этой стране он самый влиятельный литературный критик.
– И? – спросил я.
– Почему бы тебе сначала не прочитать рецензию? А потом мы поговорим.
– Хорошо.
– Он отдает предпочтение занудному минимализму, Кабби. И в твоем романе ему не нравится именно все то, что обожают читатели. Такая рецензия только увеличивает продажи.
Я отвернулся от телефона. Пенни сидела за столом и держала вилку и нож так, будто это не столовые приборы, а смертоносное оружие. Прослушав мою часть разговора с редактором, она почувствовала угрозу благополучию нашей семьи и вооружилась для боя, как Брунхильда, каковой она когда-то была.
– Что? – спросила она.
– Мою книгу отрецензировал Ширман Ваксс.
– Это все?
– Она ему не понравилась.
– Да что тебе до этого г… гавика, – она глянула на Майло, прежде чем закончить фразу, и заменила ругательство придуманным на ходу словом. А потом еще дальше ушла от ругательства. – Летающего гавика.
– Летающий гавик – это кто? – спросил Майло.
– Что-то вроде белки, – ответил я, зная, что мой необычайно одаренный сын биологией не интересуется.
– Я думаю, что книга потрясающая, а более искреннего критика у тебя нет и никогда не будет.
– Да, но тысяч двести человек читают его рецензии.
– Никто не читает его рецензии, за исключением придурковатых любителей обидных фраз, не имеющих никакого отношения к содержанию книги.
– То есть у него есть крылья? – спросил Майло.
Я повернулся к нему.
– У кого есть крылья?
– У летающего гавика.
– Нет. У него воздушные мешки.
– Сделай себе одолжение, не читай эту рецензию, – посоветовала Пенни.
– Если я не прочту, то не узнаю, что он написал.
– Именно об этом я и толкую.
– Что значит воздушные мешки? – спросил Майло.
– Надуваемые полости под кожей.
– Какая-нибудь рецензия, хорошая или плохая, меняла твой стиль?
– Разумеется, нет. Я же не флюгер.
– Вот и от прочтения этой пользы не будет никакой.
– Так он не летает, – указал Майло. – Он… должно быть… просто плывет по воздуху.
– Он может летать, – настаивал я.
– Но с воздушными мешками, без крыльев… это белка-дирижабль.
– Дирижабли летают, – возразил я. – У них есть двигатель и большой пропеллер, расположенный позади пассажирской гондолы.
Майло сразу нашел слабину в моей аргументации.
– У белок таких двигателей нет.
– Нет, но, надув воздушные мешки, гавик очень быстро перебирает лапками, как пловец, и толкает себя вперед.
Морда Лесси оставалась бесстрастной, словно у профессионального игрока в покер, но я знал, что мои доводы касательно летающего гавика ее не убедили.
Впрочем, не купился и Майло.
– Мамик, он опять это делает. Папуля врет.
– Он не врет, – заверила его Пенни. – Упражняет сильное и гибкое писательское воображение.
– Да? И чем же это отличается от лжи?
В ожидании ответа Лесси наклонилась вперед и повернула голову к своей хозяйке.
– Ложь причиняет людям боль, – объяснила Пенни. – Воображение добавляет в жизнь веселья.
– Вот и сейчас воображение рисует мне такую веселую картину – Ширмана Ваксса атакует заболевший бешенством летающий гавик и убивает его.
– Плюнь и разотри, – посоветовала Пенни.
– Я сказал Оливии, что позвоню ей, когда прочитаю рецензию.
– Не читай, – настаивала Пенни.
– Я обещал Оливии, что позвоню ей.
Жуя оладью, Пенни печально покачала головой.
– Я уже большой мальчик, – напомнил я ей. – Рецензия меня не сломает. Я должен ее прочитать. Не волнуйся… мы над ней еще посмеемся.
Я вернулся в кабинет и включил компьютер.
Не стал читать письмо и рецензии на экране, сразу их распечатал.
Первой прочитал рецензию из «Ю-эс-эй тудей», потом – из «Вашингтон пост». Обе восторженные, что укрепило мой дух.
С профессиональной отстраненностью я прочитал рецензию Ширмана Ваксса.
Этого сифилитического борова.
 
Глава 2
 
В Нью-Йорке Оливия Косима, мой редактор, не пошла на ленч, дожидаясь моего звонка.
Я сидел на вращающемся стуле, положив голые ноги на стол.
– Оливия, этот Ваксс даже не понимает, что моя книга – в какой-то степени юмористический роман.
– Нет, дорогой, не понимает. И ты должен его за это благодарить. Если бы он осознал, что книга забавная, то написал бы, что юмористический роман тебе создать не удалось.
– Он думает, что хорошая метафора – «тяжеловесная проза».
– Он – продукт современного университетского литературоведения, Кабби. Фигуры речи там полагают подавляющими.
– Подавляющими? И кого они подавляют?
– Тех, кто их не понимает.
– И что… я должен писать так, чтобы радовать безграмотных?
– Он так вопрос не ставит, дорогой.
Глядя на свои босые ноги, я решил, что пальцы у меня уродливые. И если что-то побудило Пенни выйти за меня, так точно не они.
– Но, Оливия, в рецензии полно ошибок… в описании персонажей, в поворотах сюжета. Я насчитал одиннадцать. Он называет мою главную героиню Джойс, тогда как ее имя – Джудит.
– Эту ошибку мы все пропустили, дорогой.
– Пропустили?
– В сопроводительном письме, которое отсылалось с экземпляром книги для рецензентов, ее ошибочно назвали Джойс.
– Я читал черновик письма. И одобрил его.
– Да, дорогой. Я тоже. Вероятно, шесть человек прочитали и одобрили черновик, и мы все пропустили эту Джойс. Такое случается.
Я покраснел от стыда. Унижения. Допущенного непрофессионализма.
Но тут же меня осенило.
– Подожди, подожди. Он же рецензировал книгу, а не сопроводительное письмо, которое получил вместе с ней. В книге-то Джудит.
– Ты знаешь английского писателя Джеймса Балларда?
– Да, разумеется. Пишет блестяще.
– Он рецензировал книги для… думаю, лондонской «Таймс». И через годы после того, как перестал рецензировать, признался, что писал только хорошие рецензии на те книги, которые не успевал прочитать. Если бы все демонстрировали такое благородство.
Какое-то время я переваривал ее слова.
– Ты хочешь сказать, что Ширман Ваксс мог даже не прочитать «Джаз ясного дня»?
– Иногда ты так наивен, что мне хочется ущипнуть тебя за пухлую розовую щечку. Дорогой, я уверена, он разве что ее пролистал, хотя, возможно, один из его помощников прочитал книгу.
– Но это же… это же… нечестно.
– Ты очень легко поднимался к вершине, Кабби. Твоя первая книга стала бестселлером. Ты не понимаешь, что в нашем литературном мире есть несколько восхитительных маленьких островков, но плавают они в океане дерьма.
Подъем моих стоп уродливостью не уступал пальцам. Я опустил ноги, спрятал под стулом.
– С синтаксисом у него нелады.
– Да, – согласилась Оливия. – Я частенько прохожусь красным карандашом по его рецензиям.
– Ты хоть раз посылала ему правленую?
– Я еще не выжила из ума.
– Анонимно, разумеется.
– Меня устраивает мое лицо, каким я вижу его в зеркале.
– Как же он может считаться главным критиком этой страны?
– Его уважают в литературном мире.
– Почему?
– Он злобен и жесток. Люди его боятся.
– Страх – это не уважение.
– В нашем мире эти понятия очень близки.
– Оливия, что мне делать?
– Делать? Ничего. Ты всегда получал девяносто процентов хороших рецензий, и точно так же все будет и сейчас. Это хорошая книга. Она будет продаваться.
– Но это отвратительно. Такая несправедливость.
– Несправедливость в данном случае – гипербола, Кабби. Тебя же не отправляют в Гулаг.
– И все равно раздражает.
Она помолчала.
– Ты же не думаешь ответить ему, Кабби? Этим ты допустишь ужасную ошибку.
– Я знаю.
– Ты будешь выглядеть, как оправдывающийся сосунок.
– Просто он наделал столько ошибок. И не в ладах с синтаксисом. Я, действительно, мог бы выпотрошить его.